Основы дзэн-буддизма - Дайсэцу Судзуки

Это очень понравилось учителю, Эно был принят в братство и получил назначение молоть рис. Говорят, что он трудился таким образом более восьми месяцев. Но вот настало время, когда Пятый патриарх пожелал выбрать из учеников человека, который мог бы стать его духовным преемником. Однажды он объявил, что тот, кто сможет доказать свое глубокое понимание их религии, получит рясу патриарха и станет его законным наследником. Дзинсю (706 г.), самый ученый из всех учеников и обладавший глубокими познаниями в области религии и потому считавшийся своими собратьями, несомненно, достойным такой великой чести, сочинил четверостишие, в котором он выразил свое мировоззрение, и повесил его на стене в зале для медитации. Оно гласило:

Древо мудрости есть тело.А гладь зеркальная — душа.Держи их в чистоте всегда,Смотри, чтоб пыль на них не села.

Эти строки произвели на всех большое впечатление, и никто не сомневался в том, что автору этой гатхи будет отдано предпочтение. Но когда они проснулись на следующее утро, они с удивлением увидели, что рядом появилось другое четверостишие:

Нет древа мудрости (бодхи),И нет зеркальной глади;С начала самого нет ничего —Так что же может пылью покрываться?

Автором этих строк был незаметный мирянин, служивший в монастыре и проводивший большую часть своего времени за работой. Он перемалывал рис и рубил дрова для братства. У него был такой скромный вид, что никто никогда не обращал на него внимания, и его вызов признанному авторитету произвел в монастыре сенсацию. Но Пятый патриарх увидел в этом скромном человеке будущего духовного вождя и решил назначить его своим преемником. Но у него были, однако, в связи с этим некоторые опасения, так как большинство учеников не было развито настолько, чтобы увидеть какую-либо религиозную интуицию в четверостишии Эно, и если бы он открыто провозгласил его своим преемником, то Эно мог бы от этого пострадать. В связи с этим Пятый патриарх тайком от всех сказал Эно зайти к нему в полночь, когда все уснут. Когда Эно явился к нему, он передал ему свою рясу — символ власти и непревзойденного духовного достижения, а также уверил его в том, что в будущем их религия достигнет небывалого расцвета. Однако он посоветовал Эно скрывать свои духовные достижения, пока не настанет время, когда он сможет появиться в народе и начать активную пропаганду. Он сказал также, чтобы Эно не передавал своим последователям рясу Бодхидхармы, служившую символом веры, так как дзэн уже был в то время полностью признан внешним миром в целом, и поэтому отпала необходимость символической передачи истины. В ту же ночь Эно покинул монастырь.

Этот рассказ заимствован из литературы, оставленной последователями Шестого патриарха, и поэтому, естественно, не беспристрастен в отношении к нему. Если бы мы располагали другими документами, оставленными Дзинсю и его школой, то его содержание, вероятно, существенно отличалось бы от вышеизложенного. Во всяком случае, мы располагаем одним документом, говорящим об отношениях Дзинсю и Гунина. Это надгробная надпись, сделанная Теспу на могиле Дзинсю. Эта надпись свидетельствует о том, что Дзинсю получил дхарму от своего учителя Гунина. Из этого можно заключить, что авторитет Эно как патриарха не был в то время неоспорим. Другими словами, вопрос об ортодоксальной преемственности не был тогда еще решен, а решился немного позднее, когда школа Эно стала высшим авторитетом для всех других школ дзэна, которые могли тогда существовать. К сожалению, эта памятная надпись не дает никаких дальнейших сведений относительно связи Эно с Гунином, но даже из вышеизложенного рассказа мы можем извлечь несколько важных фактов, проливающих свет на историю дзэна.

Во-первых, какая была необходимость представлять Эно необразованным крестьянином в контрасте с эрудированным Дзинсю? Может быть, Эно в действительности был таким невеждой, что не мог читать и писать? Но Фа-бао-дань-чин, собрание его проповедей, содержит цитаты из таких сутр, как Нурвина, Ваджракчедика, Ланкаватара, Саддхарма-пундарика, Вималакирти, Амитабха и Бодхисаттва-шила. Разве это не свидетельствует о том, что автор кое-что знал из литературы махаяны? Может быть, он не был таким ученым, как Дзинсю, но авторы, описывающие его жизнь, постоянно пытаются представить его более необразованным, чем он был в действительности. Что же, позвольте мне спросить, что это все означает? Мне кажется, что такой разительный контраст между двумя наиболее выдающимися последователями Пятого патриарха в то же самое время подчеркивал действительный характер дзэна как школы, не зависимой от интеллектуального знания. Если дзэн, как утверждают его последователи, и представляет собою «особую форму передачи истины, не зависимую от книжного знания», то его понимание должно быть доступно даже неграмотному и незнакомому с философией человеку. В связи с этим величие Эно как учителя дзэна лишь еще более возрастает. По всей вероятности, это и было причиной тому, что Шестой патриарх представлялся таким неграмотным, а иногда даже совершенным невеждой.

