Скажи «Goodbye» - Мария Амор

Был выходной, за долгое время впервые свободный от дежурств, и Сергей с утра поехал в спортклуб. Моросил мелкий дождичек, и бегать на улице не хотелось. Как всегда по воскресеньям, стоянка у спортклуба была забита. Все атлеты поиски полезного для здоровья движения начинают с того, что двигают пару тонн железа, нажимая на педаль газа. Он приткнул свой Z350 в последнем ряду, вошел в клуб, кивком поздоровался с тренером Майком и поднялся в общий зал. Сегодня ему повезло, он не только успел занять последний свободный трейдмил, но еще и умудрился оказаться прямо позади двух стройных девушек в шортах и крохотных маечках, карабкавшихся на бесконечные ступеньки.

В последнее время Сергей начал тренироваться к массовому забегу на двадцать миль вдоль озера, который должен был состояться в Милуоки через две недели. Как правило, во время бега на трейдмиле он слушал в наушниках СиЭнЭн, но сегодня, ввиду Муркиного приезда, ему необходимо было обдумать ситуацию с Дженнифер. С ней неизбежен серьезный разговор. В любом случае пора заканчивать эти отношения. Жалко ее, славная девушка. И хорошенькая — курносая ладненькая спортивная блондинка со сверкающей улыбкой. Их таких здесь специально выпекают для заслуженных работников медфронта. Правильная добрая простая девушка. Из нее получилась бы хорошая жена и мать. Для кого-нибудь другого. С самого начала они были бесконечно чужими. Просто Джен слишком хорошо воспитана и слишком вежлива, чтобы даже самой себе признаться, что ей он чужд хотя бы даже потому что умудрился быть одновременно и эмигрантом, и евреем, и атеистом. Нет, допусти он это, она бы с энтузиазмом принялась за изучение русского языка, и потом всю жизнь сопровождала бы его в русскую компанию, терпеливо высиживая вечера с застывшей улыбкой, ни хрена не понимая и время от времени вставляя что-то невразумительное не в том роде и падеже. И насчет детей она бы пошла на разумный компромисс — например, по субботам вся счастливая семья пойдет в синагогу, а по воскресеньям — в церковь. И заседала бы в различных родительских и поселковых комитетах, и участвовала бы во всякого рода волонтерской деятельности, и возила бы их детей на всевозможные кружки — от плавания и до коньков, даже в русскую школу возила бы их неуклонно, чтобы не теряли связь со своими традициями, а в свое свободное время посещала бы какие-нибудь курсы лепки конфет и шитья мягких игрушек. И участвовала бы в товарищеском конкурсе на самый ухоженный газон в микрорайоне… И продолжала бы посещать спортклуб, и надолго оставалась бы такой же — стройной, здоровой, уравновешенной… А теперь он должен положить конец всем этим ее возможностям… Конечно, он никогда ей ничего не обещал, но мечтать-то девушкам не запретишь, и наблюдая жизнь вокруг, он приблизительно представлял себе, к чему может стремиться хорошая милая девушка-техник-радиолог, закрутившая роман с врачом. По ее представлениям, в один прекрасный день за ужином при свечах в ресторане он должен был извлечь из нагрудного кармана маленькую коробочку, а она должна была ахнуть от долгожданной неожиданности, и открыть эту коробочку, и, оценив его чувство в прямой зависимости от количества каратов, ответить взволнованным: «Йес!». А вместо этого у них уже состоялся один такой тяжелый разговор, когда он вернулся из Минска. Он уже тогда совершенно заболел Муркой, и понял, что невольно использует Джен, и предложил ей расстаться. Она тогда плакала, и ему было мучительно жалко ее. Все-таки очень славная девка! Честная, правильная, вежливая. Со всеми достоинствами американского среднего класса — найдет кошелек, непременно принесет в полицию, презервативами пользуется без малейшего смущения, обожает анализировать вслух их секс, гигиеничная, как пациент перед операцией, и пахнет исключительно мылом и дезодорантом. Одета зимой в джинсы и свет-шёрт, летом — в шорты и ти-шёрт. Спортсменка сама, и отчаянный болельщик, обожает телевидение, журнальчики про кинозвезд, постоянно читает какую-то литературу, долженствующую улучшить ее отношения с Богом и прочими окружающими, родители живут на восточном побережье, в ресторане всегда разбирает тарелку салата на составные части, и съедает только особо питательные ингредиенты, регулярно посещает дантиста, аккуратно чистит ниткой между зубами, щедро жертвует из своей небольшой зарплаты на местных бездомных котов, и немножко еще на нужды страждущих Африки, предварительно как-то выяснив у него, где это и что это за страна такая — Эфиопия? Когда он как-то выразил опасение, что свистнут посылку, которую почтальон оставил перед входом в ее квартиру, она только подивилась неумеренной фантазии его криминального воображения и твердо заявила, что это совершенно невозможно, потому что это «эгенст федерал лоу», то есть, супротив федерального закона. А случись так, что он совершил бы что-нибудь «эгентс федерал лоу», она первая, обливаясь слезами, честно дала бы против него показания (не лгать же на Библии!), зато потом носила бы ему передачи в тюрьму… Дженнифер представляла собой квинтэссенцию достижений правильного, благополучного общества, англо-саксонской протестантской цивилизации. Отрицание ее было отрицанием его новой родины. Но проблема-то была в том, что он был продуктом советской, а потом эмигрантской реальности, и в сравнении с этой девушкой сам себе порой казался каким-то аморальным циником. С его точки зрения, роскошь производства таких людей, как Дженнифер, мог позволить себе только рай для дураков, а он то ли был недостаточно дурак, то ли грехи в этот рай не пускали.

