Чикатило. Явление зверя - Алексей Андреевич Гравицкий

хм… представляете? — донесся до нее голос Витвицкого. — Я что, должен предложить Ирине… Старшему лейтенанту Овсянниковой шпионить за ее начальником? Вы в своем уме?!

— Да нет же, Виталий Иннокентьевич! Просто намекните… Вы же психолог, ну, не мне вас учить.

Подъехал троллейбус. С шипением открылись двери, и окончание фразы Горюнова потонуло в шуме. Зато отчетливо донеслась фраза Витвицкого:

— …хорошо. Я попробую. Но ничего не обещаю!

Ирина отшатнулась, будто ей влепили пощечину. Он не мог на такое согласиться, не мог. Но ведь согласился… Накатило чувство омерзения и брезгливости. Стуча каблучками, девушка бросилась к троллейбусу, заскочила внутрь, не поглядев даже на номер маршрута. Ей просто хотелось убежать — неважно куда, лишь бы только прочь от осознания, что симпатичный… да больше, чем симпатичный, ей… человек оказался предателем.

Двери закрылись, троллейбус покатил по вечерней ростовской улице.

Если бы Овсянникова осталась еще на минуту, если бы дослушала разговор до конца, то поняла бы, что упустила в разговоре самое важное — то, что потонуло в шуме подъезжающего троллейбуса и раскрывающихся дверей.

— Ладно, — согласился Горюнов, — надеюсь, вы сможете разговорить этого Липягина. А может, все же попробуете с Овсянниковой?

— Нет, и даже не просите, — твердо ответил Виталий. — Я не хочу подставить ее под удар даже гипотетически.

— Ну что ж, как мужчина прекрасно вас понимаю. И на том спасибо, — ухмыльнулся майор. — Доброго вечерочка, Виталий Иннокентьевич. До завтра.

Витвицкий кивнул и пошел к гостинице. Он так и не узнал, что, сам того не подозревая и не желая, обидел старшего лейтенанта. А она, гонимая обидой, так и не узнала, что повода для обиды нет.

Нелепая случайность.

* * *

То, что случилось с Чикатило пятью годами ранее, в конце семидесятых, случайностью не было. Скорее это была страшная, не выявленная и не объясненная пока никем закономерность — еще один шаг в цепочке. Шаг этот он сделал в прямом и переносном смысле на автовокзале.

У платформы, от которой отъезжали автобусы, толпился народ с чемоданами, баулами, сумками, коробками. Несколько рейсовых «Икарусов» стояли под посадкой. Вокруг царили гомон, суета, где-то плакал ребенок.

В сторонке от вокзальной суматохи, неподалеку от киоска с надписью «ПИРОЖКИ», отиралась молодая еще, но уже слегка потасканная жизнью девица. Для советских времен у нее все было немножко сверх меры — слишком откровенный вырез на блузке, слишком короткая длина подола, слишком яркие тени, слишком вызывающая помада. Девица скучала, постукивая каблучком, поглядывала по сторонам из-под густо накрашенных ресниц, жевала жвачку.

Таких не пропускали командированные мужики и обиженные жизнью тетки. И если мужчины проявляли к ним интерес, то тетки лишь цедили сквозь зубы: «шалава». Чикатило приметил девицу издали, какое-то время разглядывал ее, будто взвешивая все «за» и «против». Раздумья его длились недолго. Он решительно двинулся к девице, снимая на ходу с пальца обручальное кольцо. Остановился в паре шагов от шалавы, пряча кольцо в карман, заколебался.

Девица заметила его интерес. Оглядела мужчину наметанным глазом. Тот выглядел несуразно. Мужчинка, а не мужчина. К тому же заметно нервничал — по всему было видно, что это его первый опыт общения с проститутками. Шалава посмотрела с превосходством, усмехнулась:

— Мужчина, вам чего?

— Я… — начал было Чикатило, но замолчал на полуслове.

— Мы знакомы? — продолжила изгаляться девица. Дразнить вот таких додиков ей всегда было забавно, хоть какое-то развлечение.

— Нет… — замялся Чикатило и наконец решился: — Но я хотел бы… Познакомиться.

