Молодые львы - Ирвин Шоу

— Еврей! — шептал он. — Это еврей!

Конечно, он все расскажет Гарденбургу, тот немедленно вызовет Христиана из отпуска и обвинит его в нарушении служебного долга.

— Придется вам отправиться с нами, — сказал он неизвестному.

Тот был полностью одет и, видимо, даже спал в ботинках, готовый скрыться при малейшей тревоге. Он растерянно оглянулся вокруг, посмотрел на пожилую женщину, которая, держась за живот, стонала на полу, на старика, который сидел за столом и плакал, опустив голову на руки, на распятие, висевшее над письменным столом. Казалось, он прощался со своим последним убежищем перед тем, как уйти на смерть. Он пытался что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил побелевшими губами.

Вернувшись в полицейские казармы, Христиан с чувством облегчения передал арестованных дежурному офицеру и сел за стол Гарденбурга писать рапорт. Все это дело заняло немногим более трех часов. Он уже дописывал рапорт, когда его внимание привлек исступленный вопль, донесшийся откуда-то из глубины здания. «Варвары! — нахмурился он. — Стоит только человеку стать полицейским, и он тут же превращается в садиста». Он решил было пойти прекратить пытки и уже поднялся со стула, но тут же раздумал. Возможно, там присутствует какой-нибудь офицер, и тогда ему не миновать нагоняя за то, что он вмешивается не в свои дела.

Христиан оставил рапорт на столе Гарденбурга, чтобы тот утром сразу же увидел его, и вышел из здания. Стояла чудесная осенняя ночь, в небе, высоко над домами, горели яркие звезды. Ночью город выглядел гораздо привлекательнее, а освещенная луной большая, геометрически правильная, безлюдная в эти часы площадь перед ратушей была даже красива. Неторопливо шагая по мостовой, Христиан подумал, что, в конце концов, не так уж тут плохо, особенно если учесть, что он мог оказаться в каком-нибудь захолустье похуже этого.

Недалеко от набережной он свернул в одну из боковых улиц и позвонил в дом Коринны. Консьержка с ворчанием открыла дверь, но, увидев его, почтительно умолкла.

Христиан поднялся по скрипучим ступенькам старой лестницы и постучался. Дверь сразу же открылась, словно Коринна не ложилась спать, поджидая любовника. Она ласково поцеловала Христиана. На ней была полупрозрачная ночная рубашка, и, прижимая женщину к себе, Христиан почувствовал сквозь тонкую ткань теплоту ее согретого сном тела.

Коринна, крупная женщина с пышной копной крашеных волос, была женой французского капрала, взятого в плен в 1940 году под Мецем. Сейчас его держали в трудовом лагере где-то в районе Кенигсберга. Впервые Христиан встретил ее в кафе месяцев семь назад. Тогда она показалась ему чувственной и необыкновенно привлекательной. В действительности же Коринна оказалась самой заурядной особой — привязчивой и добродушной. Часто, лежа рядом с Коринной на огромной двуспальной кровати французского капрала, Христиан думал, что за таким добром не стоило ездить во Францию. В Баварии и Тироле наверняка найдется миллионов пять таких же дебелых медлительных крестьянок. Очаровательные, живые и остроумные француженки, воспоминания о которых заставляли быстрее биться сердце каждого, кто хоть раз бродил по пестрым улицам Парижа и южнофранцузских городов, просто не встречались Христиану.

«Да, — думал он, опустившись в массивное резное ореховое кресло в спальне Коринны и снимая ботинки, — видимо, такие женщины предназначены только для офицеров». Он с раздражением вспомнил, что его ходатайство о зачислении в офицерскую школу так и затерялось где-то в канцелярских дебрях бюрократической армейской машины. А тут еще… Христиан с трудом скрыл гримасу отвращения, заметив, как деловито, по-семейному, Коринна укладывается в кровать. Выключив свет, Христиан открыл окно, хотя Коринна, как и все французы, страшно боялась свежего ночного воздуха. Только он улегся рядом с Коринной, как в ночном небе послышался далекий пульсирующий гул моторов.

— Милый… — начала было Коринна.

— Ш-ш! — остановил ее Христиан. — Слушай!

Они стали прислушиваться к нарастающему гулу моторов. Он возвещал о возвращении летчиков из мрачных и холодных глубин английского неба, о возвращении оттуда, где над Лондоном судорожно метались, перекрещиваясь, лучи прожекторов, о возвращении после отчаянной игры со смертью среди аэростатов заграждения, ночных истребителей и рвущихся снарядов. И снова, как и в кинотеатре, когда он увидел падающего на русскую землю солдата, Христиан почувствовал, что готов разрыдаться…

Когда Христиан проснулся, Коринна уже встала и приготовила завтрак. Она подала ему белый хлеб, который он принес из пекарни офицерской столовой, и жидкий черный кофе. Кофе был, конечно, эрзацем, и, сидя в полутемной кухне и прихлебывая из чашки, Христиан чувствовал, как у него сводит рот. Заспанная, растрепанная и неопрятная, Коринна двигалась по кухне с неожиданной для своей полноты легкостью. Когда она опустилась на стул напротив Христиана, ее халат раскрылся, и он увидел грубую, бледную кожу на ее груди.

