Урусут - Дмитрий Рыков

У юрты стояли десятники – знакомые с детства баатуры Амарбат, Нарат с лицом вяленой груши, страшный пращник Черген, свинцовый шар пращи которого мог за один раз вывести из строя троих-четверых врагов, бешеный в драке Халик, лучший на свете копьеметатель Чертыш, который и дрался дротиками, и швырял их едва ли не дальше стрел, здоровяк-весельчак Чук, вечный стратег, будущий, не иначе, полководец Задир, абсолютно бесстрашный – в самом плохом смысле этого слова – забияка Ташик, и близнецы Малик и Гарык, очень толковые и послушные воины.

– Юз-баши, – без предисловий начал на правах самого старого друга Амарбат, – не для того мы с тобой плечом к плечу росли, сражались и чуть ли мышей не ели, чтобы в этот, возможно последний час, слова лукавства услышать. Вопрос: Тохтамыш предложил войскам что-нибудь, кроме как орать сурен и лезть на отборную конницу Миран-Шаха?

– Люди Тимура сильны единством, – ответил Олег, – его приказ – закон, а видели бы вы, с какими перекошенными от злости лицами, ни о чем не договорившись, выбегали из шатра хана наши огланы и нойоны! Все хотят славы и богатства, но почему-то считают, что Хромец проделал весь это путь лишь за тем, чтобы положить Мавераннахр и Азербайджан к нашим ногам.

Чук хихикнул, на него зашикали.

– В эту последнюю минуту я не боюсь лишиться языка за свои речи, – продолжил сотник. – Знайте: Тохтамыш – царевич, а не полководец. У Хромого тоже сидит во дворце чингизид – для закона и порядка, а Луч Славы – он здесь и не прячется. Если надо, сам запрыгнет на коня и будет разить степняков негнущейся рукой. Мы – не плохие воины.

– Мы – лучшие! – проорал Ташик.

– Не о нашей сотне речь. Мы – сироты, наш единственный отец – Дэлгэр…

– Упокой Тэнгер его душу… – хором проговорили бойцы.

– У нас не паслись табуны, и мы только и делали, что воевали. А что за молодцы у Бек-Ярыка!

– Да, да! – подтвердили ребята.

– Но все другие – в основном болтуны. А там, где все же есть храбрецы – нет единоначалия, воли и трезвого расчета, без чего не выигрываются сражения!

– Правильно!..

– Конечно, мы не побежим с поля боя. Если я буду видеть, что победа близка, мы будем биться, пока не умрет последний из нас. Но если станем проигрывать, я не допущу пустого геройства, особенно твоего, – ратник указал на хмурого Халика, и все улыбнулись. – Если дело станет плохо, будем выходить с наименьшими потерями, и не за всей толпой, как бараны.

– Грустная речь, юз-баши, – произнес мрачный Черген. – Ты должен зажигать наши сердца стремлением к победе, а не вселять в них уныние и печаль…

– Я, мой верный друг, бьюсь за своих товарищей, и должен говорить то, что думаю и знаю, а не лизать трусливую задницу…

Все с удивлением посмотрели на него.

– …сами знаете кого, – закончил командир.

– А как же Илыгмыш? – подал голос Малик.

Зазвенели цимбалы, завыли трубы, застучал огромный барабан, отсчитывая время до построения.

– Вокруг него одних братьев, сыновей, племянников и прочих родственников – семьдесят человек, – ответил Белый Лоб, вскакивая на снаряженного в броню глухим ординарцем Гулеем любимого коня Бедокура. – Два тумена, среди которых наша сотня в тысяче Туглая. Я не буду давать ему советы – у него друзей и без меня хватит. Строй, главное, держать, строй! Кто выбьется – хоть вперед за славой, хоть назад за позором – лично топор в спину пущу!

Все знали об умении юз-баши метать топоры, и никто не принял это за пустую угрозу.

Собрав людей, четкими шеренгами подъехали к месту сбора и заняли свои ряды в подразделении мин-баши.

Посередине огромного поля стоял тохтамышевский туг – главный конехвостый штандарт войска, вокруг него с тугами поменьше гарцевали другие знаменосцы. В центр вывели быка, которого за рога держал жрец – алгысчан кижи. К большой берцовой кости животного был привязан лоскут белой ткани. Хан Тохтамыш и его огланы под рев двухсоттысячного войска принялись плескать кумысом на хвосты штандартов, зазвучали барабаны и трубы; издав хором громкое восклицание, огланы и добавившаяся к ним знать закружились на лошадях вокруг главного туга, испуская вопли, похожие на завывания.

Наконец, жрец поднял руки и стал читать заклинание, звуки которого из-за расстояния не доносились до сотни бойцов Белого Лба, но каждый из воинов знал эти строки наизусть:

– Для того, чтобы Земля, на которой жили предки и живу я, не оскудела,Для того, чтобы живущий народ не перевелся,Для того, чтобы не забывались традиции,Как старики наши кланялись,Так и я своей головой и обоими плечами:Своим правым плечом,Своим левым плечом – кланяюсь,Свое правое колено согнув…Я обвожу круг моей правой рукой,Спрашиваю мою левую руку,Склонив голову в молитве,Направляю свои мысли к Небу…Золотая сила, подобная голове коня,Да проникнет теперь в мой спинной хребет!Коричневая сила, подобная голове овцы,Да проникнет в мой позвоночник!Да соединятся Они в моей пуповине,Да сплетутся Они в клубок,Да наполнят Они меня упругою силою.Да освободят Они меня от черных мыслей,Чтобы сердце мое всегда было здорово,Чтобы дышалось всегда легко,Чтобы печень моя никогда не почернела!

