Сантехник - Иннокентий Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трое или четверо выживших арбалетчиков стреляют им в спины, однако, успевают сделать только по паре выстрелов, как последние нелюди уходят за стационарные щиты из жердей.
Я вымотан долгим и тяжелым штурмом, видя гибель четверти стражи, спускаюсь вниз, чтобы помочь моим знакомым с ранеными и убитыми.
Теперь настроение у мужиков разительно поменялось, трупы орков не мародерят тщательно, собирают оружие и пояса, больше уже ничего не успеть сделать засветло. Наших раненых уносят в лазарет, мертвых в подвал, на это дело мы ввосьмером тратим все время до заката. Орков уже не выбрасываем в реку, валяются там, где упали. Понятно, что нет больше смысла прибираться так тщательно, перспективы стали совсем нерадостные у защитников.
Теперь оружия и доспехов на каждого найдется, только, меня удивляет, что телами своих товарищей выжившие воины совсем не занимаются. Подойдут попрощаться, типа, чтобы помолиться и все, уносите как хотите.
Налицо какая-то кастовая система, воины совсем не работают, вообще никак, мужики не воюют, мне это не понять в такой критический момент для крепости, когда нужны все люди на стене.
Однако, это не мой улей, у них тут своя жизнь со своими законами и понятиями, поэтому ничего умного сделать я не могу, тем более, ничего мне не выразить словами так, чтобы меня хоть немного поняли.
Мужики перекусили вместе со мной, достали из подвала пару бочонков, себе маленький и отнесли воинам большой. Разлили по кружкам сладкое и ароматное вино, провозгласили несколько суровых тостов.
Провозгласили с довольно мрачными лицами, я разобрал уже знакомые слова — смерть, погибли, завтра.
Ну и выпили прямо, как прощаясь друг с другом, только, к воинам все равно не пошли, остались в своем кругу.
— Да, даже перед лицом смерти не могут объединиться последние оставшиеся в живых люди в крепости, вместе отметить свою завтрашнюю смерть, — понимаю я.
Очень сильные здесь сословные предрассудки, прямо как в Индии кастовая система. Да и выпили немного, там еще не один бочонок остался, однако, разлили только один, остальные не стали доставать из подвала.
— Эх, у нас бы ни капли врагу не оставили, что не выпили бы, то точно понадкусывали бы! Какие-то все же люди здесь другие, безропотно на смерть готовятся идти.
Почему так — хрен его знает, оркам что ли лучше оставить?
В молельный храм по четыре раза в день забегают и там немало времени проводят, как я вижу. Наверно, что-то в религии местной такое есть, что народ безропотен и послушен.
Уснул сразу, вслушиваясь в тихую перекличку воинов-дозорных на стенах, только, встал ночью отлить вино и потом уже не уснул до утра.
— Придется что-то решать самостоятельно. Вообще никакой разумной инициативы насчет отступления среди воинов и мужиков не видно, все как бараны на бойню завтра пойдут дожидаться приступа. Стоит ли мне лезть на стену, может, по мужицкому моему статусу лучше в тылу отсидеться?
Такие вопросы лезут в голову, ведь ясно, что город завтра не устоит после первого приступа:
— И что, здесь мне погибать, переселенцу из чужого мира? Не пора ли свалить под шумок? Все равно меня в стражу не принимают, совсем это сложное здесь дело, чтобы поменять свой статус.
— На стены вылезешь и все, уже не уйти будет, еще в окружение попадем, а потом меня точно замучают насмерть нелюди из моих бывших хозяев. Сдаваться нельзя, только и воевать смысла точно нет, было бы воинов раза в полтора побольше, а так без шансов пережить первый или второй приступ. С сорока бойцами, да еще без начальства — никаких вариантов. Может, первый раз все же отобьются, особенно, если я помогу, — договариваюсь я сам с собой и совестью, наконец крепко засыпаю.
Рано утром уже сам себе подношу камни из огромных груд под стенами, хорошо, что хоть с этим делом начальство крепости не пожлобилось, навезли гостинцев на год осады.
Ношу себе, потом меня просят другие воины, но, чтобы самим спуститься вниз и прихватить пару булыжников никто не спускается. Мне это поведение снова не понятно, однако, я помогаю соседям, все же вместе будем отбиваться сейчас.
Тем временем кто-то из опытных воинов все же решил пораскинуть немного мозгами и начать эвакуацию раненых, таких, которые еще могут сами ходить. И смогут грести по очереди. Еще фельдшерицу вместе с ними сажают на пару лодок, которые я себе уже было присмотрел для спасения. Ничего, там еще три штуки осталось, хватит еще на пятнадцать-двадцать человек, кто выживет и успеет добежать до них.
Усадили десяток раненых в спущенные на воду по деревянному желобу лодки, вставили весла и оттолкнули от берега.
От такой тупости я чуть в голос не заругался, знаю ведь, что с дежурными у нелюдей все в порядке в орде, не спят, крутятся по границе своих стоянок. Поэтому проскочить в светлое время суток по не очень широкой реке таким беглецам точно не получится. Всего сотня метров, даже у того края грести невозможно станет, как только пара нелюдей с луками появится на высоком берегу.
Это нужно было, как стемнеет, такую операцию проводить, в темноте еще есть какие-то шансы отплыть, если даже отдаться на волю течения и веслами на бултыхать. Река мимо не так медленно течет, километра два-три в час примерно, за восемь часов темноты отнесло бы только течение на двадцать километров ниже. Да и на веслах потом можно это расстояние удвоить. Что там ниже расположено — я опять не знаю, однако, раз отправляют туда более легко раненых, значит, какой-то смысл в этом есть.
Ну, запомню для себя такое направление побега, если крепость падет.
Правильнее сказать — когда крепость падет, не долго ждать осталось.
Только, кто меня слушать будет?
Я специально поднялся на острый боковой край крепостной стены, чтобы проследить судьбу беглецов из осажденной крепости.
Как и предполагал, шум от плеска весел, который сразу же начал раздаваться от лодок, быстро привлек внимание дозорных. Раненые воины сразу очень зря поторопились уйти подальше, только накликали на себя неминуемую беду, причем с обоих берегов.
Они прижались ближе к внешне пустому берегу, однако, вскоре там появились наездники на своих гиеноконях и первыми выстрелами с двадцати-тридцати метров сняли обоих гребцов. Расстояние для них на самом деле плевое, еще живые раненые попрятались на дне лодок, только, попали под перекрестный
