Юность Моисея - Александр Холин

— Когда сойдёшь в Эребе, не иди прямо по дороге, — продолжил разговор лодочник, как только трирема оказалась на середине реки. — Она тебя здесь навсегда оставит. Шагай по малёхонькой нехоженой тропке. Выйдешь туда, куда надо. И не спрашивай ни у кого ничего. Здесь оставят.

Придёшь в поселение, не спеши сразу заходить. Найди воду, омой своё лицо и будь готов отвечать, когда спросят. Говори без страха, отвечай, не запинаясь, взгляда не прячь. Человека спасает умелая речь, откровенность вызывает снисхождение. Не смотри на умерших свысока. Ты здесь такой же, как и все остальные. Там всё увидишь.

Лодка уже рассекала волну, набегающую против течения, хотя ветра не было. Да и какой здесь ветер? Но ветер всё-таки был, и натяжное его дыхание чувствовалось постоянно. Вскоре на пути посредине реки показалась скала, и течение ныряло под неё в небольшой грот.

Хозарсиф чуть-чуть забеспокоился, но Хебесбаг посмотрел на него своими разноцветными глазами, как бы успокаивая. Ладья летела прямо на скалу, набирая скорость, а, влетев в грот, рухнула вниз. В этом месте был водопад. Настоящий. Как на земле. Но там, на земле, юноша тоже не раз ходил по Нилу на галерах, на челноках под парусом и даже на рыбачьих баркасах, но нигде ещё не сталкивался с таким захватывающим дух путешествием.

У юноши сердце свалилось в пятки вместе с падением ладьи. А она, ударившись о камни, разбилась и вместе с лодочником исчезла. Хозарсифа же, как ненужный балласт, выбросило на пологий берег. Он с размаху шлёпнулся прямо на живот и уткнулся носом в песок.

Сразу вспомнилось: «…омой лицо своё, ополосни пальцы…». Вероятно, подземная река разделялась здесь на два рукава. Кое-как поднявшись, Хозарсиф подошёл к потоку, осторожно попробовал рукой воду. Чистая, холодная, быстрая, она была, словно из родника, и ничуть не походила на тёмный мутный стрежень основной реки.

Умывшись, юноша встряхнул головой, будто пёс, и решил осмотреться. Солнца здесь, конечно, не было, но свет лился отовсюду. Казалось, подземелье светилось изнутри лёгким прозрачным светом, что поначалу удивило, потом обрадовало.

Прямо от песчаного пляжа начиналась широкая дорога, ведущая в какое-то междускалье. «…Когда сойдёшь в Эребе, не иди прямо по дороге…» — вспомнилось наставление лодочника. Юноша стал приглядываться и действительно обнаружил невдалеке чуть приметную тропинку, убегающую куда-то в сторону. Всё верно, Хебесбаг не обманул. Значит, правильно говорят, самый короткий путь никогда прямым и широким не бывает.

Идя по нехоженой тропинке к ущелью, Хозарсиф обратил внимание на каменные кусты рододендронов, растущие вдоль дороги. Хотя какие они каменные, когда каждый куст, учуяв путника, пытался дотянуться до него. Да уж, вожделенный камень или камень вожделения! Во всяком случае, не краеугольный и это хорошо.

Вдруг, прямо в междускалье, взору паломника предстала настоящая египетская пирамида, высившаяся как подземное сооружение жрецов, как храм Аида, властителя этого царства. Хозарсиф от неожиданности даже чуть приостановился. Что ни говори, а столкнуться в царстве теней с пирамидой, священным строением Осириса, было не к добру. Во всяком случае, адепту так показалось. Да и сама-то пирамида блестела каким-то отражающимся светом, ещё не существовавшим во внешнем мире.

Простояв на тропинке несколько минут, юноша решил всё-таки поближе подойти к сверкающей пирамиде, тем более, что не надо было ступать на дорогу, по которой лодочник не советовал идти прямым путём. Необыкновенное строение хоть и приковывало глаз, но в высоту намного было ниже египетских пирамид. Разглядывая сооружение, Хозарсиф заприметил, что на самой маковке многоярусной диковиной пирамиды блистает звезда со многими лучами.

Машинально пересчитав их, юноша удивился, потому что ни одна звезда не изображалась в египетской символике с четырнадцатью лучами. Вероятно, только в царстве теней и в тени царства можно увидеть такую. Вдруг парень увидел невдалеке человека, шагавшего ему навстречу. Как ни странно, а человек этот шёл со стороны пирамиды, то есть, её глубины. Человек приближался и, наконец, адепт понял, что это была его собственная фигура, только отражающаяся в стене, которая блистала много ярче любого бронзового зеркала.

Где-то послышались человечьи голоса. Хозарсиф увидел, совсем недалеко открытые во внутрь зеркальной пирамиды створки резных ворот, из-за которых и раздавались громкие голоса.

