Двадцатое июля - Станислав Рем

Как только ему доложили, что все люди на месте и готовы к выполнению задания, Мюллер набрал номер телефона рейхслейтера Бормана.

Шталь распахнул дверь тренажерного зала, прошел в боксерский уголок.

Курков, обнаженный по пояс, обрабатывал короткими резкими ударами боксерскую грушу. Пот струился по его телу, отчего верхняя часть форменных брюк потемнела.

Капитан поморщился:

— Господин Курков, вы в зале один, а ощущение такое, будто вас, русских, здесь с десяток.

Груша молча принимала на себя удары. Ноги пружинисто танцевали перед снарядом. Руки наносили жесткие удары. Зубы стиснуты — лезвие не просунешь.

— Курков, да оставьте мешок в покое, мне нужно с вами поговорить.

— У меня еще двадцать минут занятий, — процедил, не оборачиваясь, Курков.

— Что ж, я подожду. А вы пока подумайте над ответом на мой вопрос: кто такая Берта?

Курков чуть не пропустил удар.

«Левой! Теперь правой! — начал он отдавать команды самому себе. — Откуда ему известно о Берте? Последние два дня я не выходил из казармы. А он выходил. Дважды. Неужто вычислил старика? А выбивать признания фрицы умеют…»

— Вы, Курков, теряетесь сейчас в догадках, как я узнал про Берту? Я прав?

— Нет. — Сергей взял скакалку. — Я сейчас думаю только о тренировке. В отличие от вас.

— Странный комплимент.

— А это не комплимент. Мне приказывают — я выполняю. А думать — прерогатива начальства. Вы вот уже выбились в начальники — значит, имеете право думать.

— Перестаньте махать веревкой, господин Курков. В глазах рябит. — Шталь присел на скамью. — Однако вы редкая сволочь, Курков. Я-то ведь бил вас по лицу рукой, а вы меня — ногой. Как балерина. Не по-мужски. Кстати, что вы мне тогда сказали по-русски?

— Пожелал вам скорее встать на ноги.

— Не верю. — Шталь открыл клапан кармана и стал из него что-то доставать. — Я, конечно, не знаю вашего языка, но зато хорошо знаю немецкий. — В руке капитана как бы сам собой развернулся лист бумаги. — И, как выяснилось, не только я. — Шталь опустил глаза и выразительно прочитал: — «Молюсь за упокой отца моего и его сестры Берты». Знакомая записка, Курков, а? Правда, лично я нашел в ней для себя несколько странных моментов. Во-первых, наш русский друг, оказывается, великолепно владеет моим родным языком. И не только разговорным. Во-вторых, у него, опять же как оказалось, была тетя по имени Берта, но он о данном обстоятельстве забыл почему-то в своей анкете упомянуть. В-третьих, стоило лишь ему оставить поминальную записку перед иконой Плачущей Магдалины, как спустя некоторое время к нему подошел незнакомец, и у них состоялся разговор. Пусть короткий, но наверняка важный. Я прав, господин Курков?

— Вам виднее, — Сергей изобразил кривую усмешку. — Хотя, господин капитан, вы только что, выражаясь высокопарно, оскорбили меня подозрением. Я, конечно, понимаю, что вы ненавидите меня. Потому, видимо, вам и доставляет удовольствие придумывать обо мне всякие глупости. Однако если у вас на руках имеется фактаж, передайте его лучше господину штурмбаннфюреру. Он быстрее разберется, что к чему.

— Курков, не прикидывайтесь идиотом! Вы прекрасно знаете, что Скорцени находится сейчас на пути в Вену и что я, следовательно, не могу поделиться с ним своими подозрениями. Но не торопитесь радоваться: в Германии всегда найдутся люди, которых заинтересует моя информация.

— Имеете в виду гестапо?

— Угадали.

Курков отложил скакалку и начал обтираться полотенцем, одновременно продолжая пикировку:

— И что, господин капитан, вы им предъявите? Мою записку? Да, ее действительно написал я. Кстати, а почему вы не обратили внимания на мои усердные занятия немецким языком здесь, в школе? Или следить за мной вне казармы значительно интереснее, нежели в учебном заведении? И откуда, кстати, у вас поминальная записка?

Обворовали костел? Посягнули на святое? Браво! Похвальное занятие для офицера, у которого на пряжке ремня написано: «С нами Бог!». А тетка, если вам интересно, у меня действительно была. И звали ее Бертой. Умерла в тридцать втором. Почему не указал этого в анкете? Ну, во-первых, никто не спрашивал, а во-вторых, я и подумать не мог, что вас интересуют покойники.

— Нет, Курков, меня интересуют живые. — Шталь зловеще поднялся и вплотную подошел к русскому. — Например, тот старик, который подошел к вам на территории костела. Я решил найти его.

— Нашли?

— Увы. В берлинском университете ни одна живая душа не знает ботаника по имени Теодор Штольц. Ни одна! Как вы объясните этот факт?

— Никак. Я не интересуюсь ботаникой.

— Я тоже. А вот профессор ботаники — совсем другое дело. И гестапо им, думаю, тоже заинтересуется.

— Бедный старик. — («Какой нелепый "прокол”! Или Шталь просто берет меня “на пушку”»?) — Стоило ему один раз попросить денег у русского, как тут же попал в немилость к соотечественникам. Хотя в целом забавная история. Думаю, гестаповцам она понравится. Только поторопитесь, господин капитан. Через два дня вернется Скорцени. Вам нужно успеть от меня избавиться.

Шталь демонстративно резко развернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях остановился и через плечо бросил:

— Не надейтесь — я дождусь Скорцени. Бежать даже не пытайтесь: я буду постоянно следить за вами. И плевать, что мне надлежит отправляться во Францию: я задержусь здесь на столько, на сколько посчитаю нужным.

— Так вот в чем причина вашего рвения! — Курков издевательски и нарочито громко расхохотался. — Вы проштрафились и желаете смягчить себе наказание!

Шталь собрался было рвануть обратно и раз и навсегда покончить с зарвавшимся русским, но в этот момент в зал ворвался обер-лейтенант Грейфе:

— Господа, общая тревога! На фюрера совершено покушение. Всем получить оружие! Сбор на плацу. Капитан Шталь, принимайте командование! Я на вокзал. За штурмбаннфюрером. Надеюсь, он не успел покинуть Берлин.

— Не понимаю, чего мы ждем? — Гельдорф, заложив руки за спину, расхаживал по кабинету, искоса поглядывая на остальных участников заговора.

— Известий из Ставки. — Полицейский подошел к окну и принялся рассеянно созерцать руины на соседней улице. — Господа, а ведь неплохо было бы, если б англичане изменили свой график налетов и прилетели прямо сейчас. А что? Гестапо прячется в бомбоубежищах, мы же, воспользовавшись паникой, захватываем город… Как вам такой вариант?

— Довольно фантазировать. — Гизевиус резко поднялся, оправил костюм. — Я полностью согласен с господином полицай-президентом. Нам нужно не ждать сведений о результатах взрыва, а приступать к взятию Берлина. И немедленно. Господин Гельдорф, у вас есть при себе карта города?