Мечи в тумане - Фриц Лейбер

Прищурившись, Фафхрд снял с лапки голубя кусочек пергамента и прочел: «В девушке таится опасность. Вам обоим следует от нее отказаться».

Внизу стояла маленькая печать с изображением семи беспорядочным образом расположенных глаз.

– Всего семь глаз! – заметил Мышелов. – Ну и скромник!

Он на несколько мгновений умолк, пытаясь представить гигантскую паутину нитей, с помощью которой Сплетник собирал сведения и вел свои дела.

Однако благодаря этой неожиданной поддержке Фафхрду удалось вытянуть из него согласие, и друзья торжественно поклялись не приставать к девушке и никак к ней не подкатываться, пока они не найдут адепта и не разберутся с ним раз и навсегда.

Теперь они двигались по земле, где не было ни городов, ни караванных троп, земле, подобной той, по которой вел своих воинов Ксенофонт – земле студеных и туманных рассветов, ослепительных полудней и предательских закатов, напоминающих об осторожных и кровожадных горных племенах, вошедших в общеизвестные легенды о «маленьком народце», который был так же похож на людей, как кошки на собак. Ахура, казалось, не замечала внезапного отсутствия внимания к ее персоне и оставалась все такой же вызывающе застенчивой и непонятной.

Между тем отношение Мышелова к Ахуре начало претерпевать медленные, но глубокие изменения. То ли его безудержная страсть пошла на убыль, то ли его ум, не занятый более изобретением комплиментов и острот, стал прозревать глубже, но только Мышелов начал склоняться к мысли, что полюбил он не всю Ахуру, а лишь крошечную искорку в темной душе незнакомки, с каждым днем становившейся все более загадочной, подозрительной и даже отталкивающей. Он припомнил другое имя, которым Хлоя называла Ахуру, и его тут же заполонили странные мысли, связанные с легендой о Гермафродите, купавшемся в Карийском источнике и слившемся в одно целое с нимфой Салмакидой. Теперь, глядя на Ахуру, он видел лишь жадные глаза, уставившиеся сквозь прорези зрачков на мир. Ему стало казаться, что по ночам она беззвучно посмеивается над страшным заклятием, наложенным на него и Фафхрда. Его одержимость Ахурой сделалась совсем иной, он начал подсматривать за ней и изучать выражение ее лица, когда она на него не смотрела, словно надеясь таким образом проникнуть в ее тайну.

Фафхрд заметил это и тут же заподозрил, что Мышелов намерен нарушить их договор. С трудом скрывая возмущение, он принялся так же внимательно наблюдать за Мышеловом, как тот наблюдал за Ахурой. Когда возникала необходимость добыть что-нибудь съестное, ни один из друзей не хотел отправляться на охоту в одиночку. Легкие и дружелюбные отношения между ними явно портились. Однажды, ближе к вечеру, когда они пересекали тенистую ложбину, откуда-то с неба камнем упал ястреб и вонзил когти в плечо Фафхрда. Северянин сжал в горсти комочек рыжеватых перьев и только потом заметил, что ястреб тоже принес записку.

«Остерегайся Мышелова», – гласила она, однако в сочетании с болью от когтей ястреба оказалась для Фафхрда последней каплей. Подъехав к Мышелову, он, пока Ахура справлялась со своей норовистой лошадью, потревоженной происшествием, выложил приятелю все свои подозрения и предупредил, что любое нарушение их договоренности немедленно положит конец дружбе и приведет к смертельному поединку.

Мышелов выслушал друга с отсутствующим видом, продолжая мрачно наблюдать за Ахурой. Ему очень хотелось открыть Фафхрду истинные причины своего поведения, но он сомневался, что сумеет выразить их достаточно вразумительно. Кроме того, ему было досадно, что Фафхрд неправильно его понял. Поэтому, когда Северянин резко высказал все, что думал, он ничего не ответил. Фафхрд расценил это как признание вины и в гневе ускакал прочь.

Теперь они приближались к холмистой местности, откуда мидяне и персы нахлынули на Ассирию и Халдею, и где, если верить географии Нингобля, они должны были отыскать логово Князя Зла. Поначалу древняя карта на покрове Аримана не столько помогала путешественникам, сколько выводила их из себя, однако позже, благодаря на удивление толковым замечаниям Ахуры, они начали провидеть в ней какой-то тревожный смысл: там, где местность, казалось, вела к гордому кряжу с седловиной, на карте была обозначено узкое ущелье, а где по всем признакам должна была быть гора, карта указывала долину. Если карта не врала, путешественники через несколько дней должны были оказаться в Затерянном Городе.

Между тем одержимость Мышелова все усугублялась и в конце концов приняла определенную, но весьма странную форму. Он решил, что Ахура – мужчина.

Удивительно, однако до сих пор ни бивачная жизнь, где все постоянно друг у друга на виду, ни усердные наблюдения Мышелова не дали ясного ответа на этот животрепещущий вопрос. И, оглядываясь назад, Мышелов с удивлением вынужден был признаться себе, что не располагает никакими конкретными доказательствами. Да, судя по фигуре, жестам и вообще по всей повадке, Ахура была женщиной, однако он вспомнил раскрашенных и с подложенными мягкими частями сластолюбцев, нежных, но не приторных, которые весьма успешно изображали женственность. Нелепо – но что поделаешь. С этого момента его чрезмерная любознательность превратилась в тяжкий труд, и он усилил свою мрачную бдительность к страшному неудовольствию Фафхрда, который время от времени внезапно начинал постукивать ладонью по рукоятке меча, однако даже это не могло вынудить Мышелова отвести от девушки взгляд. Каждый из друзей пребывал в мрачной раздражительности, равно как и верблюд, который проявлял все больше и больше упрямства по мере удаления от милой его желудку пустыни.

Путники неуклонно приближались к древней святыне Аримана, преодолевая мрачные ущелья и скалистые хребты, и для Мышелова настали кошмарные дни. Фафхрд казался ему грозным белолицым гигантом, смутно напоминавшим кого-то, кого он знавал в дни бодрствования, а само путешествие – продвижением наугад потусторонними путями сна. Он очень хотел бы поделиться с великаном своими подозрениями, но не мог решиться на это из-за их чудовищности, а также потому, что великан любил Ахуру. И все это время Ахура недоступным трепещущим фантомом ускользала от него, хотя когда он заставлял свой ум работать, то понимал, что поведение девушки никак не изменилось, лишь еще настойчивее стала она стремиться вперед, словно корабль, который приближается к родному порту.

Наконец наступила ночь, когда он уже был не в силах сдерживать мучительное любопытство. Выбравшись из-под гнета тяжелых незапоминающихся снов, он оперся на локоть и огляделся – спокойный, как существо, в честь которого был назван.

Было бы холодно, если б воздух не сохранял полнейшую неподвижность. В костре еще тлели уголья. В лунном свете Мышелов видел взъерошенную голову Фафхрда и его локоть, высунутый из-под косматого медвежьего плаща. Лунный свет падал прямо на Ахуру, лежащую у костра с закрытыми глазами, которая, казалось, едва дышала, обратив спокойное лицо прямо в небо.