Том 1. Главная улица - Синклер Льюис

Листва тополей была с серой подпушкой, как на картинах Коро; зеленые и серебристые стволы были чисты, как у берез, стройны и безупречны, как стан Пьеро. Целые облака белых цветов дикой сливы окутывали рощу весенней дымкой и словно отодвигали ее куда-то вдаль.

Вбежав туда, Кэрол вскрикнула от радостного чувства свободы, вновь обретенной после стольких месяцев зимы. Цвет дикой вишни заманил ее с открытых солнечных просторов сюда, в эту тихую зеленую глубину. Лучи, проникавшие сквозь молодую листву, колыхались, как в подводном царстве. Задумчиво шла она по заброшенной дороге. Под мшистым бревном нашла венерин башмачок. В конце дороги вновь открылись широкие волнистые поля пшеницы.

«Верую! Лесные боги еще живы! И земля эта прекрасна! Прекрасна, как горы. Какое мне дело до всяких Танатопсисов?»

Она вышла в прерию, широко раскинувшуюся под сводом смело очерченных облаков. Кое-где поблескивали болотца. Вверху краснокрылые зуйки гнались за вороной — мгновенно разыгранная в воздухе мелодрама. На холме обрисовывалась фигура человека, шедшего за бороной. Его лошадь, пригнув шею, лениво и умиротворенно тащилась вперед.

Тропинка вывела Кэрол на обратную дорогу в город. Островки одуванчиков желтели среди дикой травы. Из бетонной трубы под дорогой вырывался поток воды. Кэрол шла с чувством приятной усталости.

Кто-то обогнал ее на подпрыгивавшем форде и крикнул:

— Подвезти вас, миссис Кенникот?

— Благодарю! Вы очень любезны, но я предпочитаю пройтись.

— Погодка-то какова! Я видел в одном месте пшеницу, верно, в пять дюймов. Ну, всего хорошего!

Она не имела ни малейшего понятия, кто это, но привет согрел ее. Этот фермер своими простыми словами дал ей то, чего она никогда не могла найти может быть, по своей, может быть, по их вине — среди матрон и коммерческих тузов города.

— В полумиле от Гофер-Прери под кустами орешника она увидела цыган: крытую повозку, палатку и привязанных к кольям лошадей. Широкоплечий мужчина, сидя на корточках, держал над костром сковороду. Он оглянулся. Это был… Майлс Бьернстам.

— А-а, откуда это вы взялись? — закричал он. — Подите сюда и съешьте кусок бекона. Пит! Эй, Пит!

Какой-то взъерошенный субъект показался из-за повозки.

— Пит, вот единственная настоящая леди в моем поганом городишке. Лезьте сюда и посидите с нами минутку, миссис Кенникот! Я удираю на все лето.

«Красный швед» встал, потер затекшие колени, подошел к проволочной изгороди и раздвинул ее перед Кэрол. Пролезая сквозь ограду, она невольно улыбнулась ему. Ее платье зацепилось за проволоку. Бьернстам заботливо отцепил его.

Рядом с этим человеком в синей фланелевой рубашке, мешковатых защитных штанах, неровных подтяжках и старой мягкой шляпе Кэрол казалась такой маленькой и нарядной.

Угрюмый Пит поставил для нее перевернутое ведро. Она присела, опершись локтями о колени.

— Куда вы отправляетесь? — спросила она.

— Уезжаем на все лето лошадьми торговать, — усмехнулся Бьернстам. На его рыжие усы упал луч солнца. — Мы настоящие бродяги и благодетели общества. Такие поездки для нас дело привычное; мы на этом собаку съели. Покупаем у одних, продаем другим. И ведем дело честно — по большей части. Здорово проводим время. Ночуем под открытым небом… Хотелось мне проститься с вами перед тем, как махнуть сюда, но… Слушайте, поехали бы вы с нами!

— Я бы с удовольствием.

— Пока вы будете жевать жвачку с миссис Лайм Кэсс, мы с Питом пройдем всю Дакоту, потом через Скудные земли в горы, а к осени очутимся где-нибудь ма перевале через Биг-Хорн и заночуем под вой метели на высоте в четверть мили над самым озером! Утром будем лежать, закутавшись в одеяла, и следить сквозь сосны за полетом орла. Понравилось бы это вам? Орел парит весь день… Далекое, широкое небо…

— Молчите! Не то я поеду с вами, и выйдет скандал. Когда-нибудь я, может быть, на это решусь. Прощайте!

Ее ручка исчезла в его прокопченной ладони, словно одетой в кожаную рукавицу. С поворота дороги она помахала ему. Теперь она уже не так восторженно глядела вокруг, а ее чувство одиночества стало еще острее.

Но закат превратил хлеба и траву в лоснящийся бархат. Облака над прерией горели червонным золотом. Кэрол весело свернула на Главную улицу.

