Идеальные любовники - Ольга Карпович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воистину, тогдашний ресторан Дома кино был местом совершенно мистическим, где соединялись и разбивались сердца, где неожиданно всплывало прошлое, от которого, вопреки всем убеждениям, не дано избавиться никому и никогда.
* * *…Собственно, именно это и произошло со мной на днях и разбередило душу, всколыхнув ворох болезненных воспоминаний, которые я и перебираю сейчас, отогревая ноги в теплом вагончике в перерыве между дублями.
День тот выдался странный. Одновременно крайне бессмысленный и содержательный. Встала я с помятым ощущением себя самой. Надо быть женщиной, чтобы оценить степень геройства автора данного монолога, проспавшего максимум три часа, но тем не менее отправившегося на метро в самый центр добывать изъятые накануне права. Бывают, знаете ли, минуты, когда собственное отражение в зеркале необыкновенно утомляет. Хочется спрятаться куда-нибудь в темный угол и застыть там, как муха в глицерине.
Получив злополучные корочки, я решила заглянуть в Дом кино. Ехала по заснеженной Тверской вдоль украшенных новогодними гирляндами витрин. Легкий снег, медленно кружа, опускался на нежно-кремовую лепнину «Националя», скользил по кирпично-красному фасаду мэрии, облеплял постамент памятника Юрию Долгорукому. Этакая миленькая зимняя открытка.
В Доме кино проходил съезд Союза кинематографистов, членом которого я являюсь уже не один год и красненьким удостоверением которого, бывает, пользуюсь во внештатных ситуациях.
Влекомая любопытством, а также острым желанием взглянуть на некоторые знакомые физиономии, я приехала туда в полумертвом состоянии, однако с выражением крайнего благолепия и довольства жизнью на самолично загримированном с раннего утра лице.
О, как любила я раньше этот зал, эти бархатные кресла, эти надменные лики НАРОДНЫХ СССР, будучи вгиковкой до мозга костей и впитав преклонение перед подобными сборищами еще с первого курса института! И вот снова сидела здесь, любовалась Никитой Сергеевичем, бархатным тембром его голоса, сложносочиненными фразами, которыми он обволакивал, обволакивал… Ничего не могу поделать, обожаю людей, публичных по своей сути, никогда не перестающих играть, этих велеречивых и сладкоголосых старых бабников, которым, я искренне надеюсь, является обожаемый мною председатель СК.
Честно говоря, сидела и мучилась от вида всех этих обнищавших деятелей культуры, размахивания кулаками у микрофона, бесконечного словоблудия: как же так, я снял шесть картин, и ни один прокатчик не хочет их брать! Дайте, дайте денег на копии, давайте единым фронтом выступим против засилья американских блокбастеров и прочая, прочая…
Михалков лукаво отбояривался, мне же не терпелось поднять руку и задушевно поинтересоваться: а вот вы-то сами, уважаемый, как считаете, что первично, курица или яйцо? То есть искусство для народа или наоборот? И ежели вы считаете, что все же ваше искусство для народа, зачем обвиняете, что не понимают вас, бедного? Значит, ушел он, ваш народ. Скрылся в пустыне. Одним словом, зачем же вы, батенька, такую пургу наснимали, высокоинтеллектуальную? Причем, заметьте, на бюджетные денежки? Между прочим, в столь не любимом вами американском кинематографе подобная ситуация кажется невозможной – трата федеральных денег на заведомо провальный проект с последующим торжественным задвиганием оного на дальнюю полку… Зачем наснимали, а теперь еще и возмущаетесь, что никто не хочет покупать творения 80-летнего маразматика? Любой художник может исписаться. Зачем же теперь искать правды и мучить своих долготерпеливых сотоварищей и коллег бесконечным монологом? Демагог вы, батенька, лучше бы шли с внуками нянчиться, тоже полезное, между прочим, занятие.
Такую примерно речь составляла я, жмурясь от удовольствия, представляя, как я это все выскажу поставленным звонким голосом в микрофон и как меня с фанфарами выпрут со сцены и заодно из сей достопочтенной организации.
Разумеется, ничего подобного я не произнесла, так как человек я, по большому счету, не злой, старость уважаю и уже давно чувствую себя сторонним наблюдателем. Огорчившись на весь белый свет, я приняла мужественное решение отправиться восвояси.
Для полной депрессивной картины примостилась у выхода задымить полученные впечатления тонким «Вогом». (Да поймут меня завязавшие курильщики и алкоголики! Те, кто немалые душевные силы приложил к тому, чтобы влиться в трезвомыслящие и скучные ряды граждан.)
Каверзная мыслишка тут же проскользнула в моем удрученном сознании: а не напиться ли сегодня, к чертовой матери, так, чтобы в хлам, с неистовым буйствованием, с дикими плясками и страшным похмельем? Тут надо отметить, что я категорически не пью почти три года, и что это есть такое в моей жизни, не объяснить словами. В общем, кто знает, тот поймет.
А не пью я потому, что у меня никак не находится повода. В жизни моей больше нет ни головокружительных страстей, ни заоблачных взлетов, ни ранящих падений. Мне совершенно не из-за кого страдать, не надо искать чьей-то любви, пьяно дебоширя или изливая слезу первому встречному.
Вне всякого сомнения, подобные поводы у меня имелись когда-то, то есть один Повод, но невозможно убедительный. Поводу на тот момент стукнуло сорок пять, он был безумно занимателен и совершенно меня не любил. Сейчас это давно пронеслось и стерлось, все забылось за ненадобностью.
Взяв себя в руки, сбросив нахлынувший было морок, я пошла в буфет – глотнуть водички и уж засим точно отправиться домой. Пошла по парадной лестнице. И тут же (бесовский зигзаг судьбы, который продолжает и продолжает сталкивать двух человечишек на протяжении всего жизненного отрезка) обнаружила тот самый Повод. Он стоял на мраморной лестнице и с кем-то важно трепался по телефону.
Повод
Он совершенно не изменился за прошедшие годы. Этакая фигура мастера спорта ДОСААФ, или кем он там стал в нежном возрасте. Навороченный мобильник как связь с внешним миром и неизменный атрибут его социальной значимости, что, разумеется, немаловажно для 53-летнего мужчины, особенно если учитывать, что молодая поросль так и норовит укусить за пятки и отобрать пальму первенства.
Я вмиг почувствовала себя самым одиноким, самым последним существом на земле. Я моментально стала несчастна, покинута, нелюбима. Его красота, красота нестареющего греческого бога, вонзилась мне в сердце тысячами маленьких лезвий, я практически задохнулась и на ватных ногах отбрела подальше от этого человека-статуи, тем более что и он профессиональным киношным взглядом меня засек и немедленно повернулся ко мне великолепным седым затылком.
Я жить когда-то не могла без этой надменной горделивости, этой уверенности, что лучше его только боги, этой непостижимой лжи, которой он так умело окутывал мое практически девственное сознание. Казалось, меня может расчленить на куски моя к нему любовь, я чудовищно запуталась тогда и, чтобы каким-то образом нейтрализовать свою к нему привязанность, начала активно спиваться, в результате чего стала выглядеть старше своего нынешнего возраста.