Сказочное наказание - Богумил Ногейл

Стоя на коленях в траве, Тонда что-то нежно говорил своему пестро-цветному вальку. Наверное, наше молчание затянулось, потому что, повернув к нам голову, он робко спросил:

— Разве вы… не рады, что у нас снова будет пес?

Мишка вздохнул и далеко послал плевок с невидимой жвачкой.

— Если это и есть та сенсация, о которой ты орал уже от ворот, то должен тебе сразу сказать, что меня она не заинтересовала.

— Да нет же, я не про то, — смутился Тонда и положил Толстую торпеду к себе на колени. — Вы ни за что не догадаетесь… Представьте… Ярда Шимек и Карел Врзал за субботу сделались фиолетовыми!

— Что ты говоришь? — подивилась Алена, толкнув меня локтем. — Что же это с ними? Или заболели?

— Нет, какая там болезнь! Просто были на гулянке и перевернулись вместе с лодкой где-то внизу красильни.

— Брось, придумай что-нибудь поумнее, — серьезно посоветовал я. — Кататься на лодке около красильни, да еще в такое время, когда спускают сточные воды, — такое только дураку может в голову взбрести. Конечно, Ярда с Карелом кретины, но дураков ты из них не делай. Да из нас тоже, понятно?

Тонда разволновался:

— Но ведь я не дальтоник! Они вчера утром часа три в пруду оттирались. На глазах почти у всей деревни, и все видели, что они фиолетовые, и теперь к ним так и обращаются: «Эй, вы, фиалки!» Не иначе.

— Да ведь не о том разговор, фиолетовые они или нет…

— До сих пор фиолетовые, — продолжал Толстый волк. — Им даже скипидарное мыло не помогло.

Мишка заржал, как лошадь, и в восторге бил себя по ляжкам. Алена уже дрожала от нетерпеливого желания поскорее вывести Тонду из неведения.

— Давай поспорим, что не купались они у красильни, — предложила Алена пари, но, увидев ошарашенное выражение его лица, кивнула в сторону парковой калитки: — Пошли, поглядишь, что это за красильня!

Часть стены с обеих сторон, трава и отдельные кусты все еще сохраняли густо-фиолетовый оттенок. Тонда осмотрелся вокруг, увидел шланги и бутылочку со свинцовым грузом и, совсем позабыв про Толстую торпеду, путавшуюся у него под ногами, возопил вне себя от восторга:

— Вот сенсация так сенсация!

В этот момент из замка вышел профессор Никодим, сопровождаемый Стандой. Они шли к нам. На голове у профессора была черная широкополая шляпа, на левом плече — темный болоньевый плащ, а в руке — черный чемоданчик.

— Хорошенько сторожите тут, детективы! — произнес он деланно-строгим тоном и поднял костлявый палец.

Станда разъяснил ситуацию:

— Пана профессора вызывают в Прагу, но он еще сюда вернется.

— С радостью, — отозвался старый художник, — я на самом деле буду рад сюда вернуться, мне очень здесь нравится.

И он оглядел парк.

«Он ведь всего раза два выходил из замка, — пронеслось у меня в голове. — И если бы не тюкал своим молоточком, мы совсем бы про него позабыли».

Профессор Никодим пожал всем руки, и Станда проводил его за ворота. В последнюю минуту Ивана выбежала из замка с пакетом в руке и что-то крикнула профессору про забытый завтрак, напомнив тем самым, что и нам пора подкрепиться.

8. «Что вы здесь делаете?» — спросил Станда

Километрах в двух от замка начинался смешанный лес, где даже в жаркое лето было прохладно. Каких только грибов не росло там! И подосиновики, и маслята, и боровички, а главное — множество душистых белых грибов с темно-коричневыми шляпками. Это несколько осложняло нашу жизнь: Станда решил, что стоит сушить каждый вид отдельно, чтобы заработать больше денег. Ивана, взглянув на эту красоту, взбунтовалась и объявила, что ей надоело квохтать на кухне, как курица. Натянув техасы и рубашку Станды, она сунула в корзинку перочинный нож и превратилась в завзятую грибницу. Через два дня весь пол был устлан бумагой, на которую мы ссыпали наш грибной улов; весь замок благоухал, словно грибная лавка.

В среду пополудни мы с полными кошелками и корзинами вернулись в замок, и Ивана пообещала быстро приготовить горячий обед. Теперь она сама убедилась, что в лесу голод пробуждается очень скоро: уже около половины одиннадцатого от хлеба с поджаренными яйцами остались одни крошки. С этой минуты Тонда всю дорогу умолял нас поспешить и первым толкнулся в калитку с фиолетовыми подтеками. И не успели мы его догнать, как услышали истошный крик:

— Воры-ы-ы! Идите быстрей, кто-то забрался в замок!

