Милорд (СИ) - Баюн София

— Я сам ему показал.

— Отлично, значит, он в курсе, что ты еще и над девочкой издеваешься. Все показал?

Виктор прислушался к ощущениям. Мартина он не видел и не чувствовал. И не видел повода ему не доверять, если он сказал, что ушел.

— Нет, — признался он.

— И что ты ему не показал?

— Да почти ничего, — признался Виктор. — Как я сорвался… тогда, в первый раз.

— И все?! — выдохнула она. — Вик, он тебя за все остальные художества сам в речку скинет и веночек не наденет! Ты тогда-то еще по-джентельменски себя с ней повел, подумаешь — платье порвал и по роже пару раз съездил!

— Лер, хватит, — скривился он. — Мне неприятно об этом вспоминать.

— Еще бы, тебе ж тогда ничего не обломилось, еще и пришлось срочно корчить испуганную рожу, притворяясь Милордом, да еще и вслед за ней бежать, — ядовито усмехнулась она. — Хорошо придумал, только в окно я бы на твоем месте не полезла.

Виктор молчал. Сестра умела бить в больное не хуже Мартина, но была начисто лишена такта.

— В общем, ты зря на него не хочешь думать. Он там посидел, поприкидывал к своему длиннющему носу высокие материи, или чем там моралисты на досуге занимаются, и решил, что убить одну девочку типа как меньшее зло.

— Он всегда говорил, что нет меньшего зла, есть подлое и маленькое, — вдруг вспомнил он, как они с Мартином в доме Риши думали, ехать ли им в приют.

— Он сто раз передумал. Еще и выбрал какую-нибудь девочку, которая болела чем-нибудь. Или видел, как она конфеты в магазине воровала. Ну типа чтоб себя успокоить, что ее не жалко.

— Лера, Мартин никого не убивал. И даже если бы убивал — он физически сильнее меня. Вполне бы справился с чистым убийством, а не кромсал бы жертву тупым ножом на лоскуты.

— Может у него ручки тряслись от совершаемого злодейства?

— Лера!

Она наконец замолчала. Виктор подавился облегченным вздохом — не хотелось показывать сестре, как сильно задели ее слова. Он прикрыл глаза, позволив опустевшему сознанию ненадолго ускользнуть.

Спать в борделе — дорогое удовольствие, но зачем еще держать наркотики в дверце холодильника, если не позволять себе прятаться от реальности в таких местах, словно в теплом иле на речном дне?

Виктору снился Мартин. Он рисовал пыльцой на рубашке желтый крест, стоя посреди поляны, сплошь покрытой красными цветами с тошнотворно-липким запахом. Только рядом стояла не улыбающаяся Риша в лохматом венке, а Ника. Вместо глаз на ее лице чернели два сочащихся чернотой провала, а третий провал — дуло пистолета — сухой и безжалостный, смотрел прямо в центр креста. Мартин сделал шаг вперед и дуло уперлось ему в грудь. Протянул руку, касаясь ее лица. Вытер черные слезы с ее кожи. А потом улыбнулся, и Виктор почувствовал, как его сердце наполняет светлая, незапятнанная нежность. «Ты такая красивая», — прошептал он, опуская руку.

— Мартин, не надо! — закричал он, пытаясь вернуть себе сознание.

И услышал щелчок — на долю секунды раньше, чем выстрел превратил крест в рваное алое пятно.

…

Домой они возвращались в молчании. Виктор часто прикладывался к бутылке коньяка, которую купил по дороге, чтобы смыть приторный привкус кошмара. Лера иногда забирала у него бутылку. Выглядела она мрачной и уставшей, но больше не пыталась ничего говорить.

В аэропорт нужно было выезжать через час, и Виктор очень надеялся, что Ника успела собраться. И еще, смутно — что, оставшись в одиночестве, она все же воплотила свои угрозы про спицу и избавила его от прощания со второй сестрой.

Он открыл дверь и замер на пороге. В сознании плеснула чужая тревога — Мартин тоже почувствовал.

В квартире пахло смертью. Едва заметный, сладковатый душок разложения стоял в спертом воздухе.

