33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче - Рушель Блаво

Моя Серафима тоже не на шутку заволновалась.

— Алексия, Настя! Они не пройдут там, Александр! Человеческой женщине не справиться с некроэнергией такой силы!

Тут и я испугался за наших девушек.

Мы с Серафимой оставили в ее домике Медведя-шамана, который, как мне объяснила Хранительница, сам знал, когда прийти, а когда уйти, а сами пошли в гору, вернее, в ту самую пещеру, в которой только несколько дней назад, — а мне показалось, что прошло много веков, — прятались от бури и тщетно звали Мишеля Мессинга. Оказалось, что эта пещера ведет в глубь горы и соединяется с множеством других ходов и переходов. Кроме пещер, такие же выходы из горы были и в курганах смерти. Мы шли попросить чудь, живущую там, вывести вас из долины смерти.

Я познакомился с Чугул, ведь она — единственная из чуди, кто говорит по-русски, рассказал ей все о вас, а она отправила за вами Урда. Мы же с Серафимой вернулись домой — я не стал дожидаться вас, время нашей встречи еще не пришло.

Так сказала мне моя Серафима. Так сказала и Чугул. По их словам, вы сначала должны узнать все тайны Алтая, которые на эту пору доступны вам. Да, это далеко не все, впереди вас ждут новые открытия. Но этого вам хватит для того, чтобы понять меня.

Я верю своей Серафиме, я верю Чугул, поэтому не дождался вас в горе. Но встретил сейчас.

Рассказ Александра Федоровича Белоусова шокировал нас. Ну, любовь — это понятно, но я никогда не предполагал, что за ней стоит нечто глобальное. А сам Александр Федорович! Я всегда знал, что он — человек необыкновенный, но считал его логиком и скептиком. А тут — такие страсти, такая вера в мистическую связь с возлюбленной, такое доверие и ей, и Чугул, и Медведю-шаману! Вот как бывает: годами общаешься с человеком, проходишь с ним огонь, воду и медные трубы, а он внезапно оказывается совсем не таким, каким ты его себе представлял! Если любовь сделала плюшевого сентименталиста из скептика, а испаниста поселила в глубь Алтайских гор, то возможности ее поистине безграничны!

Позвольте, любовь точно поселила нашего испаниста в глубь алтайских гор?

— Дорогой Александр Федорович, мы от всей души поздравляем вас! Но скажите же нам скорее, вы думаете остаться? Вы не полетите с нами в Петербург? — Мишель опять точно подслушал мои мысли.

— Нет, Мишель, не полечу, простите, мой друг! Я провожу вас до Барнаула и вернусь.

— Как, Александр Федорович, а моя свадьба! Вы же мой кум! Вы просто обязаны на ней быть!

— Настя, друг мой юный, конечно, я приеду к вам на свадьбу, как же иначе!

— С Серафимой?

— Этого я вам сказать не могу, мы пока слишком мало прожили вместе, чтобы я мог знать, согласится ли когда-нибудь моя Серафима хотя бы ненадолго оставить свои горы.

— А мои дети, Александр Федорович, ваши крестники? Они же будут скучать по вам!

— Алексия, дорогая, я буду к ним приезжать, и недалеко то время, когда Полина и Николай сами смогут навестить меня.

— Александр Федорович, я без вашей помощи — как без рук! Вы просто необходимы нам всем в Институте медицины! Вы — ценнейший исследователь, я просто не представляю, как мы без обойдемся!

— А вот поэтому-то я и собираюсь в Барнаул: мне необходимо приобрести компьютер и подключить к нему Интернет. Рушель, Мишель, я вас очень прошу, когда приедете в Петербург, пожалуйста, скиньте на мою почту все, что есть в моем стационарном компьютере в кабинете, хорошо? Я буду вам очень благодарен — я собираюсь продолжать работать и сотрудничать с вами, коллеги.

— Безусловно, Александр Федорович, мы это сделаем, но только как же вы получите наше послание? Я что-то не видел Интернета в домике Хранительницы.

— Не беда, он есть неподалеку, у горы, а небольшая прогулка мне не повредит.

— Но как же вы без Публички, без БАНа? Без вашего любимого архива РГО?

— Я буду приезжать, дорогие мои, я буду приезжать часто и к вам, и к моим драгоценным крестникам, и в библиотеки! Знаете, ведь бывали в моей жизни периоды, когда я жил изгнанником, и не было у меня в то время ни библиотек, ни любви. Любовь — вещь редкая, и потерять ее — самое настоящее преступление, за которым неминуемо последует наказание.