Во-вторых, почему Эно был последним, кто получил рясу патриарха? Если Гунин посоветовал ему хранить ее, то что в действительности означал этот совет? То, что жизни обладающего этой рясой могла грозить опасность, указывает на тот факт, что между учениками Гунина имели место существенные разногласия. Считали ли они эту рясу символом власти патриарха? Но какие преимущества, материальные или духовные, могло дать обладание ею? Не стало ли учение Бодхидхармы считаться к тому времени истинным посланием Будды? И не перестала ли по этой причине ряса патриарха в действительности иметь какое-либо отношение к истине дзэна? Если это так, то тогда, когда Бодхидхарма впервые, объявил о своей миссии учителя дзэна, стали ли его в связи с этим преследовать как еретика? Легенда, повествующая о том, что он был отправлен своими соперниками из Индии, кажется, подтверждает это. Во всяком случае, вопрос о передаче рясы был связан со статусом учения дзэн у многих школ буддизма того времени и оказывал в то время как никогда сильное влияние на умы большинства людей.

В-третьих, то, что Гунин передал Эно дхарму в тайне от всех, естественно, привлекает наше внимание. Возвышение мукомола, который не был даже принят в монахи, до сана патриарха, хотя и без внешних почестей, кажется, явилось действительной причиной для зависти, ревности и даже ненависти, так как он должен был стать преемником великого учителя, возглавляющего общину из нескольких сот человек. Но если человек достаточно просветлен, чтобы занять высокий пост духовного вождя, то неужели учитель и ученик не могли вместе противостоять всей оппозиции? Может быть, даже просветление не могло противодействовать человеческим страстям, таким неразумным и стихийным? Я не могу, однако, не вообразить того, что биографы Эно пытались представить всю сцену более драматично. Весьма вероятно, я ошибаюсь, может быть, имели место некоторые исторические факты, нам неизвестные вследствие отсутствия соответствующих документов.

Через три дня после того, как Эно покинул гору Желтая Олива, известие о том, что произошло, разнеслось по всему монастырю и наделало немало шума. Группа возмущенных монахов, возглавляемая Ме-дзедзой, отправилась вслед за беглецом Эно, который по совету учителя покинул братство, никому об этом не сообщив. Когда его настигли на горном перевале вдали от монастыря, он положил свою рясу на камни и сказал монаху Ме-дзедзе: «Эта ряса символизирует нашу патриархальную веру, ее нельзя насильно отбирать. Возьми ее себе, однако, если ты так этого хочешь». Ме-дзедзе попытался поднять ее, но она была тяжела, как гора. Он пришел в недоумение, замешательство и затрепетал в благоговейном страхе. Наконец он промолвил: «Я пришел сюда, чтобы получить веру, а не рясу. О, брат мой, умоляю тебя, рассей мое неведение». И сказал Шестой патриарх: «Если ты пришел за верой, оставь все свои страстные стремления. Не думай ни о добре, ни о зле, но посмотри, каков в данный момент твой первозданный лик, который ты носил еще до рождения своего». Получив такое указание, Ме-дзедза сразу постиг истинную основу вещей, которую он раньше искал во внешнем. Теперь он понял все: он будто выпил полную чашу холодной воды и утолил жажду. Испытанное было так грандиозно, что он буквально обливался потом и слезами. С глубоким чувством почтения он подошел к патриарху, приветствовал его и спросил: «Кроме того скрытого смысла, который заключается в этих важных словах, есть ли еще что-нибудь тайное?»

Патриарх ответил: «В том, что я тебе показал, нет ничего скрытого. Если ты размышляешь в себе и узнаешь свой лик; который был твоим до сотворения мира, то тайна — в тебе».

Каковы бы ни были исторические условия, окружавшие Эно в те далекие времена, нет сомнения в том, что в его утверждении «узреть свой собственный лик, который мы имеем еще до рождения» мы находим впервые провозглашенное новое послание, которому было суждено открыть первую страницу истории дзэна и доказать, что Эно был действительно достоин рясы патриарха. Мы видим здесь, в каком новом ракурсе Эно удалось осветить традиционный индийский дзэн. Его терминология не имеет ничего общего с буддийской. Он открыл свой собственный способ взращения истины дзэна, основывая его на своем первоначальном творческом опыте. До него для выражения внутреннего опыта в дзэне использовались заимствования либо словесные, либо методические. Сказать «Вы — Будда», «Вы и Будда — одно» или «Будда живет в Вас» — это слишком банально и плоско, так как это слишком абстрактно и слишком концептуально. Эти слова содержат глубокую истину, но они отвлечены, они не оживляют нашу душу, не пробуждают ее от бесчувственного сна. Они слишком абстрактны и научны. Эно в простоте ума своего, не испорченного ученостью и философствованием, смог постичь истину в чистом виде. Отсюда та необыкновенная новизна в решении этой проблемы. Позже мы снова к этому вернемся.