Ледяная кровь - Андреа Жапп

– И я должна поверить вам на слово? Когда вы пекли ржаной хлеб?

– Да дался вам этот ржаной хлеб! Рожь еще никого не убивала!

– Эта рожь оказалась смертельной.

– Такого не может быть!

– Может. Речь идет о ржи, зараженной спорыньей.

– Спорыньей?

– Это маленькие черные комочки, появляющиеся на колосках. Своего рода шанкр. Когда вы пекли ржаной хлеб, из одной только ржи? – повторила Аннелета, четко выговаривая каждую букву. – Живее, я уже устала. Если я не получу внятного ответа, я немедленно поставлю в известность бальи.

Осознав всю серьезность своего положения, Сильвина принялась лихорадочно перелистывать страницы амбарной книги, которую держала в руках, боясь, что Аннелета отнимет ее.

Сильвина подняла голову и пробормотала:

– В начале филипповок, месяц назад. Потом в октябре. Если перенестись назад… Посмотрим… в мае. Еще раньше я испекла полный противень в феврале. Тогда у нас не было овса и пшеницы.

Май. Эмиссар Папы, тот, который приехал к Элевсии, а затем был найден мертвым с якобы обгоревшими конечностями, постучал в дверь рукодельни именно в мае.

– Хватит увиливать. Я жду от вас коротких и точных ответов. Иначе вас ждет виселица. Вы печете хлеб по распоряжению сестры, в чьем ведении находится кухня, не так ли?

– Конечно. Она лучше всех знает, сколько хлеба требуется для нужд монастыря и раздачи нищим.

– Вы это отмечаете в своей книге?

– Да за кого вы меня принимаете, в конце концов? За слабоумную? Вы ошибаетесь. Конечно, я не такая образованная, как вы. Признаюсь, мне трудно читать длинные тексты, значение замысловатых слов ускользает от моего понимания, но я умею писать. Представьте себе, этому я выучилась здесь, – с гордостью добавила Сильвина.

– Прекрасно, – откликнулась Аннелета. Второй раз с момента их схватки она не кривила душой.

– Вот видите! Значит, май. Каждый заказ Аделаиды я помечала буквой «А». Это лишнее, поскольку кроме нее… Впрочем, матушка, желая разнообразить нашу пищу, порой заказы-налахлеб, замешенный на молоке и яйцах. А когда кто-нибудь из нас заболевал, она просила, чтобы я добавляла в тесто кусочки утятины или свинины. Тогда я ставила букву «М». Означает «матушка», – объяснила Сильвина.

– Я поняла, что не «Элевсия». Вернемся к ржаному хлебу, испеченному в мае. Там стоит «А» или «М»?

– Ни то ни другое… И это странно. «Через Ж. д'А.». Л, вспоминаю! Наша милая Жанна пришла вместо Аделаиды, занятой на кухне. Я это хорошо помню, потому что раньше Жанна никогда не подходила к печам. В конце весны и летом здесь очень грязно и жарко.

– Понимаю. И прошу у вас прощения перед Богом. Я такая вспыльчивая, что порой становлюсь несносной. Вы отнюдь не глупая, наоборот. Вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями. Вы, и я подчеркиваю это, лучший хлебопек из всех, чьи творения я имела честь отведать.

– О… «творения»… это сильно сказано, – пробормотала Сильвина. – Хлеб, всего лишь хлеб.

– Да, хлеб… Хлеб всему голова. Голодные желудки насыщаются хлебом. Хлеб дарит жизнь, он священен.

– А унижение, побитие камнями, виселица…

– Я заблуждалась на ваш счет. Прошу вас, простите меня. Однако… Нам всем угрожает опасность, и это единственное, что может служить мне оправданием. Сильвина… Не рассказывайте никому о нашем разговоре. Никому! Речь идет о наших жизнях, в том числе и о вашей.

– Жанна д'Амблен? Но… Не могу в это поверить. Немыслимо! Она заменила обычную ржаную муку этой… спорыньей…

– Тише, говорю вам.

– Я молчу, Аннелета. Клянусь душой, этот разговор останется между нами.

Сестра-больничная быстро вышла на улицу. Вскоре ее догнала легкая тень. Это была Эскив.

– Вы слышали?

– Практически весь разговор. Сильвина не та, кого мы ищем. А вот насчет Жанны вы были правы.

– Но где скрывается вторая дьяволица?

– Надо ее найти.

Повечерие давно закончилось. Аббатство окутало ночное безмолвие, лишь изредка прерываемое тревожным шелестом крыльев сипух. Хищные птицы, серебристые силуэты которых время от времени появлялись из темноты, плавно скользили в ночном воздухе. Они жили на самой верхушке колокольни церкви Пресвятой Богородицы. В отличие от других представителей семейства сов, сипухи могли здесь чувствовать себя в безопасности, поскольку считалось, что они приносят удачу.

