Корабль невест - Джоджо Мойес

Офицер пару раз изогнулся, словно взывая к кому-то стоявшему за его спиной, но ему на голову уже налили сироп, а макушку посыпали перьями. С каждым новым унижением шум вокруг становился сильнее, даже кружившие над палубой чайки не выдержали и пронзительно закричали. И невольно начинало казаться, будто эти женщины, понимающие, что не властны над своей судьбой, получали странное, близкое к катарсису удовольствие, определяя участь других.

– В воду! В воду! В воду! – бесновалась толпа, мужские голоса звучали в унисон с женскими.

Маргарет уже успела забыть о своем унижении. Она ухмылялась и вопила во все горло, все это напоминало ей о шумной жизни в отчем доме, о том, как они с братьями в детстве запихивали друг другу в рот коровий навоз и валяли друг друга в грязи.

Внезапно кто-то легонько постучал по ее плечу. Фрэнсис явно пыталась что-то сказать. Разобрать слова в этом шуме было абсолютно невозможно, но девушка жестами дала понять, что уходит. Она сегодня совсем бледная, подумала Маргарет и снова повернулась в сторону незадачливого офицера.

– Ты только посмотри на него! – восторженно визжала Эвис. – Он просто в ярости!

– Извивается, как уж на сковородке, – заметила Джин. – Не думала, что они смогут сотворить эдакое с важной шишкой.

– Ты в порядке… – начала Маргарет, но Фрэнсис уже рядом не было.

Подстрекаемый ревущей толпой, Цирюльник намылил офицеру голову, взял огромные ножницы и обкорнал ему волосы. Затем какой-то весельчак насильно открыл ему рот, и туда влили нечто, что Нептун торжественно назвал лекарством мореплавателя. И пока офицер давился и плевался – лицо его стало совершенно неузнаваемым, – один из Медведей расхаживал вокруг собравшихся женщин, гордо оглашая список ингредиентов: касторка, уксус, мыльная пена и яичный порошок. В уши офицеру воткнули двух дохлых рыб, шею повязали женским шарфом. Затем после обратного отсчета его макнули в воду, а он, дважды вынырнув, излил на окружающих свою ярость.

– Вы, чертово отродье, мне за это дорого заплатите! – пуская пузыри, орал он. – Я выясню ваши имена и доложу вышестоящему начальству!

– Придержи язык, Доббо! – прикрикнула на него царица Амфитрита. – Если не хочешь, чтобы тебе его намылили!

Женщины засмеялись еще громче.

– Поверить не могу, что они специально так сделали, – захлебывалась от восторга Эвис. – А я-то считала, что высших чинов не трогают. – Неожиданно она, совсем как охотничья собака, унюхавшая дичь, сделала стойку. – Ой, боже ты мой! Айрин Картер! – Мгновенно забыв о Нептуне – и о своих спутницах, – она встала и, придерживая рукой волосы, принялась протискиваться сквозь ликующую толпу. – Айрин! Айрин! Это Эвис!

– Как думаешь, он подаст на них рапорт капитану? – вылупив глаза, поинтересовалась Джин, когда шум немного стих и несчастную жертву отвязали от стула. – Тебе не кажется, что они слегка переборщили, а?

– Понятия не имею, – пожала плечами Маргарет.

Она обшарила глазами палубу в поисках Фрэнсис и неожиданно увидела командира корабля. Он стоял возле острова в окружении каких-то людей. К нему подошел мужчина чуть пониже его ростом, с очень морщинистым лицом и, вытянувшись, зашептал что-то ему на ухо. Конечно, на таком расстоянии что-либо разглядеть было сложно – лицо командира корабля скрывала фуражка, и вообще слишком много народу вокруг, – но она могла поклясться, что он смеялся.

Фрэнсис ей удалось найти только часа через два. Шел “Национальный бархат”. Фрэнсис сидела в среднем ряду в пустом кинозале, сдвинув очки от солнца на макушку, и внимательно следила за тем, как Микки Руни напивается в салуне.

Маргарет помешкала в проходе, вглядываясь в темноту, чтобы убедиться, что это действительно Фрэнсис, затем протиснулась к ней.

– Ты в порядке? – усаживаясь рядом, спросила она.

– Все прекрасно.

Маргарет еще ни разу в жизни не встречала человека, настолько лишенного эмоций, как Фрэнсис.

