Завтрак для Маленького принца - Наталия Миронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как хорошо, что на твоем пути возникают преграды. Полукруглые или обычные диваны, стулья, столы, кровати, одеяла, подушки. Наконец, одежда – платья, брюки… Хорошо, что они встречаются, потому что, пока их преодолеваешь, успеваешь взвесить все последствия своей решимости.
Полукруглый кожаный диван в гримерной был скользким и неудобным. Колючий плед, которым я «обожгла» спину, норовил сползти на пол. Я помню, что наша одежда перемешалась и образовала на полу небольшой курган. В этом кургане «покоились» остатки наших страхов. Мы же, превратившись в одно целое, утонули друг в друге, старательно удерживая равновесие на изделии итальянских мебельщиков.
– Я – старше тебя. Я – бывшая жена твоего отца, – произнесла я, едва отдышавшись.
– Даже не понимаю, о чем ты говоришь! – Саша сильным и ловким движением подхватил меня и положил на себя. У него это вышло очень ловко – видимо, сказывался опыт работы в балетных дуэтах. Впрочем, я была такая маленькая и худенькая, а он таким высоким и сильным, что, устроившись на его груди, я почувствовала себя очень надежно.
– Избавь меня от разговоров о возрасте. Мне это неинтересно, – произнес он, поглаживая мою спину. Я, чувствуя себя кошкой, почему-то сразу ему поверила и, удивительное дело, больше ни разу ни вслух, ни про себя про ту разницу не заикнулась. Конечно, я немного боялась его, возраста, который гарантировал наше расставание и был залогом его ухода от меня. Но в отличие от многих женщин в такой ситуации я не боялась яркого дневного света, не стеснялась его знакомых ровесников, спокойно признавалась в усталости и плохом самочувствии. Я не проявляла чудеса выдержки и выносливости, не подчеркивала возраст, но и изображать сверстницу тоже не считала нужным. Мне легко было это сделать – нашу с ним историю я читала с конца.
– Тебе с молоком?
– Да, и с сахаром.
– Это не похоже на диету!
– Вечером не буду наедаться. А сейчас хочу кофе с молоком. Большую кружку.
– Ты просто сошел с ума. Вчера были конфеты и спагетти, сегодня – кофе с молоком и сахаром.
– Жаль, у нас нет сливок. Густых и жирных. Завтра же куплю, и по утрам ты будешь делать мне кофе со сливками.
– Тебе нельзя.
– Можно. Из твоих рук можно все.
– Кто-нибудь подслушал бы наш диалог!
– На здоровье. Мне не жалко. Не хочу, чтобы завидовали, но отчего не поделиться счастьем.
– А ты счастлив?
– Да. – Он ответил на вопрос без всякой аффектации влюбленного. Он смотрел на меня просто и ясно, не намекая своим однозначным ответом на желание заняться со мной любовью. Он вообще ни на что не намекал, просто ответил на мой вопрос, охарактеризовал свое состояние.
– Отчего так?
– Я знаю отчего. Я думал над этим. Не очень хочется говорить – придется мысленно вернуться в Питер, а мы с тобой договаривались…
– Валяй. – Я поставила чашку на стол и села напротив.
– Знаешь, моя жизнь всегда была рваной и заплатанной. Детство – не хватало отца. Отрочество – не хватало матери. Тот возраст, который принято считать юностью, и вообще был похож на лоскуты – они оба отдалились. Это только психологи считают, что взрослым не нужны родители в том качестве, в котором они необходимы в детстве. Хотя, если честно, к тому времени я к этим вопросам уже относился несколько иначе – научился довольствоваться тем, что есть, и не подвергать анализу причины. Я понимал, что у нас все схвачено на «живую нитку».
– Что это ты «портняжным» языком заговорил?
– Не перебивай. Ты же была всегда. Во всяком случае, мне сейчас так кажется. Ты была всегда, но при этом оставалась абсолютно недосягаемой. Я не мог понять ни твои мысли, ни настроение, ни твои цели. И самое интересное, что при этом ты была абсолютно надежной. Дети это чувствуют…
– Я тебя ненавидела…
– Ты ненавидела моего отца, мою мать, а я попался под руку. Я это помню, как помнят зубную боль. Была и прошла. А в шестнадцать лет – смешно вспомнить, – когда у меня с отцом были отношения не очень хорошие, он решил вдруг воспитывать меня в строгости, а я воображал, что отобью тебя у него и женюсь назло ему. Дураком был, но уже тогда я все про тебя понял.
– А как же эти все Вероники, Лены? Как же Зоя?
– Да, Вероники, Лены, Зои. Как это лучше выразиться? Они – правда жизни. Физиология, условности возрастной группы.
– Но Зоя?! Ты же так был влюблен!
– Господи, вы, женщины, так любите копаться во всем этом. – Саша рассмеялся. – Я думаю, если бы это была действительно любовь, я не ушел бы от нее. Если бы это была любовь, я бы устроил так, чтобы и мы с Зоей жили, и ты была рядом. Я и тебя не оставил бы, и на Зое женился. Нет. Там, в этих отношениях, чего-то не хватало…
– Ну да. Не хватало. Двадцати лет. Разницы.
– Я тебя когда-нибудь назову дурой. И ты, пожалуйста, не обижайся. Если ты хочешь комплимент, вот он: ты очень здорово выглядишь, в тебе есть такая сила жизни и такой ум, что никакая молодость этим похвастаться не сможет. Но это не главное – ты нравишься мне, я люблю тебя. Люблю за потрясающую фигуру, грацию, за изумительный профиль. Но, главное, люблю за то, что описать невозможно, за то, что только можешь чувствовать, а, определив словами, обязательно соврешь.
Кажется, в тот раз он так и не выпил кофе с молоком, мы занялись совсем другими делами…
Наше счастье было таким безмятежным, какими бывали эти дни – дни наших выходных, которые мы старательно совмещали и проводили у меня на Чистом бульваре. Это ощущение чистоты, порядка и свободного дня. Ощущение тепла янтарных полов, воздуха высокого потолка с лепниной. Москва после Питера мне казалась такой ясной, просторной, светлой. Зимой, когда серо-голубой бульвар прочерчивался снегопадом, когда трамвай звенел в гулкой пустоте, когда шум автомобильных колес превращался в хлюпанье – тогда в нашем доме было уютно и надежно, как в хорошо оснащенной крепости. Когда за окном наступали зимние московские дни, слякотные, ветреные, с мокрым ознобом, мы расхаживали по дому в пижамах, босиком, бездельничали, много спали, читали, смотрели фильмы. Мы ценили минуты, не торопили часы. Дни и месяцы мы растягивали как могли – то, что с нами происходило, было ценно своим настоящим. Нам не надо было спешить еще куда-нибудь, к еще чему-нибудь.
В тот Новый год мы ничего не планировали. Хотели остаться в Москве и насладиться ее праздничным безлюдьем. Мы не спеша копались в книжных, запасаясь чтением, уже скачали фильмы и не притрагивались к ним, оставляя развлечение на праздничное потом. Мы завалили холодильник продуктами – «пижамное» состояние могло у нас продолжаться несколько дней, и мы оба его ценили. И Саша и я работали «на людях», а потому нуждались и любили уединение, тишину, и нам по-прежнему было хорошо вдвоем.