Я понимал, как понимали и мои друзья, что Александр Федорович Белоусов, безусловно, прав, но все-таки очень грустно было расставаться с ним, оставлять на Алтае, в сердце тайги, в совсем чужом, загадочном и странном мире.

— Дорогой вы наш Александр Федорович! Позвольте сделать вам подарок. Вы сами очень хорошо знаете, что это такое, и умеете прекрасно им пользоваться, — и мой друг Мишель Мессинг преподнес Белоусову свой чудесный «магический кристалл». — Я вполне способен сделать такие же приборы для всех, а мой внук Колька мне поможет, но мне бы очень не хотелось потерять связь с вами, Александр Федорович, и еще больше не хотелось бы, чтобы эту связь потеряли мои внуки! Они любят вас, и мне кажется, что ваше духовное родство принципиально значимо для них, важно для формирования личностей этих гениальных, но очень непростых детей.

Александр Федорович Белоусов ничего не ответил Мишелю: он молча плакал, не вытирая слез.

Домой!

В Барнауле. Прощание с Белоусовым

Мы решили не задерживаться на турбазе дольше, чем на сутки — Александр Федорович договорился о баньке для нас, а отказаться от такого наслаждения мы просто не могли.

Но вот, чистые и довольные, ранним утром мы сели в нашу маршрутку и отправилась в Барнаул, чтобы оттуда уже лететь домой, в Санкт-Петербург, где нас с нетерпением ждали Петрович, Полька и Колька, и Леонид.

В этот раз путь до Барнаула занял шестнадцать с половиной часов против прежних четырнадцати. Мессинг предвидел это, поэтому еще на турбазе заказал для нас через Интернет билеты на следующий вечер — в противном случае мы ровно на эти два с половиной часа разницы времени в пути опоздали бы на самолет Поэтому в Барнауле мы заночевали в гостинице.

А утром мы пошли бродить по городу. Барнаул оказался большим и интересным. Попадались в нем и старинные дома восемнадцатого столетия — времен основания города, — и здания советского периода, и совсем новодел. Широкие площади — а рядом заброшенный уголок старинного барского сада. Густые, заросшие парки рядом с шумными магистралями, и тихие незаасфальтированные улочки… Таких городов много в России, они не маленькие, но мегаполисами их назвать нельзя; их изрядно порушили, но и здесь глаз может найти какой-нибудь архитектурный шедевр. В Барнауле, например, сохранился деревянный модерн, к которому я испытываю самые нежные чувства и стоять которому осталось недолго, если, конечно, о нем не позаботится местное градоначальство. В Барнауле не так много подобных зданий, как, например, в Томске, но все равно было приятно их увидеть.

Голубая дама

Простите меня, дорогие мои читатели, что я отвлекся от непосредственной задачи своего повествования, но в любом путешествии внешние впечатления тоже очень важны.

Мы вместе подобрали Александру Федоровичу подходящий ноутбук, купили модем для подключения Интернета, и теперь просто гуляли, никуда особенно не стремясь, глазея по сторонам и пытаясь почувствовать ритм жизни города.

— А здесь, дорогие мои, — сказал Александр Федорович, когда мы проходили мимо большого помпезного здания, — лет двести назад обитал известный генерал-заводчик, Иван Кириллович Моргулов. У него в супругах была прелестная Ташенька, Порханова в девичестве, из мелких местных дворян. Уж и хороша была Ташенька! Пела, танцевала, музицировала изящнее всех барышень местных, такую и в столицу было не стыдно привезти, да только вместо столицы выдали ее замуж за Моргулова. Богат и знатен был генерал, во всем крае не было богаче и знатнее него. И вот однажды на балу, который генерал устраивал в честь именин своей молоденькой жены, Ташенька весь вечер танцевала с молодым горным инженером. А как только закончился бал, разъехались гости, отвел Иван Кириллович свою юною супругу в погреб, да и запер там, оставив только кувшин воды да краюху хлеба. С тех пор почти двести лет слышат барнаульцы, как плачет дух голубой дамы, просит выпустить его на свободу. Да только никто не знает, что для этого надо сделать.

— А почему дама голубая, Александр Федорович?

— А я разве не сказал вам? Ташенька голубой цвет всем другим предпочитала, и на том злосчастном балу была в голубом платье, в голубом же платье ее и замуровал не в меру ревнивый супруг.

— Какая печальная легенда… И без того грустно, а теперь только и думается, что об этой несчастной Ташеньке. Не грустите, Настенька, вам ли грустить, — вы возвращаетесь домой, к любимому и любящему жениху, после интереснейшей и чрезвычайно успешной экспедиции! А голубая дама… Забудьте о ней, Настенька! Такие легенды хранит чуть ни каждая старинная усадьба.