Когда он вернулся от Мурки из Иерусалима несолоно хлебавши, отношения с Джен опять каким-то образом возобновились, и оставалось только надеяться, что на этот раз без иллюзий с ее стороны. Некоторое время он честно пытался фиксироваться на ее достоинствах — работящая, честная, добрая, любит секс. Но чужая, чужая, как марсианин. Мурка — богема, лентяйка, которая пытается жить по принципу «сидеть лучше, чем стоять, а лежать — лучше, чем сидеть», узурпировав полюбившийся ей лозунг гостиничной сети: «Ночи для сна, а дни — для отдыха», последний раз занимавшаяся спортом в школе еще до наступления половой зрелости, при этом уплетавшая все подряд, главное — чтобы много, бравировавшая всякими глупостями, вроде того, что чересчур частое мытье грозить смыть с тела необходимый защитный слой микробов, и заявлявшая, что не настолько себя любит, чтобы бросить курить; эта Мурка, которую никак нельзя представить себе вырезающей из уикендной газеты и воплощающей наяву «Меню на всю неделю», эта Мурка лишила его сна и покоя.

Сергей сбавил скорость дорожки до семи миль в час и уменьшил градус подъема, но сердце все равно билось сильнее при воспоминании о Мурке, ее тонких руках, черных волосах и выпиравшей из платья груди, о ее мягких губах и лукавой улыбке, открывавшей чуть неровный зуб. Она и есть настоящая мурочка — ласковый котенок. Когда Сергей о ней думает, его охватывает прилив нежности, и чем дальше она от совершенства, тем почему-то ему роднее.

Едва закончив разговор, Мурка бросилась собирать чемодан. Хоть до первого сентября оставалось почти 3 недели, сам процесс собирания уже как-то начинал путешествие. И к тому же, наконец-то она сможет взять с собой свои самые красивые и любимые вещи: и дивную полупрозрачную юбку любимого цвета «нейви», и шелковое платье с открытой спиной. Оно было недооценено Вадимом, но может ему (платью, конечно, не Вадиму), как и самой Муре, тоже полагался еще один шанс. И льняной сарафан, нет, нет, сарафан Сергей уже видел, значит — черное платье в розах. Черт, шкаф набит, а как выбрать, в чем ехать, так ничего нет! Мурка сновала по квартире, ошеломленная тем, как все замечательно получилось, и тем, что сейчас в мире есть кто-то, кто ее очень-очень ждет.

Дни шли, Вадим потерялся, как теряется ставшая ненужной вещь. Пока она нужна, ты ее каждый раз разыскиваешь, а когда о ней больше не вспоминаешь, она окончательно утягивается в черную дыру небытия. Вот так же и Вадима поглотило забвение. Ей не хотелось ни выяснять отношения, ни продолжать их. Только один раз она не выдержала и, проходя мимо, сделала маленький крюк и вновь прошла внутрь жасминовых зарослей. Двери и окна были плотно заперты, и на всем доме лежала печать покинутости: завяли давно притерпевшиеся к плохому обращению чахлые герани в горшках с окурками, не стояло грязных стаканов с остатками кофе, окончательно развалился колченогий стул, выцветшей на солнце тряпкой качалось на веревке забытое кухонное полотенце…

Вадим явно опять куда-то отбыл, не пожелав даже попрощаться. Конечно, были все причины обидеться на него, но почему-то ни боль, ни обида не терзали больше Муру. Она осознавала, что этот странный человек остался таким, каким был всегда, каким был с первого момента их знакомства, а ведь и от самого красивого мужчины нельзя требовать больше того, что он может дать. Исчезнуть неожиданно было вполне в его манере. И по сути дела, им нечего было бы сказать друг другу. Мура даже самой себе не могла откровенно ответить, кто от кого отказался первым — она ли выпустила бывшего друга из поля зрения, или он первым покинул ее: ведь отмагнитился Вадим именно тогда, когда Мура охладела к нему. Но все же каждый раз, когда она проходила или проезжала мимо городского парка, сердце ее щемило от мысли, что теперь и парк, и прячущийся в нем домик, в котором было пережито так много счастливых и томительных минут, больше не имеют к ней никакого отношения. По-своему ее бывший друг очень хорошо к ней относился, и было чуточку грустно, что завершился этот период жизни, и что ей почти всё равно, что исчез тот, кто когда-то значил так много. Только печально, что наше прошлое уходит так неминуемо.