Пистолет лежал в сумке, и он чувствовал его близкую тяжесть.

— Что за черт? — прошипел он в темноту коридора.

— Курочка испортилась, сынок, — пролепетала Полина, выходя с кухни и комкая в руках передник.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Откуда в холодильнике тухлятина?! — рыкнул он, убирая руку от сумки.

— Оксане в магазине продали… несвежую… — в глазах матери он читал почти первобытный ужас и не мог понять его причин. Он никогда не поднимал на нее руку, не устраивал демонстраций и вообще старался не замечать ее существования.

— Дура! — презрительно фыркнул он, не уточняя, сестра или мать. — Так проветрите эту дрянь, в квартире пахнет как в прозекторской!

— Бегу… — пробормотала она, скрываясь в полумраке кухни. Виктор поморщился. Он собирался поесть перед отлетом, но теперь прикасаться к чему-то в холодильнике стало мерзко.

Он не знал, с чего вообще Оксана взялась покупать продукты — в доме действовало негласное правило, не позволяющее ни его матери, ни младшей сестре готовить на семью и накрывать на стол.

— Хотели тебе ужин на прощание приготовить… — ответила на незаданный вопрос Полина, явно подавившись очередным «сынком».

— Вот спасибо, — проворчал он. Лера, фыркнув, прошла мимо него и скрылась на кухне.

— Мама! Что вы тут устроили?! Открой окна! Вытяжку включи, господи, она что, притащила целый сгнивший курятник?! — раздался ее возмущенный голос.

Виктор поморщился. Он не мог заставить себя называть Полину «мамой» даже в мыслях. Слово в принципе казалось ему нелепым и рождало раздражение сродни тому, что вызывало любое нарушение порядка.

Он зашел в спальню и захлопнул дверь, обрывая поток возмущений Леры. Тишина хлынула в уши, словно теплая вода. Виктор закрыл глаза, наслаждаясь моментом.

— Ты готова? — не открывая глаз спросил он Нику, сидевшую на краю кровати. Когда он зашел, у нее на коленях лежал раскрытый блокнот, где она что-то быстро рисовала. Судя по торопливому хлопку — блокнот она закрыла.

Сейчас, наверное, смотрела на него пустым взглядом, сложив руки на коленях.

— Да.

— Тогда поехали. Выпьем кофе и в аэропорт, не хочу здесь оставаться.

— Как скажешь. У тебя кровь на рубашке.

Он открыл глаза.

Ника действительно сидела на кровати, сложив руки на коленях и смотрела на него.

Каре ей не шло — она казалась старше. Темные волосы сделал кожу бледнее, а круги под глазами — заметнее. Он раздраженно провел ладонью по лицу. Хотел, чтобы она перестала быть похожа на Ришу и сделал непохожей на себя.

— Давай помогу, — неожиданно предложила она, вставая. — Она перестаралась.

Он с легким удивлением следил за ее пальцами, расстегивающими его рубашку. Пытался поймать ее взгляд — Ника безошибочно узнавала созданный им образ и отличала от него настоящего.

— Ты боишься? Думаешь, я тебя везу, чтобы запереть где никто не найдет, поиздеваться и убить? — догадка обожгла, как пощечина.

Она могла так подумать и имела на это право. Но от этой мысли почему-то стало мерзко. Захотелось отложить перелет и попросить Леру вернуться в темную комнату, пропахшую фруктовым табаком.

— Я ничего не боюсь, — усмехнулась она, стягивая с него рубашку и аккуратно развешивая на спинке стула. На ней действительно алело пятно. Небольшое, с монетку.

Ника заставила его сесть на стул. Он не сопротивлялся, только внимательно следил за тем, что она делает.

— Тогда зачем?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Помнишь я тебе задала этот вопрос, когда ты меня тогда избил? — она перевернула над ватным диском флакон с перекисью. — Помнишь, что ты мне ответил?

— Сказал, что мне так хочется, — скривился он.

— Ну, считай, что и мне хочется, — посоветовала она, проводя ледяным диском по его плечу. — Я же тебя ненавижу, мне должно быть приятно смотреть сейчас на твою спину. У Леры к тебе явно какие-то претензии, а?