В первые дни июня Кэрол пришлось часто разъезжать с мужем по больным. Он был для нее воплощением мужественной природы Среднего Запада. Она восхищалась им, видя, с каким уважением слушают его фермеры. Проглотив наспех чашку кофе, Кенникоты окунались в утреннюю прохладу и были уже за городом, когда солнце всходило над этим исполненным чистоты миром. Луговые жаворонки пели за изгородями. Воздух был напоен чистым запахом диких роз.

Когда к вечеру они ехали назад, низкое солнце бросало во все стороны роскошные снопы лучей, как божественный, чеканного золота веер. Поля тянулись безграничным зеленым морем, окаймленным туманом, и купы ив, посаженных для защиты от ветра, казались пальмовыми островками.

К началу июля над прерией навис удушливый зной. Измученная земля потрескалась. Тяжело дыша, ходили фермеры по полям за культиваторами и потными крупами лошадей. Когда Кэрол оставалась ждать Кенникота у крыльца в автомобиле, кожаное сиденье обжигало ей пальцы, а голова болела от блеска металлических частей.

Вслед за страшной грозой с ливнем поднялся пыльный вихрь, от которого пожелтело небо. Казалось, вот — вот налетит смерч. Занесенная издалека, неуловимо тонкая черная пыль осела на подоконниках закрытых окон.

В июле жара стала еще невыносимее. Днем люди еле ползли по Главной улице, ночью они не могли уснуть. Кенникот и Кэрол переносили матрацы в гостиную и без конца ворочались, лежа под открытым окном. Раз десять за ночь приходило в голову, что надо бы окатиться водой из шланга и походить по росе, но лень было двигаться. В прохладные вечера, когда они выходили погулять, налетали тучи комаров, словно перцем обсыпая лицо и забираясь даже в горло.

Кэрол мечтала о северных соснах, о восточном море, но Кенникот заявил, что «как раз теперь было бы трудно выбраться». Комиссия по здравоохранению и благоустройству при Танатопсисе предложила Кэрол принять участие в компании по борьбе с мухами; она ходила из дома в дом, уговаривала хозяек пользоваться доставляемыми клубом мухоловками и раздавала денежные премии детям, бившим мух хлопушками. Она работала добросовестно, но без увлечения и, сама того не замечая, начала пренебрегать своими обязанностями, когда жара подорвала ее силы.

Она поехала с мужем в автомобиле на Север, и они провели неделю с его матерью, вернее, Кэрол была с его матерью, так как Уил все время удил окуней.

Большим событием была покупка дачи на озере Минимеши.

Обычай выезжать на дачу был, может быть, самой приятной чертой жизни в Гофер-Прери. Дачами служили простые домики в две комнаты, с хромыми стульями и ободранными столами, с дешевыми картинками на дощатых стенах и плохими керосинками. Стены были так тонки, а домики так скучены, что можно было слышать, как за четыре дачи на пятой шлепали ребенка. Но кругом росли клены и липы, а с крутого обрыва открывался вид через озеро на поля спелой пшеницы, тянувшиеся до зеленой линии леса.

Здесь дамы забывали, что нужно поддерживать светский престиж, мирно болтали в своих простеньких летних платьях или, надев старые купальные костюмы, часами плескались в воде, окруженные визжащими детьми. Во всем этом Кэрол принимала участие. Купала маленьких орущих мальчуганов, помогала детишкам сооружать из песка затоны для несчастных пескарей. Она чувствовала симпатию к Хуаните Хэйдок и Мод Дайер, когда помогала им готовить на свежем воздухе ужин для мужей, ежедневно приезжавших в автомобилях из города. Теперь она держалась с другими женщинами более естественно и свободно. В спорах о том, следует ли зажарить телятину или приготовить рубленое мясо с яйцами, она не имела случая высказать еретические мысли или проявить чрезмерную обидчивость.

Иной раз по вечерам танцевали. Как-то раз устроили негритянский концерт, причем Кенникот неожиданно оказался отличным запевалой и конферансье. Их постоянно окружали дети, большие знатоки всего, что касалось сурков и сусликов, плотов и ивовых свистулек.

Если бы эта нормальная, первобытная жизнь тянулась дольше, Кэрол стала бы самой восторженной патриоткой Гофер-Прери. Она с радостью убедилась, что ей нужны не только книжные разговоры, что ей вовсе не хочется, чтобы весь город стал богемой. Она была довольна и не искала во всем недостатков. Но в сентябре, в пору самого пышного цветения природы, обычай предписывал возвращаться в город. Детей отрывали от их пустого занятия — от уроков Земли — и заставляли высчитывать на уроках в школе, сколько картошек Уильям продал Джону в том сказочном мире, где нет комиссионных фирм и нехватки товарных вагонов. Женщины, так весело купавшиеся все лето вместе с Кэрол, с сомнением смотрели на нее, когда она упрашивала их: «Давайте бывать этой зимой побольше на свежем воздухе: будем ходить на лыжах, кататься на коньках!..» Сердца их снова замкнулись до весны, и снова потянулись девять месяцев пересудов, натопленных батарей и «изысканных угощений».