Знаменосец Тохтамыша стал тяжело размахивать тугом, и все вновь заревели. Что ж, сражение начиналось. Пока имелась лишняя секунда, подъехал Туглай. Когда Олег видел клобуковский щит, так же, только теперь не из необходимости, а из щегольства, пристегиваемый ремнем к обвязке на груди, у него сжималось сердце, но арактырец никогда не понимал причины этой грусти.

– Готов? – прищурился старший товарищ.

– Тебе больше нечего спросить?

– Похоже, хан Тохтамыш решил сегодня всех нас пригласить на свой вечерний ёг! – оскалился Туглай.

– Не дождется!

Они расхохотались и разъехались в стороны.

По обширному полю выстраивался огромный полукруг кипящей, черной массы конного монгольского войска, рвущегося в бой.

IV

Тимур смотрел на разворачивающиеся боевые порядки тохтамышевой конницы, но радость не стучалась в его сердце. Казалось, многомесячный поход подошел к логическому завершению, и совсем скоро порок будет наказан – волк настиг петляющего зайца. Но эмир был просто спокоен. Он имел краткосрочную цель, он ее достиг. Осталось сделать окончательный шаг, и тот будет сделан – а иначе не выходило никогда.

Жаль, однако, что сегодня ночью ему ничего не приснилось. Тимур любил сны. Однажды он видел, будто бы закинул невод в большую реку, сеть охватила ее всю, эмир неводом одновременно вытащил на берег всех населяющих воды рыб и животных. Этот сон снотолкователи объяснили ему как предвещающий великое и славное царствование – настолько славное, что все народы Вселенной будут ему подвластны. И что? Так пока и получается.

А когда Тохтамыш, забыв все дружеские услуги, сделанные ему в разное время, с бесчисленным войском пришел, намереваясь воевать с Тимуром, то рассчитывая усовестить его, эмир написал ему письмо, в котором советовал не платить злом за сделанное добро, иначе жестоко уязвит его за неблагодарность. В это же время гургену приснилось, будто бы луч солнца, с востока, упал ему на голову, но как бы потух и исчез. Снотолкователи разъяснили, что это сновидение знаменует полное поражение Тохтамыша. Тогда Тимур возблагодарил Бога и прочел главу Корана «Табарак».

И вот он, мальчишка, единственным достоинством которого является текущая в нем кровь Чингисхана, перед ним. И он будет бит.

Еще Тимур слышал голоса из мира тайн. Перед сражением с Ильяс-Ходжой, когда они расположились в виду чужого войска и приготовили военные орудия, пришло время молитвы, и эмир тоже стал молиться. Когда он сделал земной поклон, он услышал чей-то голос, который сказал ему: «Тимур, тебе дарована победа». Подняв голову, он осмотрелся, и оказалось, что подле него никого нет. Сообразив, эмир понял, что голос звучал свыше.

Гурген любил гадать на Коране. Он открывал первую попавшую страницу и читал начальную суру. Сегодня первым был стих: «Бог уже помогал вам во многих битвах». Зачем Тохтамыш не придет и не попросит благородной смерти без пролития крови? Его отведут в степь и сломают позвоночник, а все эти степняки разъедутся по стойбищам, где будут пить кумыс, плодиться и радоваться жизни.

Звездочеты, которые всегда находились рядом с ним, сегодня сказали то же самое, что и всегда – «Юпитер вошел в облако Сатурна», «звезды предсказывают победу», что-то там еще, и сегодня – счастливый день для любого предприятия. Так иначе никогда и не бывало.

Однако несколько лет назад астрологи озадачили его по-настоящему. Когда он вел персидский поход, после избиения в Исфагане жители Шираза сами, что неудивительно, открыли ему ворота. Пока он там пребывал, Тимуру сделали визиты Музаффарид из Кирмана по имени Шах-Ахмад и Музаффарид из Язда, именем Шах-Яхья, которые, совершив ритуальное коленопреклонение, запечатлели поцелуй на краю царского ковра, признав от него вассальную зависимость. Но самые удивительные гости последовали позже – это оказались ассирийцы-огнепоклонники, симпатизирующие исламу. Они сообщили, что имеют нечто, и тот, кто этим обладает, не может быть подвержен никакой болезни и тем более смерти, ибо как только к обладателю предмета подступает любое страшное событие, то человек переносится в другое место. Гурген услышал именно «место», но в буквальном переводе, утверждали толмачи, звучало «другое время», что правильно объяснить невозможно. Заинтригованный Щит Ислама попросил показать эту ценность, но ею оказался обычный камень, правда, очень точной овальной формы – будто две миски соединили, одну поставили правильно, а другую – перевернули. По поверхности шли надписи – много-много букв непонятного шрифта – персидские жрецы рассказали, что это магическое заклинание ассирийского царя Тиглатпаласара I, при котором в стране осуществлялся необычайный подъем, а сам Камень – небесного происхождения, ибо упал со звезд и состав его никто по сей день разгадать не смог. На нем имелась еще клинопись древнеегипетская, так как сей предмет побывал и там, и представлял он якобы самое необыкновенное чудо на Земле. Когда Тимур поднес к нему руку, тот заискрился зеленым цветом, на его поверхности выскочили какие-то значки, жрецы пали ниц в суеверном ужасе и принялись умолять убрать голую ладонь от ценности – касаться ее, оказалось, можно только в перчатке, а вот обнаженной дланью трогать именно в случае «той самой опасности или болезни».