– Ужасно забавная церемония, – заявила Маргарет, поставив ноги на переднее сиденье. – Старшего кока обвинили в приготовлении несъедобной еды. Ему на голову положили дохлого кальмара, а потом заставили есть вчерашние помои. По-моему, как-то несправедливо. Я хочу сказать, что моя стряпня не намного лучше. – При тусклом свете экрана Маргарет увидела слабую улыбку Фрэнсис, свидетельствующую о полном отсутствии интереса. Но Маргарет тем не менее упрямо продолжила: – Джин пошла выпить чая с бравым морячком. Ой, и Эвис тоже ушла. Встретила какую-то давнишнюю подружку, и они слились в объятиях, словно любовники после долгой разлуки. Они даже внешне чем-то похожи: идеальная прическа, толстый слой штукатурки, ну и все такое. Зуб даю, теперь она постарается от нас поскорее отделаться. Кажется, мы ее здорово разочаровали. Хотя, возможно, только я, – поспешно добавила Маргарет. – Ну, ты понимаешь, толстомясая доярка с вонючей собачонкой. Словом, явно не ее поля ягода. – Ребенок толкался в животе. Маргарет заерзала на месте, мысленно отругав его. – Я просто… удивилась, почему ты ушла. Я тут подумала… Ну, в общем, я только хотела проверить, все ли у тебя нормально.

В этот момент Фрэнсис наконец поняла, что досмотреть фильм ей точно не удастся. Она села чуть свободнее и повернула голову в сторону Маргарет.

– Не люблю толпу, – сказала она.

– Так ты из-за этого?

– Да.

Элизабет Тейлор одним прыжком грациозно села на лошадь, что говорило о невесомости главной героини и о радости такой простой вещи, как движение. Маргарет смотрела на экран и вспоминала мамину норовистую кобылу. Ведь раньше Маргарет ничего не стоило запрыгнуть ей на спину, а затем, бравируя перед братьями своей смелостью, совсем как гимнастка, развернуться лицом к крупу лошади. А если лошадь была постарше и поспокойнее, то Маргарет могла даже сделать стойку на руках у нее на спине.

– Извини, – пробормотала она. – Там, на палубе, я была немного резкой. – (Фрэнсис не отрывала глаз от экрана.) – Я тут поняла… поняла, что беременность не простая штука. Меня словно подменили. И иногда… я ляпаю что-нибудь, не подумав. – Маргарет положила руки на живот, который плавно поднимался от толчков ребенка внутри. – Это все из-за братьев. Я привыкла рубить правду-матку в лицо. И забываю, что меня могут неправильно понять. – (Фрэнсис опустила глаза, экран на миг залило сияние кинематографического солнца. И Маргарет поняла, что Фрэнсис ее внимательно слушает.) – На самом деле, – продолжила она, темнота и отсутствие лишних ушей позволили ей сказать то, что слишком долго камнем лежало на сердце, – я ненавижу свою беременность. Конечно, нехорошо так говорить, но это чистая правда. Мне не нравится быть такой огромной. Не нравится пыхтеть, как старый хрен, поднявшись всего-то на две треклятые ступеньки. Не нравится смотреть на свое пузо, не нравится то, что не могу сделать самую простую треклятую вещь: есть, пить, гулять на солнце, не подумав при этом о ребенке. – Маргарет нервно теребила подол юбки. Ей уже осточертела эта юбка, осточертело день за днем носить одни и те же вещи. До беременности она вообще не знала, что такое юбка. Она рассеянно разгладила мягкую ткань. И продолжила изливать душу: – Понимаешь, как только мы с Джо поженились, он сразу уехал, а я осталась жить с папой и братьями. Словом, я была замужем чисто теоретически, если можно так выразиться. И естественно, не чувствовала себя замужней женщиной. Но я особо не жаловалась. Ведь мы все в одной лодке, так? Ведь у всех мужья где-то далеко. А потом война закончилась. И я обнаружила… Ну, ты понимаешь… – Маргарет опустила глаза. – Вместо того чтобы просто получить разрешение отправиться к мужу через океан, встретиться с Джо и радоваться тому, что мы наконец вместе, а это именно то, чего мне больше всего хотелось, я теперь должна принимать во внимание будущего ребенка. Никакого тебе медового месяца. Никакой перспективы хоть немного пожить для себя. К тому времени, как он родится, мы с Джо успеем провести вдвоем в общей сложности не больше четырех недель. – Она потерла лицо, радуясь, что Фрэнсис ее не видит. – Ты, возможно, считаешь меня гадкой, раз я говорю подобные вещи. Ты видела столько смертей, болезней и младенцев, что наверняка считаешь, будто я должна быть благодарна судьбе. Но я не могу. Просто не могу. Мне противно думать, что у меня должен проснуться материнский инстинкт, которого я отродясь не чувствовала. – Ее голос сорвался. – А больше всего я ненавижу мысль о том, что, как только он родится, мне уже никогда не бывать свободной.

Глаза у Маргарет наполнились слезами. Она пыталась незаметно от Фрэнсис вытереть мокрые щеки. Нет, это ж надо так разнюниться! Превратиться в глупую плаксивую девчонку. Она высморкалась в мокрый носовой платок. Попыталась устроиться поудобнее и болезненно поморщилась, когда ребенок, видимо в отместку, лягнул ее под ребра. И тут она почувствовала у себя на руке прохладную ладонь.