— Опять на него накатило, — заворчал Станда, но все-таки пошел быстрее.

Мы обогнали его и помчались к замку, насколько позволяла это сделать тяжелая ноша. Сгрудившись вокруг взволнованно галдевшего Тонды, мы собственными глазами увидели: главные ворота в замке распахнуты настежь.

— А мы не забыли их запереть? — Ивана попробовала найти объяснение этому факту, но Станда покачал головой, отгоняя от ворот Толстую торпеду.

— Пусть Лойза с Мишей быстренько обегут замок и посмотрят, не выскочил ли кто-нибудь из окна. — Открывая калитку, Станда на ходу давал распоряжения. — Тонда, ты с Иваной пойдешь ко второму входу, а Алена — со мной. Грибы оставьте здесь — и по местам!

Через несколько секунд у всех входов в замок стояли дозоры. Перескочив единым махом две грядки, Мишка поспешил к ограде, откуда можно было обозреть весь ряд замковых окон. Взглянув на распахнутое окно профессорской комнаты, он дико замахал руками. В несколько прыжков я очутился около него и тоже стал смотреть вверх. В комнате стояла какая-то женщина; держа в руках одно из полотен, она внимательно его разглядывала. Вскоре рядом с ней показалась голова Станды.

— Что вы здесь делаете? — громко спросил наш командир, так что мы отчетливо различали каждое его слово. — Как вы попали в замок?

Женщина поставила картину на раскрытый штатив, нацепила очки, пальцем поправила толстую оправу, прижав ее к переносице. Казалось, она шевелит губами, но до нас не доносилось ни звука. Потом она порылась где-то и протянула Станде бумагу.

— Пошли, — предложил Мишка, — теперь через окно никто не выскочит.

Тондино чудовище, которое он научил вести себя очень осторожно, тихо поскуливая, катилось нам навстречу.

— Что-нибудь нашли? — спросила Ивана, и мы выложили ей результаты наших наблюдений. — Женщина? — удивилась она и, снедаемая любопытством, не теряя времени, устремилась в главные двери.

Мы поднимались на первый этаж, но уже на середине лестницы услышали звук приближавшихся шагов. Остановившись на площадке, мы увидели Станду, который спускался вместе с какой-то незнакомкой и очень серьезной Быстроножкой.

Станда представил нам очкастую посетительницу, художницу из академии, заместительницу профессора Никодима Марту Томашкову. Она протянула нам руку, но Мишка бесцеремонно поинтересовался:

— А как вы попали в замок?

— Мы уже объяснились, — быстро ответил Станда и строго поглядел на Дикого волка. — Профессор забыл отдать нам ключи и вот передал их со своей заместительницей.

Художница прикинулась смиренной овечкой.

— Вы должны извинить меня за то, что я так грубо вторглась к вам, но у нас с профессором было мало времени. Он очень спешил на аэродром, там передал мне ключи и улетел в Берлин. Я решила, что замок заперт, открыла и вошла. Надеюсь, документы мои в порядке? — спросила она, обратившись к Станде.

— Конечно, конечно, — подтвердил наш командир, подталкивая нас, чтоб мы спускались вниз. — Значит, теперь мы познакомились и можно снова вернуться к своим трудам.

Мы побрели к калитке за кошелками.

— И все-таки мне это странно, — сказала Ивана Станде. — К чему нам эти картины? Ты ведь хотел договориться в районе, чтобы их отсюда забрали. Тогда можно было бы жить спокойно.

— Знаешь, я все-таки не мальчишка, — рассердился Станда. — Разумеется, я просил об этом в районе, но у них в хранилище нету места, а потом, как они уверяли, эти картины ни малейшей ценности не представляют. Скорей бы уж кончалась эта неделя, а там пускай их охраняет кто угодно.

Ивана замерла.

— По-твоему, там все-таки есть ценные вещи?

Станда какое-то время молча глядел вдаль.

— Кто знает, — пожал он плечами. — Когда профессор ужинал у нас в воскресенье, я заглянул к нему в комнату, и мне показалось, что на мольберте стоит картина, которой я раньше не видел. Но вполне может быть, мне это только показалось, — огорчился он, заметив, что я стою рядом и тоже слушаю. — Это я говорю не затем, чтобы вы придумали еще какую-нибудь историю, понял, Лойза? Пока все в порядке, и у нас нет оснований относиться к художнице с подозрением.

— Ясно, — сказал я, подходя ближе. — Но может, стоит еще раз пересчитать все картины и посмотреть, есть ли среди них та, которую вы видели на мольберте? Скажите этой художнице, что теперь и ей тоже нужно подписать тот перечень картин, что подписал профессор, — и порядок.