Заглянув во внутрь, юноша увидел двух огромного роста людей о чём-то спорящих друг с другом. Великаны — мужчина и женщина — пытались что-то доказать друг другу так размахивая руками при этом, что воздух пещеры содрогался. Но, либо они говорили на разных языках, либо не слушали, не слышали и не вникали в возникший между ними спор. Для них важно было только что-то доказывать.

— Совсем рядом в каменных кустах рододендрона пронёсся вздох. Хозарсиф оглянулся на звук и увидел лежащего недалеко от входа большущего дракона. Настоящего. Про таких и говорится во многих свидетельствах писарей. Дракон ещё раз тяжко вздохнул, облизнулся и на человечьем языке промолвил:

— Совсем разгулялись, зла на них не хватает.

Юноша смотрел на дракона широко открыв глаза не в силах произнести ни одного понятного слова. Чудище скосило на пришельца глаз и опять на настоящем человеческом языке промычало:

— Чё молчишь, знат-богатырь, аль душа в пятках по сю пору прячется?

— Кто ты, чудище заморское? — смог выдавить Хозарсиф.

— Имя моё странно, — выдохнул дракон, — Да не в имени дело. Если хошь, зови меня Ладонном, Оно и к месту будет. А ты, поди, из живых и пришёл, грехи искуплять желаючи?

— Истинно так, — кивнул адепт.

— Ой, давно я живых не видывал, — снова вздохнул дракон. — Всё этих вот сторожить приходится.

— А кто эти великаны? — осторожно осмелился полюбопытствовать Хозарсиф.

— Эти? — дракон повернул голову в сторону входа в зеркальную пирамиду, как будто увидел великанов впервые. — Это, брат, Микула-Селянинович и Златогорка Святогоровна. [85] Оба спорить будут, наверно, до конца веков, кому перемётную суму подымать. Вон она меж ними валяется. А того не ущучат никак, что в суме сей вся тяга земная. Вот и приходится сторожить дураков. Силы много, а ума так и не нажили.

— А зачем это? — удивился юноша. — То есть, зачем тягу земную подымать? Может, земле это вовсе и не надобно?

— Так думаешь? — дракон от растерянности даже почесал себя короткой чешуйчатой лапой по подбородку. — И действительно — зачем? Да… задал ты мне задачу!

Змей снова поднял голову, взглянул на Хозарсифа, как бы разглядывая — с какой стороны он вкуснее. Потом развернулся к пришельцу раздвоенным хвостом, залёг меж камней и замер.

Адепт подумал больше не беспокоить дракона без нужды, да про дальнейшую дорогу всё же спросить не мешало бы. Поэтому юноша стал пробираться меж окаменевших веток кустарника к голове змея. Тот, услышав шуршание позади, обернулся на звук.

— Опять ты, пришелец? — недовольно буркнул дракон. — Пришёл незваным, уйдешь негаданным, а мне ломай тут голову из-за вас случайных прохожих.

— Ты уж прости меня недостойного, — нарушил раздумья дракона Хозарсиф. — Только рядом нет никого, кто на человечьем языке разговаривает, и кто дорогу показать может. Мне бы умерших разыскать, да не просто умерших…

Выслушав причину, по которой юноша отважился спуститься в царство теней, дракон опять поскрёб короткой лапой подбородок и кивнул прямо на вход в зазеркальную пирамиду.

— Пойдёшь туда, — дракон для наглядности ещё указал лапой меж спорящих титанов. — Пойдёшь туда и выйдешь на верную дорогу. Только прямо по ней не ходи, худо будет. А тропка-стёжка выведет куда надобно. Меж этими, — дракон снова показал на титанов, проползи прямо под перемётной сумой. Тяжесть земли тебя не придавит, да и ругаться им не помешаешь.

Хозарсиф отвесил благодарный поклон подземной твари, вошёл уже в двери зазеркальной пирамиды, но нырнуть под перемётную суму не успел. Сзади снова раздался голос дракона:

— Погодь, паломник, может, скажешь, что с этими полу-умными делать, раз такой шибко умный? — змей кивнул на высящихся в проёме пирамиды Микулу-Селяниновича и Златогорку Святогоровну, не устававших всё так же спорить за честь поднятия земной тяжести.

— Ты, вижу, хоть и дракон, а душа у тебя добрая, — улыбнулся Хозарсиф. — Но никогда не забывай жизненного закона: Богу — Богово, Титану — Титаново, да и Дракону — Драконово. Впрочем, если тебе не жалко сил своих, то лучше бы примирить этих, — юноша в свою очередь кивнул на спорщиков. — У тебя даже имя — Ладан. Значит, должен всех слаживать. А эти сразу же согласятся, только шепни ему на ухо, что Златогорка в нём души не чает, а ей — то же самое, только про Микулу-Селяниновича. Вот и сладится у них всё по-человечески.