Ведьмина диета (СИ) - Ирина Сорока

— Глаш, что-то мне страшно, — потянула за рукав широкой рубахи Забава.

— Мне тоже, — шепотом ответила ей.

— Тебе?!

— Тише, ты дурная. Я что не человек?

До столицы верст десять осталось, а тут такое. Не село, а разбитое корыто, честное слово.

Дома с открытыми настежь дверями, чуть покачивающимися на сильном ветру, покосившиеся ставни когда-то ладных окон, кто-то уж и стекла побить успел. Мусор, перекатывающийся по траве и тишина. Нет здесь ленивой переклички петухов, проверяющих кто звонче поет, не брешут из дворов собаки на чужаков, не зовет хозяев скотина. Только тихие скрипы покинутых домов, больше похожие на стоны плакальщиц.

— Это что за княжество такое? — недовольно наморщила носик сестрица. — Поборами совсем свой люд задушил, что бегут от тебя?

— Так ведь чудеса невиданные, — растерянно вступился за князя Еремей.

— Вот еще. Люди с хорошего места не убегают. Вон у нас главный конюх каждый вторник чудеса показывает, как напьется, а конюшие только смеются и даже за дежурство в этот день спорят. Чтобы диво новое посмотреть.

Подъехала ближе да за ухо ухватила.

— Пусти! Больно же! Я матушке как приеду, пожалуюсь, она плетей всыплет.

— Не-а, побоится. Это я с тобой нянькаюсь, а с ней не буду.

— Ты что на царицу руку поднимешь?

— На государыню? Ни в жизнь! А вот с мачехой по-свойски можно.

— Пусти, — тоненько запищала Лизка, отмахиваясь руками.

— Ага, только язык за зубами держать научу. Ты ж замуж вроде собралась? Вот и учись помалкивать, чтобы с княгинюшкой в мире жить.

— Будет, Глаша, — вступился князь.

Рука так и соскользнула. Сколько горечи, сколько боли в голосе!

— Прости, — прошептала сестрица, утирая основанием ладони глаза. Непонятно, только у кого прощения-то просила, но кивнула ей, да отъехала. Что-то в кустах мне примерещилось.

— Вы езжайте дальше, я догоню.

Но меня будто никто не услышал, даже Лизка с места не тронулась. Ах, так? Тогда не жалуйтесь!

Спрыгнула на землю, да туда же в придорожную пыль повод бросила. Коняга у меня не молодая, чай далеко от хозяйки не уйдет. А сама осторожно, стараясь движений резких не делать, к кустам двинулась. Вроде, как и боязно, да азарт ребячий проснулся. Интересно, кто там прячется.

Раздвинула кусты жасмина, да и ахнула.

— Что там? — незнамо как рядом князь очутился.

Сдвинулась в сторонку давая посмотреть на притаившегося в зарослях страшного зверя.

— Рысь?

— Рысенок.

— Зеленая?

— Похоже на то.

— Откуда?

Пожала плечами. Оттуда же, что и все вокруг.

Осторожно раздвигая ветки, стала подбираться ближе. Малыш прижал уши и зарычал, но убегать не стал. Умница.

— Глаша, мой опыт охотника подсказывает, что где-то рядом бродит мама.

— Ты меня все равно защитишь.

— И не поспоришь, — где-то рядом хохотнул Еремей.

Медленно протянула руку и дотронулась до головы детеныша, пытаясь успокоить его и договориться. Рысенок недовольно размахивал хвостом, но укусить не пытался, поэтому решилась его осмотреть.

— Так и думала.

Задняя лапа запуталась в обрывке сетей и замоталась среди тонких веточек жасмина.

— Как же ты сюда попал?

Взяла малыша на руки, а он возьми да и прижмись ко мне. Совсем сердце растаяло. Маленький, растерянный, беззащитный…

— Дитя тебе надо, а не с рысенком нянчиться, — беззлобно проворчала Забава, из своего седла наблюдая за мной.

— Тоже мне учительница сыскалась, — огрызнулась в ответ. Дитя-дитя, я может быть и сама не отказалась, да не от кого.

— Выпускай его скорее пока, мама не пришла, — оглядываясь по сторонам, поторопил князь. — Хотя можем и подождать, у меня еще зеленых шкур в трофеях не водилось.

— Вот еще, ценным зверьем разбрасываться, — фыркнула в ответ да к коню своему направилась. Старый мерин обнюхал недовольно урчащее кошачье тельце, но возражать против нового пассажира не стал. Вот вам и еще одна странность. Где это видано, чтобы неприученная лошадь спокойно на хищников реагировала.

— Ой, какой хорошенький, — хлопнула в ладоши от восторга царевна.

— Ты его с собой взять собралась? — одновременно с ней спросил князь.

Еремей с Забавой к моим выходкам привычные только весело переглядывались друг с дружкой. Может сладиться, что у них? Вон как понимают с одного взгляда.

— Нет тут других рысей, кабы были, оставила.

— Почему?

— Потому что ненашенский он. Неправильный…

Со всех сторон с вопросами полезли, но как тут объяснишь? Ведь не только в цвете дело. Природа у него другая, сама суть не та. Это любая лесная ведьма сказать может или, например, леший. А обычным людям все одно. Они мелочей не замечают.

Залезла в седло да пришпорила коня. Время все объяснит да по своим местам расставит.

— Глаш, а Глаш, — догнал-таки меня князь. — Что не так?

— Не знаю, но боязно что-то мне. Будто беда приближается, а я ей навстречу мчусь. Думаешь, люди твои только из-за таких зверят дома побросали? Нет, они тоже чувствуют, только сделать ничего не могут, вот и бегут, куда глаза глядят.

Князь кивнул и так до самой столицы ни слова не сказал, только все время рядом держался, словно из-за каждого куста беду ждал.

Глава седьмая

Столицу Зареченского княжества мы только на вечерней зорьке увидели. Раскинулся по склонам холмов Озерск, сверкая и переливаясь всеми цветами словно бусы красавицы. Вот резные треугольники крыш с золотисто-красными в лучах заходящего солнца петушками, избы поскромнее утопающие в зелени и цветах, башенки смотровых, да пожарников и словно обручальное кольцо городская стена.

Весть о княжьем возвращении, словно ветер разнеслась по городу. И кто столь глазастым-то оказался? Теперь из каждого окошка высовывались любопытные лица. Многие выбегали на улицу со слезами счастья на глазах, приветственными криками, просьбами… может, было что-то еще, но в общем гомоне разобрать даже одну фразу целиком было сложно.

Княжеский терем находился в центре, сразу за широкой рекой, по ту сторону, которого отстал обычный люд. Кто же в государевы хоромы всех подряд пускать будет?

На площади перед крыльцом кто только не собрался и дружинники и бояре, даже княгиня, от нетерпения заламывая руки, ждала. Только Ольгред коснулся земли, как кинулась к нему, обняла, да не стесняясь, расцеловала в обе щеки.

— Сынок…

— Матушка…

И столько в этих двух словах, что не передать никакими другими. Здесь и тоска по родному существу, и радость встречи, и надежда… и много еще чего, тайного, только им одним ведомого.