Дочь крови - Энн Бишоп

— Сколько сторон в треугольнике? — спросил хриплый женский голос.

Деймон вздохнул и покачал головой. Похоже, сегодня его ждут загадки.

— Сколько сторон в треугольнике? — повторил голос.

— Три, — покорившись судьбе, ответил Деймон.

Кусты расступились. Терса стряхнула листья со своего поношенного плаща и отбросила с лица спутанные черные волосы.

— Глупый мальчишка, неужели тебя так ничему и не научили?

Улыбка Деймона была мягкой и теплой, выдавая радость встречи.

— По всей видимости, нет.

— Поцелуй-ка Терсу.

Положив руки на ее тощие плечи, Деймон легонько коснулся губами щеки предсказательницы. Он невольно задумался, когда Терса в последний раз ела, но решил не задавать этот вопрос вслух. Она обычно не знала ответа, или же ей было все равно. В любом случае подобные разговоры только расстраивали бедняжку.

— Сколько сторон в треугольнике?

Деймон вздохнул, признавая свое поражение.

— Дорогая моя, в треугольнике три стороны.

Терса нахмурилась:

— Глупый мальчишка. Дай мне свою руку.

Деймон покорно протянул ей правую руку. Терса схватила его длинные, тонкие пальцы своими, хрупкими, костлявыми, и перевернула ладонью вверх. Указательным пальцем правой руки она начала водить по его ладони, снова и снова вычерчивая три связанные линии.

— Треугольник Крови обладает четырьмя сторонами, глупый мальчишка. Как канделябр на Алтаре Тьмы. Помни об этом. — На его золотистой, смуглой ладони начали проявляться белые линии. — Отец, брат, любовница. Отец, брат, любовница. Первым пришел отец.

— Да, так обычно и бывает, — сухо отозвался Деймон.

Терса не обратила на его слова ни малейшего внимания.

— Отец, брат, любовница. Любовница — зеркало отца. Брат стоит между ними. — Она перестала водить по его ладони и посмотрела на Деймона. Это был один из тех редких случаев, когда глаза Терсы оказались ясными, а взгляд — сфокусированным. Однако, несмотря на это, она видела какое-то другое место и не знала, где находилось ее тело. — Так сколько сторон в треугольнике?

Деймон изучил три белые линии на своей ладони.

— Три.

Терса втянула воздух, очевидно рассердившись.

— Где четвертая сторона? — поспешно спросил Деймон, надеясь избежать повторения уже надоевшего вопроса.

Терса щелкнула ногтем большого пальца по ногтю указательного, а затем прижала острый как нож коготок к центру треугольника на ладони Деймона. Он зашипел, когда ноготь прорезал кожу. Деймон попытался вырвать руку, но ее пальцы стиснули его запястье, причиняя сильную боль.

Ему осталось только наблюдать за тем, как выступившая кровь собирается в углублении ладони. По-прежнему держа его пальцы железной хваткой, Терса медленно поднесла руку к его лицу. Мир стал расплывчатым, нечетким, словно подернутым дымкой. Единственный болезненно-четкий образ, который Деймон мог видеть, — это его собственная рука, белый треугольник в центре и яркая, сверкающая кровь.

Голос Терсы превратился в певучий рокот:

— Отец, брат, любовница. И центр, четвертая сторона, та, что правит всеми тремя.

Деймон закрыл глаза, когда Терса поднесла его руку к его же губам. Воздух, казалось, раскалился и душил его.

Мужчина покорно приоткрыл губы и слизнул кровь со своей ладони.

Она зашипела на его языке, как красная молния. Кровь обожгла все нервы, разрядом спустившись вниз по телу, и собралась в животе в раскаленный добела уголек, ждущий дуновения, чтобы превратиться в яркое пламя. Одно-единственное прикосновение могло теперь превратить его разгоревшееся мужское начало в адский огонь. Рука сжалась в кулак, и Деймон покачнулся на месте, стиснув зубы, чтобы не начать молить об этом прикосновении.

Когда он наконец открыл глаза, газон опустел. Деймон медленно разжал пальцы, открывая ладонь. Линии уже угасали, маленький порез зажил.

— Терса?

Ее тихий, угасающий голос донесся откуда-то издалека:

— Любовница — зеркало отца. Жрец… он станет твоим вернейшим союзником или самым страшным врагом. Но выбор только за тобой.

— Терса!

Она почти ушла.

— Чаша трескается.

— Терса!

Волна гнева, приправленного ужасом, нахлынула на него. Сжав руку в кулак, Деймон слепо взмахнул им на высоте плеча. Боль пронзила его огненной иглой, когда удар пришелся по одному из деревьев. Деймон покачнулся на пятках и прислонился к стволу, закрыл глаза, прижавшись лбом к шершавой коре.

Когда он вновь открыл их, черный плащ оказался покрытым серо-зеленым пеплом. Нахмурившись, Деймон посмотрел вверх. Отрицание очевидного комом встало в горле, не давая дышать. Он отшатнулся от дерева и сел на скамейку, спрятав лицо в ладонях.

Через несколько минут мужчина заставил себя вновь поднять взгляд на дерево.

Оно было мертво. Выжжено изнутри его яростью, вырвавшейся на свободу. Стоя среди зеленых живых созданий, серый, обугленный скелет протягивал ветви к своему старому товарищу. Деймон подошел к дереву и прижал ладонь к стволу. Он не знал, есть ли способ проверить, бегут ли еще жизненные соки по сердцевине, или же они оказались выпиты его гневом.

— Мне очень жаль, — прошептал он. Серо-зеленая пыль по-прежнему сыпалась с верхних ветвей. Всего несколько минут назад она была живыми зелеными листьями, колышущимися на ветру. — Мне очень жаль…

Сделав глубокий вдох, Деймон направился обратно той же дорогой, какой пришел, засунув руки в карманы, ссутулив плечи и понурив голову. Перед тем как выйти за ворота парка, он обернулся. Дерево с такого расстояния было невозможно разглядеть, но Деймон безошибочно чувствовал его. Мужчина медленно покачал головой, и на его губах заиграла мрачная улыбка. Он похоронил больше людей Крови, чем можно предположить, а сейчас стоит и оплакивает какое-то дерево.

Деймон стряхнул пепел со своего плаща. Скоро ему придется предстать перед Доротеей, самое позднее — завтра. Нужно было успеть побывать еще в двух местах, прежде чем он явится ко двору.

— Милая, что же ты с собой сделала? От тебя остались кожа да кости!

Сюрреаль прислонилась к столу в приемной, скривилась и втянула воздух сквозь зубы.

— Ничего, Дедже. Я просто вымоталась.

— Ты что, позволяешь этим мужикам набрасываться на тебя, как на обед? — Дедже пронзительно взглянула на нее. — Или же это другое твое занятие так плохо сказывается на здоровье?

Золотисто-зеленые глаза Сюрреаль потеряли всякое выражение, что было верным признаком опасности.

— О каком еще занятии ты говоришь, Дедже?