Алиби Алисы - К. Дж. Скьюс

на маме — платье с голубыми цветами. Их глаза закрыты, и они оба плачут. Что же это происходит? Я не могу спросить маму, потому что она отругает меня за то, что я подглядывала. Музыкальный автомат щелкает и замолкает. Раздается еще один щелчок, и снова звучит аккордеон.

— Давай еще раз, — всхлипывает дядя Дэн.

— Песня слишком короткая, — отвечает мама, и когда я отваживаюсь взглянуть на них в третий раз, они уже не танцуют, а неподвижно стоят, крепко обнявшись, посреди зала.

Осторожно достаю с нижней полки две бутылки «Фанты» и бегу, пригибаясь, обратно. Засовываю бутылки в карманы куртки и взбираюсь вверх по лестнице. Алиса что-то рисует.

— Получите, — говорю я, ставя бутылки на коврик у входа. — Ой, мне надо пописать.

— Окей.

Поднимаюсь вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Папа играет на приставке в комнате Пэдди. Бегу дальше по коридору к комнате Айзека и врываюсь в нее, не постучав.

Айзек сидит у окна, накрывшись занавеской, словно невеста вуалью, и тайком курит. Услышав, что кто-то вошел в комнату, он подскакивает на стуле почти на фут, щелчком выбрасывает сигарету за окно и машет рукой перед лицом, разгоняя дым.

— Блин! Я думал, это папа? — говорит он таким голосом, словно у него вот-вот может случиться инфаркт. — Ты не могла, блин, постучать? Сколько раз тебе говорить!

— Мама с дядей Дэном обнимаются и плачут в баре, — выпаливаю я, с трудом переводя дух.

— Что?

— Мама с дядей Дэном обнимаются и плачут в баре, — повторяю я.

— Ну и что?

— Они танцуют под песню из музыкального автомата. Только они не так чтобы танцуют, а просто ходят по кругу обнявшись и плачут.

— Ну и что?

— С чего это они? Последний раз я видела дядю Дэна плачущим на похоронах дедушки. Но это было уже сто лет назад. Не могут же они до сих пор грустить, правда?

— Конечно нет, — отвечает Айзек, накрывается занавеской и закуривает еще одну сигарету. — Смотри за дверью.

— Тогда в чем же дело? — умоляюще спрашиваю я. Айзек продолжает курить с таким видом, будто ничто во всей вселенной его сейчас не интересует.

— Я не знаю. Спроси Пэдди.

— Он играет с папой на приставке.

— А где Алиса?

— В замке. Привести ее?

— Нет. — Он гасит сигарету о подоконник, закрывает окно и полощет рот какой-то жидкостью из маленькой бутылки. Потом вытирает руки мокрой салфеткой и открывает пакет леденцов. — Слушай, Фой, ты ни в коем случае не должна говорить об этом Алисе. Дядя Дэн не хочет, чтобы она об этом беспокоилась.

— О чем «об этом»?

— Я слышал, как он говорил однажды вечером с мамой и папой. У него целая куча проблем с полицией.

— О господи! Почему?

— Не знаю. Я не слышал всего, о чем они говорили. Они специально включили телик на полную громкость. Но полиция может отправить его в тюрьму. По-настоящему. На много лет.

— О господи.

— Его, наверное, какое-то время не будет.

— Он будет сидеть в тюрьме?

— Может быть. А может, будет где-нибудь еще. Знаешь, как раньше вместо тюрьмы высылали преступников в другие страны. Например, в Австралию…

— Так значит, он уедет в Австралию?

— Не говори ничего Алисе, хорошо? Айзек кладет пачку сигарет в деревянный ящичек, который бабушка привезла ему из Египта, приподнимает угол ковра, садится на корточки, вынимает две паркетины и засовывает ящичек под них. Через несколько секунд ковер уже лежит на месте, комната пахнет яблочным освежителем воздуха, а зажигалка и полоскание для рта чудесным образом испаряются.

— А что станет с Алисой, когда он уедет?

— Ей придется пойти в приют или что-нибудь в этом роде.

— Ни за что!

— Ш-ш-ш, говори тише.

— Мне все равно. Она ни за что не пойдет в приют. Она не сирота. Она наша.

Приют. Когда я слышу это слово, мне вспоминается мюзикл «Оливер!»[14]. Представляю себе Алису в лохмотьях, драящую каменный пол под присмотром какой-то старой карги, и мне становится дурно. Я должна что-то предпринять.

— Она останется здесь с нами, — безапелляционно заявляю я Айзеку.

— К сожалению, так может не получиться, — отвечает он поучительным тоном старшего брата.

— Я сделаю так, чтобы это получилось. Ее никто от нас не заберет. Я пойду и скажу маме.

— Нет, Фой, не ходи. Она поймет, что ты подслушивала. Ты же знаешь, как она этого не любит?

— Тогда мы с Алисой убежим.

— Не говори глупостей. Куда вам бежать?

— Все равно, никто ее не заберет. Я не позволю.

Возвращаюсь в наш дом на дереве, но там пусто. Алиса прибрала всю посуду, но ни ее, ни бутылок с «Фантой» не видно. Брожу кругами, надеясь увидеть хоть какой-то признак ее присутствия. На минуту мне даже кажется, что она уже исчезла, как джинн из бутылки, которого мы видели в фильме в воскресенье. Потом я думаю, что она могла упасть с дерева, и иду к заднему окну проверить. А что, если ее похитил незнакомец или злая колдунья обратила ее в мышь? А может, ее уже отправили в приют или даже в Австралию? И зачем я оставила ее одну?

Снова забираюсь на дерево, замечаю краем глаза какое-то движение и вижу, что Алиса объезжает на велосипеде стоянку. Она машет мне рукой, и все мои тревоги мгновенно забываются. Делаю несколько глотательных движений, чтобы избавиться от комка в горле, вытираю глаза, спускаюсь с дерева, беру мой велосипед и еду к ней. Она останавливается и поджидает меня.

— Тебя не было целых сто лет, — говорит она, протягивая мне бутылку «Фанты».

— Извиняюсь. Немного прихватило. Что ты делаешь?

— Ездила за стейками для полярных медведей. Магазин скоро закрывается. — Алиса показывает на кегельбан, и в мгновение ока я возвращаюсь в наш мир, и мы мчимся обратно к замку в «Ламборгини» и «Феррари», чтобы поспеть вовремя к вечернему чаю.

* * *

Последний раз я вижу Алису в аэропорту, когда мы возвращаемся из поездки во Флориду, которую устроил нам дядя Дэн. Я устала и едва держусь на ногах после задержки рейса, таблетки снотворного, от которой меня вырвало, и ужасной еды в самолете. Поездка была замечательной — думаю, что за все время мы провели не в парках или бассейнах всего несколько часов, а я съела столько оладий с сиропом, что с трудом влезаю в свою одежду. Но теперь всё уже позади, и мы все немного притихли. Сегодня 15 января, среда.

— Давайте мы пойдем за багажом, а вы идите в туалет, — говорит мама, и они с