Где-то во Франции - Дженнифер Робсон

это и в самом деле счастливое совпадение. Из всех полевых лазаретов на линии фронта мы по счастливой случайности оказались именно в этом. В том самом, в котором случайно служит твой капитан Фрейзер.

– Констанс, я…

– Тебе помогла помощница мисс Дэвис, верно? Та несчастная девица, которой доставалось от капрала Пайка?

– Да. Пожалуйста, не злись на меня.

– А я и не злюсь. Честно, Лилли, не злюсь. Если бы у меня был возлюбленный, а я могла бы каким-то образом устроить так, чтобы оказаться рядом с ним, я бы воспользовалась этим шансом.

– Он не мой возлюбленный, – гнула свое Лилли.

Констанс строго посмотрела на подругу, вскинула брови.

– Возлюбленный или нет, но ты должна понимать, что ты сильно рискуешь. Подумай, что бы случилось, если бы сюда заявилась мисс Джеффрис.

– Он только хотел извиниться и узнать, как я.

– Он уже это сделал. И слава богу, что вас не поймали.

– Мисс Джеффрис определенно не стала бы рассматривать это как ненадлежащие отношения, – слабо возразила Лилли.

– Я понятия не имею, что у нее на уме. Но неужели ты и в самом деле хочешь проверить, что она думает по этому поводу, и быть отправленной домой?

Лилли понимала, что Констанс права.

– Так что же мне делать? Ведь он мой друг. Не могу же я проходить мимо него.

– Я и не говорю, что ты должна. Здоровайся, когда пересекаетесь. Даже спрашивай, как у него дела. Но не сиди с ним рядом и, ради бога, скрывай свои чувства к нему перед всеми, кроме меня. Ты обещаешь попробовать?

Лилли устало кивнула.

– Я думаю, будет не так уж трудно избегать встреч с ним. Он почти все время в операционной или проверяет своих пациентов. А я целыми днями буду гонять на ППП и обратно.

Констанс положила руку на плечи подруге, чуть притянула ее к себе.

– Вот и молодец. А теперь поставим Генриетту на ночную стоянку. Кажется, у нас еще есть несколько минут до ужина.

Ужин. Он сказал, что, может быть, они увидятся за ужином. Сможет ли она поговорить с ним? Вероятно, нет. Но она сможет увидеть его, обменяться улыбками или короткими приветствиями. И этим придется ограничиться.

– 24 –

Пытка. Ее присутствие в Пятьдесят первом стало для него не чем иным, как пыткой.

Когда Лилли только появилась меньше месяца назад, он смог унять протесты своего разума и убедить себя, что все будет хорошо. Он ошибался.

С того дня между ними не состоялось ни одного разговора. Он поначалу пытался поговорить с ней, когда их пути пересекались, но дальше нескольких банальностей о погоде и ее здоровье разговор не шел – словно из ниоткуда появлялась мисс Эванс, приносила извинения и уводила Лилли.

После этого он пытался не замечать ее или хотя бы выбросить из головы ненадлежащие мысли, когда она не стояла прямо перед ним. И это тоже не увенчалось успехом. Потому что Лилли была повсюду.

В палатке-столовой перед самым рассветом она смеялась с подругами. В приемной палатке помогала раненым дойти до кушетки или скамейки. В госпитальной палатке почти каждый вечер читала раненым детективные рассказы о Шерлоке Холмсе, или романы Вальтера Скотта, или стихи Теннисона. Или помогала им писать письма домой. Он не мог перейти из одной палатки в другую, чтобы не столкнуться с ней, а от ее вида или звука ее голоса его сердце неизменно сжималось.

Она оставалась с ним даже в те редкие часы, что он отводил для сна. Никто другой не снился ему – только она. Лилли смеялась, Лилли шепотом произносила его имя, Лилли стояла перед ним на вокзале и поворачивала к нему голову так, чтобы его братский поцелуй пришелся в ее губы и перестал быть братским.

И только в операционной ее с ним не было. Там, в коконе его сомнительного святилища, он мог сосредоточиться на деталях операции и выкинуть из мыслей ее искушающий образ. Долгие часы его работы становились еще дольше, другие врачи просили его поберечь себя, а полковник Льюис разражался суровыми тирадами, грозил отправить его в отпуск. Робби ни на кого из них не обращал внимания.

Его единственным утешением, пусть и довольно безнадежным, были письма, которые он получал от Лилли до ее появления в Пятьдесят первом. Он хранил все ее письма, связал их ниточкой и уложил в жестяную коробку от печенья, и если у него выдавалась свободная минута, он ложился на свою кушетку и читал какое-нибудь из них так, словно получил его только сегодня.

И как-то утром ему в голову пришла идея. Он напишет Лилли и попросит ее ответить ему, как они делали это раньше.

Это было делом рискованным; им придется передавать друг другу письма так, чтобы их никто не видел. А если кто-нибудь перехватит их послания и узнает об их отношениях, то Лилли определенно отправят домой. Она вполне может решить, что не стоит подвергать себя такой опасности.

И все же имеет смысл попробовать.

13 августа

Дорогая Л,

кажется, я говорил Вам несколько месяцев назад, что чтение Ваших писем – одна из немногих оставшихся у меня радостей. После Вашего приезда я не получаю от Вас писем, что вполне понятно, но Ваше присутствие здесь в некотором роде ослабляет мое желание их получать. Мелькнувшее передо мной Ваше лицо в кабине машины, звук Вашего голоса, когда Вы читаете раненым в госпитальной палате. Но ни малейшей возможности поговорить, услышать Ваши мысли и мнения, посмеяться вместе с Вами над плохой пищей и нескончаемыми дождями. Я от этого схожу с ума.

И вот к чему я пришел: либо я напишу Вам и постараюсь убедить ответить мне, либо в какой-то из дней подсяду за Ваш стол в столовой и начну говорить с Вами в присутствии всех, и черт побери эту мисс Джеффрис. Я по большей части вечерами за рабочим столом в госпитальной палатке. Оставить Ваш ответ здесь не составит труда.

Р.

Он сложил лист бумаги втрое, сунул его в конверт, на котором после нескольких секунд сомнений не стал писать ничего. Он сказал ей, где она может оставить свое письмо, но где ему оставить свое?

Проскользнуть в ее палатку и положить письмо на ее кушетку – хотя он понятия не имел, на какой кушетке спит Лилли – было делом слишком опасным. Может быть, оставить письмо в ее машине? Эту идею стоило обдумать.

Приближался рассвет.