Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус

Бригада угольной шахты, в которой работал Сюткус. Бруно Сюткус во втором ряду в центре

Мы устанавливали подпорки во всех туннелях пласта. Когда мы заканчивали работу, вода все так же капала с потолка. Опоры не выдерживали огромного веса сводов, растрескивались, ломались, вгрызались в песчаник. Мы старались изо всех сил не допустить обрушений и завалов, но они происходили с завидной регулярностью. Мы нередко видели, как из туннелей стремительно убегают крысы, заранее чувствуя беду. Самым разумным было, заметив это, бежать следом за ними, чтобы не оказаться под завалом. Однажды я потерял сознание в забое, но, на мое счастье, подпорки выдержали обрушившуюся глыбу песчаника. Меня прижало к стенке галереи и завалило камнями. Двигаться я не мог, как не мог и самостоятельно выбраться из-под завала. Вскоре я почувствовал нехватку кислорода. Я заставил себя лежать тихо и не поддаваться панике. Затем услышал, как в моем направлении двигается спасательная команда. Я позвал на помощь только тогда, когда они подошли достаточно близко ко мне. Спасатели услышали мой голос и стали пробиваться ко мне. Я снова потерял сознание и лишь по счастливой случайности не задохнулся. Меня выкопали живым и невредимым и вынесли на поверхность. Четверо моих коллег погибли. Врач сделал мне искусственное дыхание, и мое сердце заработало снова. Сознание вернулось ко мне чуть позже.

Когда завыли сирены и команда спасателей поспешила в шахту № 3, все поняли, что произошел очередной обвал. Прибежали и шахтерские жены, напряженно ожидавшие известий о своих мужьях. Прибежала и заплаканная Тони. Когда ей сказали, что меня нашли живым и откопали, она успокоилась. Меня отвезли в больницу, из которой выписали уже на следующий день.

Все мои прошения на выезд из СССР регулярно отклонялись, и я был вынужден оставаться в коммунистическом «раю». Таким образом, мне не разрешали уехать из Советского Союза и вернуться в Германию. Пришлось и дальше оставаться в Шеренкове. Я по-прежнему работал шахтером, потому что заработать такие деньги, как на шахте, я больше нигде не мог. Мой сын все еще находился в туберкулезном диспансере в Иркутске. Ему исполнилось шесть лет, и он оставался в том же гипсовом корсете. Мы с Тони старались как можно чаще навещать его.

Многие рабочие, трудившиеся на шахте, прошли исправительно-трудовые лагеря, но после них оказались в ссылке. Им не разрешали вернуться домой. Советские солдаты, сдавшиеся в плен к немцам, считались предателями родины и были осуждены на бессрочное поселение в Сибири. С большевистской точки зрения они не должны были попасть в плен, считалось, что им следовало застрелиться, но не поднимать руки вверх перед врагом. Таким образом, на кровавом счету Сталина были миллионы жизней русских людей.

В годы войны заключенных отправляли из лагерей на фронт, в штрафные батальоны, в которых царили жестокие порядки. Штрафников гнали на самые опасные участки передовой, чтобы проверить силу немецкой обороны. Большая их часть гибла под огнем немецких пулеметов. В бой их гнали особые отряды НКВД, руководимые офицерами и комиссарами, которые стреляли бывшим заключенным в спину, если те проявляли нежелание идти под вражеские пули. Выбора у них не было — им предстояло погибнуть либо от рук немцев, либо своих соотечественников. В советской политической системе человеческая жизнь не имела никакой ценности.

На шахте все мы, простые шахтеры, были равны. Никакого значения не имела национальность или происхождение или причина высылки в Сибирь. О человеке судили лишь по тому, какой он работник и товарищ. Мы ежечасно смотрели в лицо смерти. Меня шахтеры уважали и называли на русский лад по имени и отчеству — «Борис Антонович».

Государство безжалостно и беззастенчиво эксплуатировало советских шахтеров. За свой каторжный труд они получали столько, что хватало лишь на скудное пропитание. Честно заработанное ими доставались другим, тем, кто паразитировал на их труде. Коммунистическая партия и ее функционеры активно обирали всех тех, кто работал много и тяжело. На заводах и других промышленных предприятиях, разбросанных по всему Советскому Союзу, партийные организации контролировали буквально все, действуя по указке Центрального Комитета КПСС. Грандиозные пятилетние планы развития советской экономики достигались за счет рабского труда заключенных ГУЛАГа и являлись результатом тяжких страданий и нищеты простого народа. По сути дела, вся страна была гигантским концентрационным лагерем, от власти которого народы СССР надеялись когда-нибудь освободиться.

Я работал на угольном пласте. Погода снаружи была влажной, с потолка беспрестанно капало, как будто под землей шел дождь. Мы постоянно промокали до нитки. В галереях было полно воды, в которой плавали подпорки. Система вентиляции аварийных выходов закачивала внутрь холодный воздух, отчего на стенах забоя постоянно нарастал слой льда. Нам пришлось покинуть шахту и бежать три километра по туннелю, потому что под землей температура воздуха опустилась до минус сорока градусов. Мы поднялись наверх и были вынуждены ждать 10–15 минут, чтобы спецодежда и резиновые сапоги немного оттаяли и можно было раздеться и разуться. Только после этого нам удалось принять горячий душ и немного согреться. В результате я серьезно заболел. В носовых пазухах образовался гной, который долго не выходил наружу. Меня поместили в больницу, где хирург толстым шприцем откачал гной и впрыснул мед. Я испытал огромное облегчение. Хирург прекрасно говорил по-немецки и был очень заботлив.

На нашей шахте № 3 работали 1300 человек, из которых только одна тысяча непосредственно добывала уголь. Остальные триста относились к управленцам, тесно связанным с бюро коммунистической партии. Была на шахте и комсомольская организация, которую возглавлял освобожденный секретарь — молодой бюрократ, который получал зарплату, фактически ничего не делая. Глава партийной организации шахты получал зарплату в размере 90 процентов от зарплаты директора шахты. Профсоюзный лидер — в размере 80 процентов от директорской зарплаты, главный комсомолец — 70 процентов. Никто из этих людей не делал ничего полезного для шахты. Они получали приличные деньги за то, что рисовали плакаты с коммунистическими лозунгами.

Сюткус в годы вынужденной ссылки, где он работал на шахте с 1957 по 1971 год

Члены партии каждый месяц платят взносы в размере трех процентов своей зарплаты. Все беспартийные — профсоюзные взносы, это один процент от зарплаты. Вот так обирали рабочих на советских предприятиях. В СССР каждый трудящийся был обязан состоять в профессиональном союзе. Профсоюзы занимались вопросами отдыха трудящихся и иногда отправляли рабочих по льготным путевкам в санатории, если им требовалось лечение. Члены профсоюза имели право обсуждать с администрацией предприятий различные производственные проблемы, в число которых, однако, не входило составление петиций, отстаивающих права человека.