Удар молнии - Даниэла Стил

— То есть ты хочешь сказать, что тебе со мной становится трудно?

— Я говорю, что я не знаю, и я тебе не лгу. Я не могу тебе обещать, что это меня не напугает или не заставит в первое время чувствовать себя неловко. Конечно, черт возьми, это огромное изменение в жизни. Но по крайней мере мы можем попытаться сделать так, чтобы это не испортило наших отношений. Нельзя раздувать случившееся так, как это делаешь ты.

И потом, жизнь не сводится к одним грудям, сексу и телу. Мы же с тобой еще и друзья, а не просто любовники.

— Но я не хочу, чтобы мы были просто друзьями, — с горечью сказала Алекс, снова начиная плакать. Сэм из последних сил пытался скрыть свое раздражение.

— Я тоже этого не хочу, поэтому пусть все идет как идет, Ал. Пусть все как-то утрясется. Мы оба должны к этому привыкнуть и подождать, что будет дальше.

Почему он не может ей солгать? Почему он не может сказать, что все равно ее любит? Потому что тогда он не был бы Сэмом. Алекс всегда любила его честность и прямоту, даже когда они причиняли ей боль. И особенно больно ей было сейчас.

— И чего я совершенно не могу понять, — продолжал Сэм, — это как ты смогла уместить всю свою личность в одну не слишком большую грудь? Я хочу сказать, что ты не фотомодель и не девочка из кордебалета. Ты адвокат. Для того чтобы ты состоялась как человек, тебе не нужны сиськи. Ты умная женщина, которая потеряла грудь — грудь, понимаешь? — а не мозги, так что же ты сходишь с ума?

Он не понимал, что она могла потерять жизнь, что она утратила неотъемлемую часть себя и, не исключено, возможность заниматься сексом. Алекс чувствовала себя совершенно другим человеком.

— Да, я осталась без груди, и какой бы маленькой она ни была, я достаточно тщеславна для того, чтобы не хотеть ходить с рубцом на теле до конца своих дней. Я могу остаться без волос… окончательно стать бесплодной… Все изменилось, Сэм, а ты говоришь, что не уверен в том, как ты будешь воспринимать мое тело. Разве ты не понимаешь, что я все теперь чувствую по-другому?

— Может быть, я действительно чего-то не понимаю. Если бы на следующей неделе мне сказали, что я бесплоден, я бы очень расстроился, но меня бы радовало то, что у нас есть Аннабел. Перестань придавать всему этому такое огромное значение. Ты — это твой разум, твоя жизнь и твоя карьера, все то, что ты делаешь и что ты представляешь, а вовсе не количество твоих грудей. Кому какое дело, сколько их у тебя?

— Может быть, тебе, — честно ответила Алекс.

— Да. Может быть. И что дальше? Единственное, что нам остается, — это попробовать удержаться вместе. Научись жить с тем, с чем ты теперь вынуждена жить, тогда и я, может быть, буду относиться к тебе с нежностью и любовью. Но я не собираюсь всю оставшуюся жизнь сидеть рядом с тобой и сокрушаться — мы от этого оба очумеем, только и всего.

— Так что же ты мне в итоге хочешь сказать?

— Я хочу сказать, чтобы ты перестала себя жалеть и постаралась забыть то, что с тобой произошло.

Его слова, безусловно, не были лишены разумного зерна, но отчасти он все равно оставался совершенно бесчувственным к тому, что она испытывала.

— Понимаешь, я не хочу постоянно помнить о том, что у тебя рак. Я просто не могу, — подытожил Сэм.

Это было честно — честнее некуда.

— Что значит «постоянно»? — Алекс смотрела на него с недоумением. — Это произошло только вчера, и с тех пор я видела тебя дважды, каждый раз — в течение часа. Так что я не могу сказать, что мы потратили на мою проблему много времени.

— А я не могу сказать, что здесь уместно слово «мы». Понимаешь, это именно ты должна справиться с тем, что произошло, и научиться с этим жить.

— Спасибо за помощь.

— Я не могу помочь тебе, Алекс. Только ты можешь себе помочь.

— Я это запомню.

— Мне очень жаль, что ты на меня так злишься, — сказал Сэм с убийственным спокойствием, которое взбесило ее еще больше.

— Мне тоже очень жаль.

Несколько минут они молчали, а потом Сэм встал, не смотря Алекс в глаза:

— Наверное, я пойду. Дома Аннабел ждет. Уже поздно, а я пообещал ей прийти к обеду.

Алекс чувствовала, что он ускользает из ее рук, и это привело ее в ужас. Все, что она ему сказала, никак не могло вызвать его сочувствия, но и от него она не услышала того, что хотела услышать. Алекс была обижена на своего мужа за то, что его не было рядом с ней. Он отсутствовал, когда она очнулась после операции, когда доктор сказал ей, что у нее рак и что ей удалили грудь; и сегодня его целый день не было. Сэм жил своей жизнью — Саймон, клиенты, рестораны, сделки и важные дела. Ей казалось, что он совсем не понимает, что она чувствует, какой силы внутренняя дрожь сотрясает все ее существо, как ей страшно, какая неуверенность в себе и в его любви охватила ее неожиданно для нее самой. Ему легко было говорить, что совершенно не важно, сколько у тебя грудей — одна или две. Но для Алекс это было очень важно. Она придавала огромное значение тому, привлекательна ли она в глазах своего мужа, любит ли он ее по-прежнему. А Сэм не сказал ей ни единого слова, которое убедило бы ее в том, что он будет любить ее, что бы ни произошло. Он как бы откладывал свое решение на тот момент, когда он увидит, как выглядит ее изуродованное тело. После его ухода Алекс все еще была в ярости.

Кроме того, он, как и вчера, поцеловал ее в лоб, а не в губы — как будто он боялся прикоснуться к ней.

Этим вечером она снова долго и молча плакала.

О™ Даже не стала гулять по коридору или звонить Аннабел или Сэму. Ей хотелось одного — побыть одной. Алекс сидела спиной к двери, когда услышала, что кто-то вошел, но не повернулась — она была уверена, что это сиделка.

Внезапно на ее плечо легла чья-то рука, и на какое-то сумасшедшее мгновение она подумала, что это Сэм. Но, подняв заплаканные глаза, она встретилась взглядом с Элизабет Хэзкомб.

— Вы пришли ко мне? — спросила пораженная Алекс.

— Да, — объяснила посетительница, — но до сегодняшнего вечера я не знала, что это вы…

Лиз понимала, что вторгается в жизнь Алекс, но не могла не чувствовать, как остро ее начальница сейчас нуждается в чьей-то помощи.

— Два раза в неделю я прихожу сюда, потому что я член группы поддержки женщин, перенесших операцию по удалению груди, — продолжала Лиз. — Ваше имя стояло в списке — А. Паркер… Я не могла в это поверить. Я попросилась к вам, чтобы удостовериться, вы ли это. Я надеюсь, что вы простите меня, Алекс. — С этими словами Лиз по-матерински обняла ее, и слезы снова появились на глазах Алекс. — Милая моя… мне так жаль…

Алекс не могла даже вымолвить ни слова — она просто безмолвно рыдала в объятиях своей секретарши. Держать это в себе она уже была не в состоянии — слишком много страхов, опасений и разочарований навалилось на нее в последнее время.