Холодный ветер в августе - Бернет Воль

Что?!

Ответ был шокирующим.

Конечно, я просто могу остаться здесь. Я даже могу позвать его, хотя бы на час…

Но нет. Она пошла в ванную и открыла краны. Нет. Она чувствовала себя очень сильной, полностью владеющей собой. Все, что ей сейчас нужно сделать, это позвонить Джули и сказать ему, что ему придется увезти ее на пару дней.

— Боже, как я ненавижу Новую Англию, — сказала Айрис, уставившись в спину уходящему официанту. — У них у всех вечный запор от головы и ниже. Они не говорят, они не думают. Даже ходят они как спутанные. Почему ты тратишь деньги на эту шваль, никак не могу понять.

— Ну, понимаешь, они экономные люди, — сказал Джули.

— Экономные! Ха. Экономят на всем, кроме ненависти. Вот уж этого у них навалом. Меня тошнит от их тощих носов и тонких губ, от их правильности. Разве ты не говорил мне, что перенесешь свои заводы отсюда на Юг?

— Конечно, но это другое дело. Это проблема союза…

— Проблема, проблема. У всех проблемы. Пойдем спать.

— Но мы только что заказали еще выпивку.

— Да? Пусть он принесет ее наверх. Я хочу спать с тобой.

Джули неуверенно засмеялся.

— В чем дело, ты не хочешь?

Сейчас его смех был сильнее: — Ты шутишь? Перестань.

— Ты непостоянный, Джуджу. — Она засмеялась и погладила его по щеке. — И шалун у тебя непостоянный. — Она смеялась, сладострастно вцепившись в него, когда он встал.

— Эй, прекрати, — прошептал он. — Из-за тебя это местечко приобретет дурную славу.

— Я просто умираю. Я жажду, чтобы ты стянул с меня юбку. Я без трусиков. Ну же, я хочу тебя.

— Айрис, Бога ради…

— Цыпа. Цпа-дрипа, — сказала она и очень осторожно и медленно, контролируя движение бедер, пошла в лифт. Она пьяна, подумал Джули. Какая жалость, что сам он далеко не так пьян, как хотелось бы.

В номере Айрис сбросила туфли и остановилась перед зеркалом, приподняв волосы огромной расческой. Джули повесил пиджак на спинку стула, а затем тяжело улегся на постель. Какое-то время он смотрел на нее, но держать голову приподнятой было утомительно, и он откинулся на подушку. Он чувствовал себя ужасно одиноким. Айрис, хотя она в действительности и не причесывала волосы, была тем не менее абсолютно далекой. Между ними было не больше связи, чем если бы они проезжали друг мимо друга на разных поездах.

— Ты собираешься ложиться? — спросил он.

Она не ответила.

— Эй!

— Не торопи меня, — сказала она. — Еще рано. — Она повернулась лицом к нему и стала расстегивать платье. Потом стянула платье с плеч, обнажив руки и грудь. Близоруко уставилась на свои груди и прижала пальцы к коже. — Я раздеваюсь по частям, — сказала она наконец.

— О, Бога ради, — Джули начал подниматься с постели.

— Нет. Оставайся там. Слушай, ты приготовь постель. Я хочу принять ванну.

— Но милая, ты принимала ванную перед ужином…

— Я собираюсь принять ванну, — повторила Айрис. Ее голос был очень тихим, казалось, что она говорит сама с собой. — Я воняю.

Джули вздохнул. Разделся до трусов и лег на постель. Он слышал, как Айрис наполнила ванну и погрузилась в нее. Он подождал с полчаса и несколько раз ловил себя на том, что засыпает. Затем он пошел в ванную и нашел ее. Ее голова лежала на краю ванны, волосы были укутаны в пушистое полотенце. Рот был широко открыт: она спала.

Он осторожно разбудил ее, помог ей выбраться из ванны и вытер ее. Она обняла его за шею и пробормотала:

— Отнеси меня. — Когда он положил ее на постель, она была совершенно в бесчувственном состоянии.

Воскресное утро, подумал Джули, открывая глаза. Девять часов. Что-то было в этой комнате — что-то такое же унылое и разочаровывающее, как и в его собственной спальне в Нью-Йорке. За исключением того, что здесь Айрис, вспомнил он. Он повернул голову, чтобы посмотреть, как она спит. Она казалась изумительно молодой и безмятежной. Даже следы туши, которую она не полностью смыла, только подчеркивали свежесть и изящество ее красоты. Он осторожно наклонился вперед и поцеловал ее в щеку, но она не пошевелилась. Когда он отодвинулся, она заметил, что она сморщила нос, и это напомнило ему его дочь. Уже давно он не видел своего ребенка спящим.

Воскресенье. Он был бы рад остаться в постели. Может быть, Айрис скоро проснется, и ему удастся передать ей часть той теплоты и нежности, которую он ощущает. Может быть, она, как это иногда бывало, по-детски угнездится в его объятиях, что-то бормоча детским голосом и прося успокоить и приласкать ее. Затем, постепенно просыпаясь, она захочет заняться любовью с ним. Это не совсем то, чего хотелось бы, но все же лучше, чем ничего. Он чувствовал, что именно сейчас это было ему нужно.

Но было воскресенье, и дети ждали его в лагере. Он осторожно встал, стараясь не потревожить ее, и пошел в ванную, в душ.

Вернулся он свежим, избавленным от следов ночи, выпивки и курения. Благодаря лосьону для бритья щеки стали упругими, и он быстро нагнулся, чтобы натянуть носки.

— Почему ты меня бросил? — окликнула его Айрис. Он посмотрел на постель и увидел, что она пристально смотрит на него. Из-под одеяла были видны только ее глаза.

— Прости, я разбудил тебя, малышка. Я хотел, чтобы ты поспала, пока я съезжу к детям, а я бы тебе позже позвонил.

— Ты сердишься на меня.

— О, — начал было Джули простеюще, но затем изменил свое намерение. — Ну, понимаешь, я не ожидал, что ты напьешься до потери пульса.

— Почему ты разрешил мне так много пить?

Джули засмеялся.

— Потому что я пытался тебя заполучить.

— Тогда почему же не заполучил?

— Потому что ты слишком много выпила.

— Так ты сейчас потому важничаешь, что я напилась, и ты хочешь наказать меня.

Джули почувствовал, как в нем вскипает странная, необъяснимая злость, и попытался подавить ее.

— Послушай, Айрис, — сказал он, — не начинай со мной снова эти штучки. Поняла? Это уже было. Если ты хочешь заниматься любовью, это замечательно. Если нет, тоже замечательно. Но не нужно начинать утро со скандала. Хороший день, я прекрасно себя чувствую, поэтому пусть все идет своим чередом.

Она помолчала, а затем отвернулась от него. Он подавил раздражение и продолжал одеваться. Когда он завязывал галстук, она снова заговорила с ним.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не могу поехать с тобой к твоим детям, и ты собираешься бросить меня тут одну, в похмелье, когда мне некому даже слово сказать.

— Жаль, что у тебя похмелье, — сказал Джули. Его лицо было твердым.

— Нет, тебе не жаль. Тебе глубоко плевать, как я себя чувствую. Ты просто злишься, потому что вчера вечером я не легла с тобой. Тебе нет дела до того, как я себя чувствую, ты просто злишься из-за того, что я не плюхнулась в постель с тобой.