Божий поселок - Шаукат Сиддики

— Что тебя привело сюда так поздно?

— Я пришла узнать, что вы обо мне думаете,— не поднимая головы, проговорила Султана.

Салман растерялся. Он не ожидал такого вопроса, да и в последнее время у него просто не было свободной минуты, чтобы подумать о чем-либо, кроме работы, поэтому он ничего не мог ответить.

У Султаны защемило сердце.

— Возможно, мне больше никогда не удастся так выйти из дому,— проговорила она срывающимся голосом.

— Почему?

— Мама выдает меня замуж.

— Когда? — недоверчиво спросил Салман.

— Послезавтра вечером.

Салман не поверил.

— Что за спешка? — он натянуто улыбнулся.— А не будет ли это опять, как в прошлый раз?

Султана подняла на него оскорбленный взгляд и, стараясь держать себя в руках, сухо ответила:

— То было другое дело. Вы же знаете, почему мама тогда так поступила.— Она помолчала немного.— Мама чувствует себя хуже с каждым днем. Все время твердит, что скоро умрет, поэтому и хочет поскорее выдать меня замуж. Она уже потеряла надежду на выздоровление. Вы ее давно не видели, она так плохо выглядит,— голос девушки задрожал,, глаза наполнились слезами. Она утерла их уголком чадры и снова опустила голову.

Салман молча смотрел на печальное лицо Султаны и думал: «Я люблю ее. Но могу ли я оставить ради нее свою работу? Женитьба может поломать все мои планы. Вместо служения народу, вместо того, чтобы нести в народ просвещение, мне придется зарабатывать деньги. Сначала нужно будет содержать Султану, а там пойдут дети. Целью моей жизни станет заработок. С утра до ночи одна и та же мысль, одни и те же заботы. У миллионов людей так проходит вся жизнь. Что же делать? Отдать Султану другому, Султану, из-за которой я провел не одну бессонную ночь, из-за которой плакал как безумный? И все-таки я не могу поступить иначе. Что ж, она будет жить в моем сердце, как самое дорогое воспоминание. Человек не может справиться со своими чувствами, когда он слаб, когда не ведет ожесточенную борьбу. Передо мной ведь большие и важные цели. Будь у меня даже несколько жизней, их не хватило бы для выполнения этих целей».

Молчание затянулось.

— Я, кажется, напрасно потревожила вас,— услышал Салман голос Султаны и встрепенулся.

— Нет, почему же? А чем занимается человек, за которого мать выдает тебя замуж?

— Работает мастером на электростанции.

— Он ваш родственник?

— Да.

— Матери он нравится?

— Говорит, что да.

Султана отвечала на его вопросы безразлично, словно речь шла не о ней, а о ком-то другом.

— По-моему, тебе нужно выйти за него замуж,— сказал Салман после непродолжительной паузы.

Султане показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она не вымолвила ни слова, застыв, как изваяние.

— Так будет лучше для нас обоих,— серьезно продолжал Салман.

«Зачем! Зачем я пришла сюда? — подумала Султана.— Я не должна была этого делать. По крайней мере не пришлось бы выслушивать такое. О боже, почему так колет сердце? Что мне делать, что же мне делать?» Она боялась, что сейчас потеряет сознание, упадет без чувств, и поспешно встала.

— Ну, я пойду.

Салман не пытался удержать ее.

— Султана, дело в том, что...— начал он.

Девушка не дала ему договорить.

— Теперь все дела кончились,— она не сводила с Салмана взгляда, в котором была и растерянность, и боль, и любовь. Потом порывисто обхватила его голову руками, на мгновенье прижалась к нему, поцеловала в лоб и отошла. Она не плакала, из уст ее не сорвалось ни слова упрека. Выйдя в соседнюю комнату, Султана растолкала дремавшего на стуле Анну, взяла его за руку и направилась к дверям. Салман шел за ними следом.

— Я провожу вас до дому,— предложил он.— Уже поздно.

— Нет, не надо, я не хочу доставлять вам беспокойство в такой холод,— не глядя на него, отказалась Султана. Голос ее дрожал, она плакала.

На улице стало еще холоднее, Султана и Анну продрогли.

Когда они свернули в свой переулок, где-то завыла собака. В непроницаемой ночной тишине вой этот показался зловещим. Сердце Султаны замерло от дурного предчувствия. Она со всех ног кинулась к дому. Дверь оказалась открытой. Султана вбежала во двор, испуганно огляделась по сторонам. Никого, не слышно ни шороха. В комнате матери горит лампа. Султана вошла. Мать лежала с закрытыми глазами, одна рука ее свесилась с постели. Султана взяла ее руку и не своим голосом закричала:

— Мама, мамочка!

Мать не шевельнулась. Султана начала теребить ее, повторяя сквозь слезы:

— Мама, мамочка, ответь же мне!

