Его строптивая любовь - Ирина (Иринья) Коняева

— Не прикасайся к мужчинам, это неприлично. Не запугивай их — это и неприлично, и недопустимо, и слишком интимно, будто вас уже объединяет нечто личное. Не целуй дра… никого не целуй, это строго запрещено.

Представила, что отвечаю этому ревнивому чудовищу: «Ты ведь мой любимый братик! Как здесь удержаться?», однако даже в фантазии его ответ мне не понравился. Бессловесный такой. Понятный даже неопытной семнадцатилетней девице, насмотревшейся ТВ, а оттого не совсем тёмной.

Щёки покраснели от неприличностей, но я решила использовать реакцию тела во благо, опустила немного голову, ножкой шаркнула, мол, смотри, мой дорогой брат, как мне стыдно. Прямо–таки сгораю от стыда и места себе не нахожу!

«Ты меня до истерики доведёшь!» — прыснул со смеху Огонёк. Не знаю, как я не повторила за ним- сдержаться было невероятно трудно. Покраснела от напряжения ещё сильнее, но это только на пользу — это я изо всех сил стыжусь, вот! Как порядочная…

«… бесстыжая морда», — закончил фразу Огонёк.

Я забыла об одном важном нюансе — дракона не проведёшь. Он руководствуется не внешними проявлениями чувств и эмоций, он знает, что происходит с собеседником на самом деле. А я, как ни крути, взбудоражена собственным воображением и его близостью.

Только понимаю это с запозданием.

В следующее мгновение Рагнар оказывается рядом. Так близко, что кончик моего носа касается нагретой его телом рубашки. В ноздри проникает едва уловимый непривычный аромат. Не его. Другой. Опасный и хищный. Терпкий, вязкий, бесконечно манящий. Гипнотически притягательный.

Поднимаю одурманенный, осоловелый взгляд, намереваясь задать вопрос, но могу лишь беззвучно ахнуть, когда талию сжимают горячие ладони, тянут лёгкое, словно оно ничего не весит, хрупкое тело наверх, пока наши взгляды не оказываются на одном уровне. Мой — обескураженный, удивлённый, всё ещё затуманенный, его — жестокий, холодный, словно древний арктический лёд, с узкими, вытянутыми узкими зрачками. Пугающими.

Несколько шагов — и мои лопатки прижаты к прохладной каменной кладке, а грудь — к горячему, словно солнце, дракону. Меня обжигает его страсть, палит лёгкие, не позволяя сделать глоток прохладного воздуха, спастись. Кровь теряет влагу, густеет. Голова кружится.

— Я… Рагнар… — шепчу пересохшими губами, не понимая, от чего сел голос, от ужаса или предвкушения. Сознание уплывает с каждым не сделанным вздохом, с каждой секундой контакта наших тел.

— Я не люблю повторять, Алессаль, — чеканит он. — Ты — моя. Вся моя. До кончиков пальцев. Смирись.

И ни секунды на осознание.

Ни мгновения на ярость или злость.

Твёрдые, настойчивые губы сминают мои, нежные и мягкие, обжигают беспощадной, дикой страстью, затягивают в водоворот безумия, наполняют энергией. Я словно оживаю под его пальцами. Трепещу. Пью его дыхание, его силу, его мощь. Возрождаюсь.

И с новыми силами схожу с ума. Растворяюсь в его объятиях.

Уже я тянусь к нему. Уже я цепляюсь пальцами в широкие плечи, норовя вонзить в них хищные когти, не отпустить, притянуть–приблизить ещё сильнее, вдавить в себя, впечатать, впаять. Нечто древнее и ненасытное, тёмное ревёт в груди: «Мой! Весь мой!», и нет в этом рыке ни грана цивилизованности или разума, чистое архаичное безумие, искреннее и категоричное, безжалостное.

Пространство наполнено электричеством, искрит, словно вот–вот взорвётся молниями. Трещит одежда, разделяясь на лоскуты, скользит по ногам, улетает в сторону. Крошится каменная стена за спиной, цепляет кожу, дразнит рецепторы.

Изнемогаю.

Сознание царапает какой–то звук. Инородный. Несвоевременный и ненужный. Бесит и раздражает, словно писк комара. Надоедает. Мешает.

Отстраняюсь. Смотрю на своего дракона. Он держит меня на руках, прижимает к стене и, кажется, злится, что я посмела разорвать одно на двоих безумие, одно на двоих дыхание. Его плечи и предплечья будто сотканы из живого огня, хотя я отчётливо ощущаю пальцами гладкую кожу. Царапаю её. Поглаживаю. Оторваться не могу.

В его глазах переливается раскалённое олово, отражается в моих глазах, уводит нас на новый виток спирали, которой нет конца и края, лишь наполненная пламенем и страстью бесконечность. Шаг — и я вновь сорвусь в этот бег, в эту череду падений и взлётов, в сладкое безумие.

— Алессаль! Немедленно открой! — требует мать из–за двери. — Я вызову ректора! Я должна! Обязана с тобой поговорить до отъезда! Ты всё не так поняла! Умоляю, открой же дверь, скорее!

Голос матери, что ледяной водопад, замораживает всё вокруг. Дышать неприятно и больно — словно мы внезапно оказались за Полярным Кругом. Плечи покалывает изморозью, спину режут острые кромки заиндевевшей стены… И я отмираю. Понимаю, что это не фантомные ощущения, а реальность. Она применила магию, которой «почти не владела»!

Рагнар раскалён, его не отвлекают посторонние звуки, он дышит мной, смотрит лишь на меня, в силу своей огненной натуры, возможно, совсем не замечая похолодания. Однако он чутко и внимательно отслеживает изменения в тонком, удерживаемом на весу теле. Дрожащем, покрытом мурашками там, где наша кожа не соприкасается.

Моргает, выныривая в реальность. Невероятные, неземные глаза вспыхивают рыжим пламенем и холод полностью отступает из спальни, не оставляя следов. Мы вновь в заваленной одеждой, заставленной коробками просторной полукруглой комнате. Полуодетые, разгорячённые, недовольные посторонним вмешательством.

— Немедленно откройте! Алессаль! Тебе нельзя быть с драконом! — вопит мать на грани истерики. Визжит. Бьётся в дверь, словно у неё есть шанс её выбить, снести с петель. — Только не с ним! Нельзя! Не верь ему!

Смотрю на Рагнара.

Кому? Ему не верить? Да он единственный, кому я небезразлична! Кто не врёт мне при первой возможности. Не затаскивает в другой мир обманом. Не обещает через год отправить на Землю, когда это невозможно. Он единственный, кто заботится и оберегает по–настоящему.

И сводит с ума поцелуями. Бесстыжий! Я ведь вовсе того не планировала!

Но ведь не жалею…

Точнее, жалею лишь о том, что нас прервали. Это было слишком прекрасно, чтобы я молниеносно пришла в себя, вспомнила аргументы, из–за которых нам нельзя переходить черту, и прониклась ими.

— Алессаль! Доченька! Открой! — доносится из–за двери.

Вздох. Ещё вздох. Тело горит, плавится, не позволяет полноценно включить разум, а тот и рад