Всё так (сборник) - Елена Стяжкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень подвижное у меня счастье, если разобраться.
19 августа, ночь
Не спим. Сережины вздохи похожи на попутный ветер. Если он не прекратит, я продам его Посейдону. Или в Нидерланды. На мельницы.
– Когда вы были в восьмом, а мы в десятом, я был влюблен в Славку. И предложил ей ходить…
– И тащил под лестницу целоваться! А она сказала, что у тебя – короткие брюки. А потом пришел трудовик и вас прогнал.
– Ты знала?! – На лице Сережи, наверное, ужасный ужас. Но кому он нужен, если совсем не виден?
– Конечно, знала! Я всегда знала, что ты женился на мне из любопытства.
*
– Наташ!
– Несколько дней назад ты предложил мне изменить имя. Так что на Наташу я не отзываюсь.
– А как тебя теперь зовут?
– Толик!
*
– Толик! Не обижайся! После Славки я влюбился еще десять раз.
– Кобель! Зануда! Все имена записаны? Особенно Марьяна-собачатница? Не пропустил ее, нет?
– Толик! Ну пожалуйста…
Сережа сгребает меня, махровую простыню и подушку в охапку и поступает с некоторыми из нас подло. Простыне и подушке из-под кровати вообще ничего не видно. Только слышно.
Ну и кто мы с Сережей после этого? Особенно если я – Толик?
20 августа, утро
О государстве. Когда мне не хочется думать о трудном, я разговариваю с государством. Не то чтобы я политически активная особь. Нет, просто мне его жалко. Оно неуклюжее, вороватое, непропорционально сложенное, закомплексованное и, если разобраться, никому не нужное.
У него нет смысла. Только цели. Мишени. Мишени надо поразить, чтобы потом что? На них жениться?
С другой стороны, это хорошо. Машину со смыслом трудно обмануть. Она сама кого захочешь обманет, задавит и не заметит. А если только цели… Цели как вода из душа. Между струями много свободного места для жизни.
Я не сетую на государство, когда оно говорит глупости, а то и просто врет.
Однажды оно меня выручило. Непропорционально сложенное, ожиревшее и вечно голодное, однажды оно оказалось на моей стороне. Со всей своей системой, ее винтиками и механизмами.
Славка приехала и сказала, что будет забирать Катю. Кате было пять лет, она ходила в детский сад и искала мне женихов. Тогда ей особенно нравились таксисты. «А вы женаты? – спрашивала она невинно и даже подобострастно. – И мама моя тоже… ищет мужа».
«Какая хорошая у вас девочка», – говорили мне заинтересованные таксисты, просили «телефончик, чтобы позвонить», и не брали денег за поездку.
Катя знала, что есть Слава и Валерик. Она умела важно выговаривать «мои биологические родители». Она легко находила их на всех наших общих фотографиях.
«До тех пор пока мы не уладим все формальности, я с Катей встречаться не буду. Чтобы не травмировать!» – сказала Слава.
Она прилетела из Тель-Авива с адвокатом и твердым намерением стать матерью. Адвокат, Игорь Андреевич, сказал: «Отдайте по-хорошему. Слава готова заплатить все издержки плюс премию за пребывание ребенка у вас».
Славины аргументы были такими: «У вас всегда тут будет говно и неразбериха. Ребенку нужны возможности и весь мир, а не сарай с видом на уличный туалет. Она – моя кровь. И у меня никого больше нет…»
Переговоры проходили на кухне. На моей стороне были Люся-олигарх со словами «Наконец-то, Слава-сука, я набью тебе морду» и Руслан, изображавший голую собаку (как будто они бывают одетыми) и готовность найти Валерика, чтобы он выступил третейским судьей.
А я, Кать, не знала, как лучше.
А я, Сережа, сто раз тебе говорила, что и сейчас не знаю.
«Цивилизованно, вижу, не получится», – сказала Слава.
«Гав-гав», – согласился Руслан.
Слава ушла. Мы остались, выпили водки. Потом еще водки. И еще. Потом пришел мой папа и привел Катю. «А давайте все переедем в Израиль? Думаю, что евреи у нас в роду были… Не были – найдем. А? И будем там с Катькой. Потому что куда же мы без нее?»
Папа тоже выпил водки.
Можно, можно было убежать, спрятаться, раствориться, сменить фамилию, профессию… Тем более что тогда я уже варила мыло. Я варила мыло, потому что не было мыла и надо было стирать. И хозяйственное у меня до сих пор получается лучше всего. Хозяйственное – мое любимое. И продается оно очень хорошо…
И киллера можно было нанять. Недорого. Тогда в киллеры легко шли и безработные инженеры, и бывшие студенты. Приличные, в общем, люди. Можно было найти Валерика, старших Савельевых, того дядьку из ЦК, который запретил Катьке рождаться искусственно. Он часто мелькал по телевизору и казался вполне демократичным и досягаемым.