Но все было напрасно...

Жаворонки» продолжали расширять свою деятельность. Теперь в различных районах города уже работало пять школ по ликвидации неграмотности и две читальни. Но медпункт был один, и народ там не убывал с утра до позднего вечера. Люди приходили сюда за много миль. У доктора Зеди не было ни минуты свободного времени. Даже по ночам его часто поднимали с постели и уводили к тяжелобольным, но он никогда не выражал недовольства, вставал и, хлопая своими близорукими глазами, иногда даже забыв захватить халат, отправлялся к больному.

«Жаворонки» открыли также кустарную мастерскую. Изделия ее продавались на рынке. Попытались было открыть свою лавку (это сохранило бы большой процент прибыли от проданных вещей, который сейчас приходилось выплачивать всяким посредникам и лавочникам), но пока с этим ничего не получалось.

Однажды далеко за полночь доктора Зеди разбудил стук. Он совсем недавно вернулся от больного и завалился спать. Протирая глаза, Зеди прошел в медпункт, взял свой чемоданчик с медикаментами и отправился с пришедшим. Еще по дороге он заметил смертельную бледность его лица и дрожащие руки. Отвечая на вопросы доктора Зеди, человек объяснил, что больна его жена.

Больная лежала в тесной, душной комнате. В углу горела лампа. В ее тусклом свете женщина была похожа на покойницу: волосы рассыпаны, лицо синее, у рта — пена. Зеди сразу заподозрил отравление. Внимательно осмотрев ее, он утвердился в своем предположении.

— Вы не ссорились между собой?—обратился Зеди к мужу больной.

— Нет,— в голосе его не было ни тени колебания. Зеди поверил ему.

— Почему же она пыталась отравиться?—спросил он после непродолжительной паузы.

Бледное лицо мужчины мгновенно потемнело. На нем отразились и удивление, и страх.

— Отравиться? Она не могла этого сделать, доктор,— сказал он очень уверенно.

— В таком случае, что она сегодня ела?

Мужчина немного растерялся. Зеди это показалось подозрительным.

Как можно суше он спросил:

— Почему вы не говорите, что она ела?

Лицо хозяина дома стало мертвенно бледным. Не выдержав взгляда доктора, он опустил голову и срывающимся голосом, тихо сказал:

— Я уже два месяца без работы. Раньше работал на фабрике, уволили по сокращению. Никаких сбережений, чтобы открыть свое небольшое дело, нет, работы тоже... С позавчерашнего вечера у нас не было во рту ни крошки хлеба... Мы бы еще как-нибудь выдержали, но наш малыш искусал матери всю грудь, а молока у нее нет...— голос у него дрогнул.— Сегодня вечером я пошел достать где-нибудь денег в долг, возвращаюсь, а жену рвет. С трудом добился от нее признания. Она, оказывается, нашла что-то съестное на помойке и съела, чтобы хоть немного молока появилось для сына.

С болью в сердце смотрел Зеди на мужчину, склонившего голову, как преступник. Рядом на полу лежала без чувств его жена, чуть поодаль безжизненно, как трупик, его сын, завернутый в грязное тряпье. Керосиновая лампа скудно освещала эту страшную картину в убогой конуре.

Зеди оставил для больной лекарства и вернулся в штаб-квартиру. Но долго еще он не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок и вспоминая полные горя и тревоги глаза безработного.

Вскоре после этой ночи на одном из заседаний организации, делая отчет о работе, доктор подробно остановился на этом случае и предложил выделить специальный фонд для оказания единовременной помощи или выдачи в долг небольших сумм безработным и остро нуждающимся. Предложение было принято единогласно. Сафдар Башир выделил в этот фонд еще двадцать тысяч рупий из своего наследства.

Работы у «жаворонков» с каждым днем становилось все больше, поэтому было решено увеличить число членов до пятнадцати человек. Желающих вступить в организацию было много, но принять всех возможности не было — не хватало средств. Сафдар Башир уже потратил огромную сумму денег, а для выполнения намеченных планов потребуются еще большие расходы.

Однажды на заседание в штаб-квартиру пожаловал Хан Бахадур. Все удивились, Сафдар Башир и Али Ахмад пригласили его в библиотеку.

Был теплый мартовский вечер, Хан Бахадур в легкой шелковой рубашке, как обычно, сверкал своей обворожительной улыбкой. Он расточал любезности, предложил хозяевам какие-то импортные сигареты, которые «невозможно достать в Пакистане», дал им прикурить от своей золотой зажигалки. Потом принялся разглагольствовать о том, сколько стоит эта зажигалка и как он ее приобрел, пересыпал рассказ забавными подробностями и шуточками. Однако Али Ахмаду было совсем не до смеха. А Сафдара эти побасенки просто разозлили.