Собчачья прохиндиада - Юрий Шутов

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

После того, как нашего «энциклопедиста», исходящего исступленной злобой и ненавистью к СССР, под видом неутомимого мемуариста, превосходящего глубиной своих сочинений всех ему подобных, закупили западные хозяева, их прежний дружелюбный тон тут же сменился снисходительно-поучительным и обязательным инструктажем, на который Собаку было предписано регулярно прибывать. Надо отметить, что Собчака, как когда-то и Пеньковского, инструктировали почти всегда в Париже, куда он и вынужден был зачастить. Видимо, наезды эмиссаров ЦРУ в Ленинград посчитали небезопасными, так как еще был жив КГБ СССР. Несмотря на личный контакт «патрона» практически со всеми наиболее влиятельными членами французского правительства и городского управления Парижа, которым Собчака представил граф Сергей Пален — замечательный представитель истинно русской исторической диаспоры во Франции, — антисоветским инструктажем ленсоветовского перебежчика занимался все тот же «обердиссидент» А. Гинзбург, существующий много лет вместе с газеткой "Русская мысль" на деньги ЦРУ, о чем раньше часто писали, что, кстати, он и сам не скрывал при вербовке очередного залетного журналиста, желавшего подзаработать. Об этом, к слову, захлебываясь от восторга и гордости, как-то «нардепам», сгрудившимся вокруг известной лестничной урны, поведала некая Зеленская, именующая себя "свободной, независимой публицисткой". Алчный огонь, разожженный в глазах "народных избранников" названными ею суммами гинзбургских гонораров, не дал возможность курильщикам попутать Зеленскую с плевательницей. А некоторые даже не удержались и тут же высказали горячее желание сотрудничать с црушным благодетелем.

Справедливости ради, требуется уточнить: самого Собчака вынужденные встречи с Гинзбургом отнюдь не завлекали, а, наоборот, сильно раздражали и унижали, ибо «патрон» себя явно переоценивал, считая, что в роли его инструктора-консультанта должен выступать сам Буш или, на худой конец, какой-нибудь Миттеран, но не облезлый Гинзбург с несменяемыми, несмотря на обширность диапазона обсуждаемых тем, неизвестно откуда взявшимися советниками в одинаковых каталожных костюмах. Возможно, не только масштабная малозначимость самой персоны Гинзбурга, но еще его покровительственно-безапелляционная манера общения вызывала у «патрона» глухой протест и антипатию. Этот ярый, заслуженный ветеран-антисоветчик оплачиваемое сотрудничество Собчака воспринял явно не за подвиг «патрона» во имя чего-то, а как само собой разумеющееся дельце, очень даже, с его точки зрения, свойственное подобным нашему юристу типам, о чем Гинзбург не преминул откровенно и без обиняков, с удовлетворением единомышленника сообщить вслух во время одной из первых встреч, таким образом приравняв Собчака к рядовому предателю, хотя наш профессор считал себя в этом смысле выдающимся.

Свою довольно-таки нахальную уверенность в безошибочной оценке личности «патрона» офранцузившийся потомок Иуды Искариота подкрепил законодательным в таких вопросах мнением американцев о некоторых необходимых качествах человека, который захотел вдруг стремительно разбогатеть: тщеславие, алчность и невежество. Такой неполный набор у Собчака был в избытке, настоянный на академизированной временем уверенности: "Сколь ни кради — все мало".

Общая тематика встреч Собчака с однотипнокостюмными людьми Гинзбурга (говорили больше они, а «патрону» полагалось слушать) сводилась к ознакомлению невского засланца с конкретными направлениями его деятельности, способствующей поставленным заокеанскими хозяевами целям развала нашей страны (это было объявлено прямо и сразу), которые вовсе не касались поименной продажи за бесценок общенародной собственности города. Такие задачки ставились и обсуждались с Собчаком в другой компании.

Один из подручных Гинзбурга (а может, он сам был их подручным, что не исключено, так как "табель о рангах" ЦРУ не предъявлялась) по своему поучительному, не терпящему возражений менторскому упорству походил на трамвайного вагоновожатого времен НЭПа, целый день продирающегося сквозь колхозный рынок. Он, это чувствовалось, знал русский язык, но грамотно скрывал. Второй же обладал ухватками гостиничного швейцара, говорил напрямую не очень приятные Собчаку вещи, однако при этом лучезарно улыбался, из чего можно было сделать вывод, что это настоящий американец, и даже не в первом поколении. Зачастую он довольно опрометчиво совался в разговор, потряхивая ухоженной головой, словно мокрый пудель, забежавший по недосмотру на спортплощадку и пытающийся хватать летящие по дорожке кегельбана шары. В общем, вел себя кое-как. Они оба, при содействии Гинзбурга, вдалбливали Собчаку методом зубрежки до головной боли прописные истины по всему спектру целей, что заметно раздражало «патрона», видимо, считавшего оплату потери своего достоинства произведенной не сполна.

— В свое время Петр Великий, собрав железной рукой земли в единое сильное государство, повелел грядущим поколениям славу Отечества беречь и приумножать, — начал в убогом стиле юродивого полушутя вещать своему курсисту начитанный Гинзбург, такой манерой, видимо, желая проверить стойкость платного предательства бывшего соотечественника. — Наша задача обратная Петровой: развалить эту страну до первоначального состояния, то есть вновь до удельных княжеств и воеводств — сиречь областей. День, когда первобытные пастухи огородили глыбами камня пространство для защиты своих жен и скота, принято считать закладкой государственности. Именно с того же момента лучшие умы рода человеческого непрестанно стали ломать головы над тем, как эти пространства изменять и их обитателей изничтожать. Надо сказать, что на сегодняшнем историческом этапе в поисках универсальных решений разгрома сделаны заметные успехи и накоплен значительный опыт, позволяющий с гарантированной степенью результативности предложить вам, господин Собчак, готовый арсенал приемов и средств, достаточных для уничтожения социализма и окончательного распада СССР на запрограммированные нашими специалистами мелкие части, обеспечивающие необратимость восстановления его в единое целое.

— Хотелось бы, — давил Гинзбург голосом, с присвистом прорывавшимся сквозь изъеденные гнилым дыханием зубы, — чтобы мы с вами под "общечеловеческими ценностями", почитаемыми в цивилизованных странах, единодушно понимали разделение мира на две категории людей. Одни, имеющие деньги и власть, считаются честными и приличными, а другие, ничем не владеющие, являются рабочим скотом и быдлом. — Собчак согласно кивнул, выражением своего лица давая понять, что справедливость такого разграничения у него лично никогда сомнений не вызывала.