Лежа с широко открытыми глазами, полностью одетая, Аннелета боролась с усталостью. Она пыталась занять свой ум, чтобы прогнать сон. О чем они думают, эти монахини, спящие за занавесками, которые отгораживают друг от друга их крошечные каморки? О прежней жизни? О завтрашнем дне? Об отравительнице и страхе, охватившем их всех? В душе Аннелета Бопре жалела, что не удосужилась узнать побольше об остальных. Например, о несчастной Сильвине, на которую она так грубо набросилась. Что она знала о ее прежней жизни? Ничего. Только после того, как несколько человек умерли ужасной смертью, Аннелета выяснила, что надменная Берта де Маршьен не поддалась на обман, а у Иоланды де Флери был сын. Один вопрос не давал покоя сестре-больничной: почему Жанна, убийца, сообщала радостные новости о мертвом мальчике его матери? Чего она хотела добиться? Ведь ею двигало отнюдь не сострадание. А сообщница? Кто она, если Сильвина Толье доказала свою невиновность? Тибода де Гартамп, сестра-гостиничная, любезно принимавшая этого демона Никола Флорена? У сестры-больничной возникла еще одна гипотеза: а что, если Жанна из чрезмерной осторожности и злости отравила свою сообщницу, чтобы та замолчала навеки? Кто она, одна из трех умерших, поскольку Элевсия до Бофор была не в счет? Аделаида Кондо, сестра-трапезница? Нет. Использовать болтливую жизнерадостную Аделаиду означало бы проявить слабость ума, а Аннелета считала Жанну д'Амблен очень умной женщиной. Гедвига дю Тиле? Нет. Гедвига была слишком нервной, непредсказуемой и к тому же часто впадала в депрессию. Иоланда де Флери? У Иоланды была чистая душа. Она ни за что не стала бы участвовать в этом чудовищном преступлении, даже если бы ее к этому принуждали. Да, но если все дело было в маленьком Тибо? Хорошие новости об обожаемом матерью ребенке в обмен на соучастие? Тогда понятно, почему Жанна лгала, скрывая смерть мальчика. И все же кандидатура Иоланды как сообщницы не устраивала Аннелету.

Шорох. Аннелета закрыла глаза и стала дышать ровно, как спящая. Легкий шелест платья. Глухой, едва уловимый звук босых ног, тихо семенивших по холодным плитам дортуара. От волнения ладони Аннелеты Бопре стали потными. Она вдруг испугалась, что Эскив не поможет ей, что она ошиблась относительно этой молоденькой девушки. Что тогда она будет делать одна? Она была умной, образованной, но не умела драться.

«Перестань! Ты выше Жанны на целую голову и к тому же весишь на 30 фунтов* больше. Мокрая курица, вот ты кто! Испуганная индюшка! Если на то пошло, ты без труда сможешь подмять ее под себя».

Аннелета прислушалась. Вновь наступила полная тишина, прерываемая лишь ровным дыханием спящих сестер. Она осторожно встала, внимательно осмотрев огромный зал. Келья Жанны опустела. Путь был свободен. Но Аннелете следовало поторопиться, чтобы не потерять Жанну из виду. Взяв деревянные башмаки в руки, Аннелета тихо пошла вперед, как привидение. Исходивший от плит безжалостный холод кусал ей лодыжки, хотя на ней были толстые чулки. Аннелета бесшумно открыла дверь и, высунув голову, посмотрела в длинный коридор, тонувший в потемках. Там, в другом конце коридора, она заметила Жанну, сворачивавшую вправо, в направлении зала, где хранился реликварий. Значит, манускрипты были спрятаны там? Аннелета на цыпочках поспешила вслед за Жанной. Вдруг сильная рука схватила ее.

– Тише, – прошептала Эскив. – Пошли. Ни слова больше!

И только сейчас Аннелета увидела, что молоденькая девушка сжимает в руке короткий меч. Это оружие, как и кинжал, спрятанный под ее платьем, вызвало у Аннелеты вздох облегчения. Но вдруг ее снова охватило беспокойство. Еще один шаг, и они превратятся в дикарей.

Они тоже свернули направо и подошли к лестнице, которая вела в этот зал. Первые ступеньки им пришлось преодолеть, низко согнувшись, иначе Жанна могла их заметить. Недалеко от них плясал слабый огонек, словно висевший в воздухе. Значит, мерзавка все продумала. Раздался металлический звук. «Реликварий», – подумала Аннелета. Кто-то поднимал реликварий, подаренный аббатству мадам де Бофор. Говорили, что в нем лежит большая берцовая кость святого Жермена, епископа Осера. Аннелету охватил страх. А вдруг она опять ошиблась? Даже если предположить, что у прекрасного стеклянного реликвария, окаймленного чеканным серебром, имеется двойное дно, что нередко случалось, в нем не могут поместиться три объемистых тома. Снова раздался металлический звук. Эскив потянула Аннелету за рукав, и они быстро спрятались за одну из гигантских колонн.

Когда Жанна проходила мимо них, они затаили дыхание, выжидая, когда она уйдет подальше. Аннелета прошептала так тихо, что Эскив пришлось прижаться ухом к ее рту: