Возгорится пламя - Афанасий Коптелов

Вот как! Под этим предисловием подпись Аксельрода! Женева. «Издание Российской Социал-демократической Рабочей Партии». А теперь могу вручить.

Схватив брошюру, Владимир Ильич вслух прочел заглавие:

— «Задачи русских социал-демократов», — и щеки его вспыхнули румянцем, в беспокойных глазах запылали жаркие огоньки.

«Да не может быть?! Просто странное совпадение!..»

Торопливо перевернул несколько листков.

— Не ищите фамилии автора, — рассмеялся Красиков. — Ее нет. Но по некоторым данным… — Сунув пенсне в кармашек пиджака, наклонился поближе. — Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь! — подтвердил Владимир Ильич и, взглянув на текст, покраснел больше прежнего. — Спасибо за сюрприз.

Он порывисто обнял Красикова.

— Спасибо! Но из предисловия вы напрасно читали… Вогнали в краску.

— Всякому — свое!

— Но, но. Я уже говорил: у нас нет никого, равного Плеханову. Запомните, Петр Ананьевич. А тут такие слова… Мне неловко… Однако вы — редкий конспиратор! Где достали? Каким путем? Сколько? Себе-то оставили?

Красиков потыкал пальцем в сторону пола:

— Есть. В надежном месте.

— Тогда дайте еще. Хотя бы одну. Это же у меня первая брошюра, напечатанная в настоящей типографии русских социал-демократов! Это же праздник!

— Перед отъездом… Так надежнее.

— Верно! — Владимир Ильич схватил Красикова за руки, слегка потряс и, глядя в глаза, спросил:

— Так как же вам удалось? Выкладывайте тайну, если можно.

Они присели на диван, и Петр Ананьевич сказал:

— Получили мы в посылке с медицинским инструментарием. По вашему же совету. Через фельдшерско-акушерскую школу.

— Ай да красноярцы! Молодцы!

— К сожалению, — качнул головой Красиков, — последняя посылка. Моя сестра Евгения, можно сказать, провалилась. Правда, избежала ареста, но предписанием губернатора от должности инспектрисы отстранена. Уехала в Ачинск, поступила в больницу переселенческого управления.

— Н-да. Жаль. Большая потеря для Красноярска. А как же кружок?

— Действует. В школе осталась Анна, жена моего двоюродного брата Михаила. Через нее держу связь. И есть кружок из рабочих.

— Один?

— Не сразу Москва строилась… И наши красноярцы думают о постепенности: сначала кружки, потом из них — «Союз борьбы».

— Почему «Союз»? Теперь нужно — комитет. По решению съезда.

— Сибиряки говорят: дело не в названии, а в существе.

— Нет, и — в названии. Хотя бы по примеру Москвы. Там создан Комитет, — сказал Владимир Ильич, вспомнив о шифрованном письме Анюты, полученном в день отъезда.

Заговорили о Центральном Комитете. Ни тот, ни другой не знали, остался ли на воле кто-нибудь из его членов. Предположили худшее — Цека не существует. И неизвестно, уцелел ли кто-нибудь из делегатов съезда.

— Как бы там ни было, — Владимир Ильич, пройдясь по комнате, круто повернулся к своему собеседнику, — а блестящее начало положено: партия создана! И это — крупнейший шаг на пути слияния нашего рабочего движения с социал-демократией, с марксизмом! Теперь нужно преодолеть остатки кустарничества и раздробленности.

— Но понадобится новый съезд.

— Это — преждевременный разговор. Пока нам нужно взяться за объединение и начать его с общепартийной газеты. Она поможет собрать силы, обсудить спорные вопросы, расширить рамки пропаганды и агитации. Многое нам, батенька мой, предстоит продумать и подготовить. И устав нужен, и программа. Боевая программа решительных действий!

Потом зашла речь о литературных новинках, и Петр Ананьевич спросил:

— Вы еще не купили Горького? Вышло два тома — «Очерки и рассказы».

— Я читал в «Енисее» рецензию: «Хорошие чувства пробуждают в читателе рассказы Горького».

— Мало сказать — хорошие. Талантливый человек! Оправдывает наши надежды. И, говорят, через него, — Красиков понизил голос, — наши социал-демократы получили деньги на революционную работу.

— Великолепно! И молодцы те, кому удалось связаться с ним. Только не истратили бы по мелочам.

Они расстались, пожелав друг другу покойного сна.

Но разве можно было заснуть после таких новостей? Лежа с открытыми глазами, Владимир Ильич думал о писателе, избравшем столь редкий псевдоним — М.Горький. Читатели расшифровывают инициал — Максим. А друзья нижегородцы зовут Алексеем. Алексей Пешков. Томики его необходимо купить. Прочитать в дороге. И Надю порадовать.

Дал денег. Очень хорошо. И для партийной газеты поможет достать. И надо будет попросить у тех, кто в какой-то степени сочувствует революции. Ведь Гарин-Михайловский, не будучи марксистом, давал деньги на «Самарский вестник», когда газета была в руках социал-демократов. Калмыкова, несомненно, уделит из своих доходов от книжной торговли. И еще где-нибудь найдем для такого дела. Найдем!

8

В газете «Енисей» Ульянов часто читал статьи и заметки Скорняковых. По инициалам догадывался, что это — отец и сын.

Кто они? Полтора года назад о них не было слышно.

И вот теперь Красиков вел его к Скорняковым. По дороге рассказывал:

— Из Енисейска переехали. Там старший Скорняков попал в число неблагонадежных еще за связь с Буташевичем-Петрашевским. Здесь сразу же задумал открыть библиотеку с «кабинетом для чтения». Губернатор не позволил, как того и можно было ожидать. Тогда Никита Виссарионович решил записать библиотеку на жену. Это удалось. Разрешение получили. А весной прибыл в тюремном вагоне их сын Леонид, студент Петербургского университета, член «Союза борьбы».

— Вот как!.. И что же он?

— Выслан на три года. Он-то и пишет…

— По статьям чувствуется — марксист!

Они шли пустынным — в поздний час — Садовым переулком. На углах домов белели трафаретки недавно появившихся номеров. Красиков сказал, что номера введены для удобства сыска да наблюдения, и красноярцы прозвали их полицейскими.

— Пусть так, но это — по-европейски, — отметил Ульянов. — Для всех удобнее. Иногда и начальство, не ведая того, делает нечто благоразумное. Знаете, почему префект Осман в средневековом лабиринте Парижа прорубил Большие бульвары? Проще простреливать улицы, разрушать баррикады восставших. А городу пошло на пользу.

Остановились у дома № 12. Красиков постучал в двухстворчатую ставню одного из окон, словно в стену тюремной одиночки. В ту же минуту послышались торопливые шаги в сенях, парадная дверь на невысоком крылечке распахнулась, и к ним вышел в пиджаке и манишке крупнолицый молодой, но уже степенный человек профессорской осанки.