Шалава с насмешкой оглядела его с головы до ног, надула пузырь жвачки, лопнула.

— У-у-у ты какой! — протянула, явно пародируя Хазанова, и рассмеялась. — А есть где?

— Что? — не понял мужчина.

— Знакомиться где, дядя?

— А… да, есть, конечно. Тут недалеко! Мазанка…

Шалава убрала с лица насмешку, посмотрела на мужичка как на клиента, оценивая его платежеспособность. Снова надула и лопнула пузырь жвачки.

— Треха. За один раз! — озвучила она ценник.

Чикатило нахмурился, сжал губы, словно совершая мучительный внутренний выбор, наконец предложил свой вариант:

— Десять. Но вы… ты сделаешь то, что скажу.

Шалава снова посмотрела на клиента, теперь уже с интересом.

— Тю-ю… Извращенец, что ли?

— Неважно. Так шо? Десять рублей.

— Ну, пошли… — ухмыльнулась она.

* * *

— Приветствую, Виталий. Как жив-здоров?

Витвицкий оторвался от документов и посмотрел на вошедшего Некрасова.

— Доброе утро. Спасибо, ничего.

— Ничего — это ничего, — наставительно сказал профессор. — Пустое место!

Он сел за свой стол, достал бумаги, разложил их и извлек из портфеля блокнот.

— Ты подготовил выписки по криминальным трупам из моргов? — дежурно спросил у Витвицкого.

— Заканчиваю. Евгений Николаевич, а можно вопрос?

— Можно, как говорят наши коллеги в погонах, Глашку за ляжку, — отозвался Некрасов, задумчиво перебирая бумаги, и посмотрел на молодого коллегу. — Какой вопрос?

— Вы вот намекнули, что просчитали психотип убийцы, — Витвицкий подсел ближе к бывшему учителю. — Что это якобы один человек и что он…

— Погоди, погоди, — остановил его Некрасов. — Сегодня в одиннадцать совещание с нашим, так сказать, начальством. Вот на нем ты все и узнаешь — ну, согласись, рассказывать одну историю дважды не комильфо.

Это прозвучало довольно обидно, но Витвицкий не успел ничего сказать. В дверь постучали, вошла Овсянникова. Ирина была в форме, без малейших следов макияжа, волосы она собрала в пучок, а на лице застыло суровое, даже злое выражение.

— А, вот и Ириша! — залопотал Некрасов. — Здравствуйте. Все хорошеете.

Девушка повернулась к Некрасову, искусственно улыбнулась, как кукла.

— Доброе утро, Евгений Николаевич!

— Доброе утро, Ирина! — тепло улыбнулся Витвицкий. — Сделать вам кофе?

Вместо ответа Овсянникова с каменным выражением лица прошла к своему столу. Понять такую перемену в поведении капитан не мог, потому смотрел на нее, часто моргая. Ирина тем временем села к столу, вытащила из ящика толстые папки, водрузила на стол.

— Ирина, кофе… — улыбаясь по инерции, повторил Витвицкий.

— Нет. Ничего не нужно, — ледяным тоном ответила она, не удостоив его даже взглядом.

Мужчина перестал улыбаться, растерянно посмотрел на Овсянникову, перевел взгляд на Некрасова, ища поддержки или понимания. Тот улыбался, словно сытый кот.

— Пойду прогуляюсь перед докладом. Тезисы в голове покручу, — сказал профессор, поднявшись из-за стола. — До встречи!

Витвицкий проводил его взглядом и подскочил к столу Ирины, едва за Некрасовым закрылась дверь.

— Ирина, что случилось? — искренне недоумевая, спросил он.

— Ничего, Виталий Иннокентьевич, — не глядя на него, отозвалась Овсянникова. — Ровным счетом ни-че-го.

Она углубилась в документы. Холодная, отстраненная, чужая. Витвицкий маялся рядом, не понимая, что произошло.

— Но так же не бывает… — не выдержал он наконец, и в голосе капитана прозвучало страдание. — Ирина, Ира! Это же… мы разумные люди. Просто объясни! Ты плохо