Можно было собрать денег, сунуть их Славке, броситься в ноги и кричать: «Не губи!!!»
Но я, Кать, и сейчас не знаю, как лучше.
20 августа, день
А Слава отступила.
Государство в виде уставшей тетки из районного суда спросило у нее: «А на каком основании вы хотите забрать ребенка у матери?»
Слава сказала: «На основании кровного родства». А тетка спросила: «Где вы были раньше? Какой страны вы гражданка? Официальная мать ребенка пьет? Занимается проституцией? Не имеет жилищных условий для воспитания? Написала отказ на девочку?»
«А если напишет?» – спросила Слава.
«А если напишет, то ребенка отдадут отцу. А если и тот напишет, то ближайшим родственникам – по бумагам родственникам, а не по крови. Но скорее всего – в детдом. А уж из детдома, если вам сильно повезет, вы сможете ее удочерить. Если, конечно, соответствующий договор об усыновлении иностранными гражданами существует между нашими государствами».
«Какая бюрократия!» – сказала Слава.
«Какая есть!» – злобно улыбнулась тетка.
Откуда знаю, что злобно? От Игоря Андреевича, которого Марина и Руслан к тому моменту растворили в спирту и пропитали духом богемы.
Игорь Андреевич две недели работал у Руслана арт-объектом. Они выставлялись на разных шоу. Голый еврей и голая собака. Заработали кучу денег. Обнаженка была тогда в моде.
«А если тест на ДНК?» – это был последний Славкин удар.
«И что? – Тетка пожала плечами. – Согласно тесту ДНК вы можете быть даже матерью Чебурашки. Но по закону его матерью является писатель Успенский».
20 августа, все еще день
На самом деле Славка – не такая. Она очень хорошая, она добрая, веселая, честная, свободная. Она нахальная и такая красивая, что, глядя на нее, хочется зажмуриться и потом две недели вообще не смотреть в зеркало.
В этой истории на нее просто свалилось. Свалилось всякое – и подлость, и беда, и любовь, и любопытство.
На самом деле Славка не такая.
Правда, честное слово! Катя, запомни, она – не такая.
Собираясь уезжать, Слава позвонила и сказала: «Покажи хоть…»
Мы договорились встретиться в кафе. «Элефанта» тогда еще не было даже в проекте, поэтому «Штирлиц с женой» вынуждены были встречаться в «Макдоналдсе».
Когда Слава вошла, мы с Катей заливали кипяток в кока-колу. Кате холодное нельзя. Тем более был декабрь. И Деда Мороза хотелось встретить какой-нибудь песней, а не хрипами в легких и лакунарной ангиной.
Слава села за столик у окна. Она пила кофе медленными, но какими-то судорожными глотками.
На улице мело. Снег был мелкий, но твердый, как манная крупа. На асфальте он быстро таял, схватываясь льдом только в самых подлых и неожиданных местах. Мы добирались до «Макдоналдса» два часа. Мы не были, конечно, единственными идиотами, вышедшими в такой день из дома. Но посетителей было мало.
«Там сидит Слава, – сказала Катя. – Мой биологический родитель. Да?»
«Да», – сказала я.
«Пойдем здороваться, да?»
«Да», – сказала я.
Мы подошли.
«Я – Катя, это – моя мама Наташа, мы скоро выходим замуж. А ты – Слава. Я тебя знаю».
«И я тебя», – сказала Слава.
Почему у барной стойки «Макдоналдса» нельзя курить, поглядывая на часы и смахивая слезу в маленькую фарфоровую чашечку? Почему в «Макдоналдсе» не играет музыка Таривердиева, а играет какая-то чухня? «Oh! Jingle bells, jingle bells, // Jingle all the way! // Oh what fun it is to ride // In a one-horse open sleigh, hey!»
«Приезжай ко мне в гости», – сказала Слава.
«И ты ко мне приезжай. Да, мама? Пусть приезжает же?»
Катя обняла Славу и нежно погладила по волосам.
Больше Слава не приезжала. Можно сказать «никогда». А можно «пока никогда».
Катя утверждает, что не помнит этого эпизода. Вообще не помнит. Такое у нее устройство памяти. У Миши – тоже.
Они не помнят того, что считают неглавным.
Но Слава – точно не такая, какой вспомнилась мне сейчас.
Я просто ревную.
Боюсь и ревную.
20 августа, вечер
– Мама, ты не могла бы сфотографировать падлу и переслать на телефон Милы?
– Прабабушки Милы, – автоматически поправляю я.
– Прабабушки, – соглашается Миша.
Утром Сережа отвез будущего школьника на дачу. Дача у бабушки Милы в городе. В другом. Но город – очень маленький и похож на село. Бабушка Мила и еще несколько представителей рабоче-крестьянской интеллигенции живут в пятиэтажке. Считается, что они мучаются и даром коптят небо.