Костер для инквизитора - Александр Мазин

Первым шел прямой, как древко копья, старик. Ветер трепал его волосы и бороду. Старик не обращал внимания на ветер. И делал вид, будто не видит Андрея. Зато второй, следующий, глядел прямо в глаза. И во взгляде его была боль.

Третьей шла девушка. Андрея она не интересовала. Но вот четвертый, отрок с синими отрешенными глазами,– дело иное.

Остальные не имели значения. Они не решают. Они исполняют решения.

Андрей поплевал на ладони, затем выдернул из земли воткнутое древком копье. Старик шел, как будто не видел. Даже когда острие уперлось в костлявую грудь, не остановился. И Андрей убрал копье, посторонился, пропустил старца. Но второго он пропускать не собирался. И второй встал.

У него тоже было копье. И короткий меч. И два ножа: за поясом и в голенище. Так же, как у Андрея. И лицо у второго такое же. Встань они рядом – не сразу отличишь. Но они стояли не рядом.

Андрей держал копье прямо перед собой. Одно движение – и отточенное железко пробьет не защищенный панцирем живот, повернется и выйдет, унеся человеческую жизнь.

В глазах второго была боль. Такая же боль была в глазах Андрея.

Второй перехватил копье. Андрей не шевельнулся – угрозы не было. Второй резким движением воткнул копье в землю, справа от тропы, распустил шнур на вороте рубахи, взял правой рукой отточенное жало и направил в ямку между ключиц. На железке осталась кровь. Это не имело значения. Еще мгновение второй смотрел в глаза Андрея, потом шагнул вперед… И Андрей отдернул копье раньше, чем жало отворило кровь. Отдернул и уступил дорогу. По щекам текли слезы. Ветер сушил их, а они все текли…

Двое прошли мимо. Девушка, чья жизнь не имела значения, и отрок, которого погубил жребий. Они не вернутся.

Когда темная тень коснулась камней, девять двинулись в обратный путь. И Андрей пошел за ними. Нет, с ними.

К Зимородинскому Андрей поехал уже после разговора с Наташей. Изложил обстоятельства.

Слава подергал ус, спросил лаконично:

– Когда?

– Завтра.

Ответ Зимородинскому явно не понравился.

– Торопишься, Ласка. Всегда торопишься.

– Не вижу причин тянуть,– возразил Ласковин.

– …И зацикливаешься на одном,– проигнорировав реплику, продолжал сэнсэй.

– Проясни! – потребовал Андрей.

Зимородинский окинул его долгим взглядом. У Андрея опять возникло отвратительное ощущение собственной несостоятельности. Как будто сэнсэй видит, а он, Ласковин, рыскает, как дурной пойнтер по пустырю, на авось.

– Помнишь на той недельке ты у меня журил? – спросил Слава.

– Да.

Зимородинский начинал от печки, а это означало, что он собирается потыкать ученика чересчур задранным носом в дерьмо. Ласковин нахмурился. Однако грозно сдвинутые брови не произвели на Вячеслава Михайловича ни малейшего впечатления.

– А как решил в сэнсэи поиграть, помнишь?

– В смысле?

– Матвеев и Куркин.

Ласковин не сразу сообразил, что Куркин – тот нахрапистый парень, работавший кумитэ с Юрой. Зимородинский дал Андрею возможность вспомнить, а потом продолжил:

– Матвеев – мой ученик. И Куркин – тоже мой ученик. Как и ты, кстати. Но они не мнят себя умней батьки. А ты? – Зимородинский подергал себя за ус.– По-честному?

Андрей молчал, чуял подвох.

– Ты мне игру поломал,– строго произнес сэнсэй.

– Я просто подсказал очевидное,– Андрей пожал плечами.

– Ты подгадил обоим,– сердито сказал Зимородинский.– Нарыв должен созреть. А когда он созревает, знаю только я. Куркин – мой ученик. И должен был еще полгода трудиться пугалом для других моих учеников. Чтобы абсолютно увериться в том, что сила солому ломит. Вот тогда проигрыш обломал бы его по-настоящему. Заставил бы думать. Чтобы он сам нашел. Не умный дядя, а сам. Свое. Но ты разгрыз конфетку и в ротик ему положил. А я эту конфетку приготовил: горькую микстуру закушать.

– Ладно,– проворчал Ласковин.– А чем я Матвееву навредил, по-твоему?

Зимородинский ответил не сразу. Сначала с минуту выжидающе глядел на Андрея: ну, брат, может, сам сообразишь? Ласковин честно постарался сообразить. Слава как всегда за несколько минут превратил крутого парня в прилежного ученика. Мастер, блин! Ни хрена в голову не лезло. Вернее, все мысли уже в дороге. Так и не дождавшись путного ответа, Зимородинский ответил сам:

– Ты навязал ему свою тактику. А он не ты.

– Эффективная техника – всегда эффективная техника,– не очень уверенно возразил Ласковин.– Мы с ним примерно одних габаритов…

Зимородинский хмыкнул.

– Ты какой размер обуви носишь?

– Сорок один-сорок два, по-старому,– сказал Андрей.

– А Матвеев – сорок четыре. И уже сейчас он повыше тебя сантиметров на пять. Через четыре года это будет здоровенный лоб совсем не твоих габаритов. И тактика ему нужна не на сейчас, а на тогда. Вывод?

– Извини.

– Я не о том. Ты хочешь уехать из города. И полагаешь, что в Питере тебя ничего не держит, так?

– Не совсем,– буркнул Андрей.

– Уже лучше. Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я присмотрел за Наташей.

– На всякий случай,– кивнул Андрей.

«Все-таки со Славой просто разговаривать»,– подумал он. Но тут же убедился в обратном.

– Просишь, значит… Хотя знаешь, что я сделал бы это безо всякой просьбы. Почему тогда просишь?

Ласковин не ответил.

– Хорошо, я тебе подскажу,– продолжал Зимородинский.– Ты думаешь не о ней, а о себе.

– Я чувствую нехорошее,– проворчал Андрей.

– Тогда не уезжай.

– Я должен, я обещал.

Зимородинский окинул его еще одним долгим взглядом, затем махнул рукой:

– Должен, так должен. Пошли чай пить.

На следующий день Ласковин и Вошь отправились покупать билеты. На поезд. Справка, которую Альбина организовала Вошу в качестве документа, могла не выдержать самолетной проверки.

– Вошь,– проговорил Ласковин,– насколько я знаю, ты пальчики свои кое-где оставил. Так?

Вошь сделал пренебрежительный жест: не волнует.

– Мой корешок мне сказал: при таких делах, как твое, вашего брата-спецназа в первую очередь отслеживают,– продолжал Андрей.– Как так вышло, что тебя не опознали по отпечаткам?

– Меня не отследят,– сказал Вошь.—

Я умер.

Еще через день они уехали.

Часть вторая

Свидетели апокалипсиса

Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением…

Встану, не благословясь…

Пойду я нижним ходом, подвальным бревном,