— Милый, — начала она, шумно втягивая в себя кофе, — ты не забудешь меня в Германии?

— Нет.

— Ты вернешься через три недели?

— Да.

— Это точно?

— Да, точно.

— И ты привезешь что-нибудь своей маленькой Коринне? — неуклюже кокетничала она.

— Да, что-нибудь привезу.

Лицо Коринны расплылось в улыбке. Она постоянно выпрашивала то новое платье, то мясо с черного рынка, то чулки, то духи, то немного денег, чтобы обновить обивку кушетки…

«Вот вернется из Германии супруг-капрал, — брезгливо скривился Христиан, — и обнаружит, что его женушку тут совсем неплохо снабжали. Если он вздумает заглянуть в шкафы, то, несомненно, пожелает задать ей несколько вопросов».

— Милый, — продолжала Коринна, энергично разжевывая смоченный в кофе хлеб, — я договорилась с деверем, что после твоего возвращения из отпуска вы обязательно встретитесь.

— Это еще зачем? — Христиан озадаченно взглянул на Коринну.

— Но я же тебе рассказывала о нем. Это мой деверь, у него молочная ферма: молоко, яйца, сыр. Он получил от маклера очень хорошее предложение и сможет заработать целое состояние, если война затянется.

— Чудесно. Рад слышать, что твоя семья процветает.

— Милый… — Коринна укоризненно взглянула на него. — Ну не будь же таким! Все не так просто, как тебе кажется.

— Что ему нужно от меня?

— Все дело в том, как доставлять продукты в город. — Коринна словно оправдывалась перед Христианом. — Ты же сам понимаешь, патрули на дорогах и при въездах в город, постоянные проверки… В общем, тебе понятно…

— Ну и что же?

— Вот он и спросил меня, не знаю ли я какого-нибудь немецкого офицера…

— Я не офицер.

— Мой деверь говорит, что подойдет и унтер-офицер и вообще любой, кто может достать пропуск и раза три в неделю по вечерам встречать грузовик за городом и провожать в город…

Коринна встала, обошла вокруг стола и начала гладить Христиана по голове. Его передернуло: она, конечно, и не подумала вытереть свои масляные руки.

— Деверь готов поровну делиться барышами, — многозначительно подчеркнула Коринна. — А позднее, если ты достанешь бензин и он сможет использовать еще два грузовика, ты станешь богатым человеком. Ты же знаешь, что этим занимаются все: твой лейтенант…

— Мне известно, чем занимается мой лейтенант.

«Черт возьми! — мысленно выругался Христиан. — Муж этой женщины гниет в тюрьме, а брат мужа жаждет вступить в грязную сделку с немцем, любовником своей невестки. Вот они, прелести французской семейной жизни!»

— В денежных делах, дорогой, нужно быть практичным, — улыбнулась Коринна, крепко обнимая его за шею.

— Скажи своему паршивому деверю, — громко заявил Христиан, — что я солдат, а не спекулянт.

Коринна опустила руки.

— Ну, знаешь, — жестко заметила она, — незачем зря оскорблять людей. Все другие тоже солдаты, но это не мешает им набивать карманы.

— Я не отношусь к этим «другим»! — крикнул Христиан.

— Ну вот, — жалобно захныкала Коринна, — все ясно: твоя маленькая Коринна уже надоела тебе!

— О, черт! — Христиан быстро надел мундир и пилотку, рванул дверь и вышел.

Свежий, пропитанный тонким ароматом предрассветных сумерек воздух подействовал на него успокаивающе. Все-таки он очень удобно пристроился у Коринны. Не всякому так удается.

«Ладно, — решил он, — дело не спешное, может обождать до возвращения из отпуска».

Христиан зашагал по улице. Он не выспался, но радостное волнение при мысли о том, что в семь часов утра он уже будет сидеть в поезде, уносящем его домой, усиливалось с каждой минутой.

Залитый лучами яркого осеннего солнца, Берлин был чудесен. Вообще-то Христиан не очень любил этот город, но сегодня, проходя по его улицам с чемоданом в руке, он с удовольствием отметил, что царящая в столице атмосфера какой-то уверенности и собранности, щегольская, отлично сшитая форма военных и элегантные костюмы штатских, заметный во всем дух бодрости и довольства приятно отличаются от серости и скуки французских городов, где он провел последний год.