Золушка и Дракон - Елена Михалкова

Инга Григорьевна замахала на него руками, побагровела, и Сергей поторопился исчезнуть из их дома до начала семейной ссоры.

Предположение разгневанного Семена Петровича о времени убийства было ошибочным, в этом Бабкин не сомневался ни секунды. Он внимательно читал заключение экспертизы и помнил слова «не менее, чем за восемнадцать часов…» Олесю Курехину нашли в восемь утра, значит, смерть наступила около двух. В это время Олег Чайка ел жареную картошку у гостеприимной Инги Григорьевны.

«Да что я так вцепился в это убийство? – озадаченно спросил себя Сергей. – Сегодняшние исчезновения с тогдашними событиями могут быть никак не связаны. Телефонные связи надо пробивать, смотреть, не появлялись ли „чужие“ номера в те дни, когда пропадали девчонки… А не алиби этого козла проверять».

Он вернулся в пансионат, отчитался перед Евгенией Черниковой, ждущей подробностей расследования, и отправился позаниматься на свежем воздухе, а заодно позвонить Макару. Но в трубке вместо насмешливого илюшинского голоса сначала раздавалось противное жужжание, затем кто-то весело хрюкнул пару раз, и на этом связь оборвалась окончательно.

– Черт бы вас… – в сердцах выругался Бабкин.

Все шло неладно. Расследование неумолимо заворачивало в тупик, помощи от местного следователя можно было не ожидать, и все говорило о том, что, не случись в ближайшие дни еще одного исчезновения, дело так и не будет раскрыто. Никакой информации Бабкину собрать не удалось. Разве что установил, кто следил за ним возле его собственного дома… Ну и что?

Сергей Бабкин достал из кармана уточненный список отдыхающих, которые могли быть виновниками похищения, расправил его и пробежался взглядом по фамилиям и характеристикам. За несколько дней, что он провел в «Рассвете», Бабкин запомнил почти всех: трогательную пожилую пару, семью с тремя детьми, хватающими на завтраках еду со столов других посетителей под одобрительный смех родителей, маму с взрослым сыном-оболтусом, вечно уткнувшимся в свой ридер, молодоженов, две супружеских компании… Насколько ему удалось узнать, никто из этих людей двадцать лет назад не жил ни в поселке, ни в райцентре. Но это требовало уточнения, а при таком количестве потенциальных похитителей его ожидала гигантская работа, осложнявшаяся тем, что отдыхающие понемногу разъезжались… Бабкин уменьшил свой список, оставив в нем только тех, кто приехал без детей: с какой стороны ни взглянуть, дети оказывались слишком серьезной помехой для похищения. Когда он сделал это, на первом месте остался доктор Леонид Сергеевич Абрамцев, с которым он каждое утро беседовал о пользе физических упражнений и вреде большого спорта. Мог доктор с обликом доброго гнома быть тем, кто похищал девочек? Запросто. «У него и доступ к лекарствам есть…»

Но о чем бы Сергей ни думал, мысли его неизменно возвращались к поселку.

«Все крутится вокруг этих несчастных Вязников! Какое-то заколдованное место…»

Он вышел к площадке и остановился, увидев, что снаряды заняты. На турнике подтягивался загорелый мужчина в коротких спортивных шортах. Загорелый торс блестел от пота, мышцы вздувались, когда он рывком поднимал длинное тяжелое тело вверх, зависал над перекладиной и медленно, с натугой опускался вниз. Наконец спортсмен закончил, разжал пальцы и спрыгнул, подняв столбик пыли. Он сдернул полотенце с соседнего снаряда, вытер лоб, обернулся – и Сергей узнал мужа заведующей.

Доброжелательно улыбнувшись, тот пошел навстречу сыщику, пока тот напряженно вспоминал, как же зовут его недавнего знакомца. «Игорь? Никита? Илья!»

– Здорово! Тоже позаниматься? – спросил Григорьев, кивая на площадку.

– Хотел размяться немного. Не привык без тренировок, – признался Бабкин.

– Тренажерного зала здесь не хватает. И нормальной кухни!

Он подмигнул, и Сергей рассмеялся:

– Что есть, то есть.

– Ольга задумала на днях отпраздновать середину последней смены, а то скоро уже и август пойдет на исход. Будут конкурсы всякие, вроде бега в мешках, песни-пляски… Но самое главное, наготовят всего от души! Страшно сказать, может, и отбивными побалуют.

На лице Бабкина отразилось глубокое сомнение.

– Верь мне, – убедительно попросил доктор, непринужденно перейдя на «ты». – Слушай, как твое расследование? Ну не смотри так, Оля мне все рассказала. Откровенно скажу, я обеспокоен. Хотел даже поговорить с матерью Матильды, но жена отговорила. Что там у нее с анализом крови?

– Не знаю, я не врач, – сдержанно сказал Сергей.

– Но девочка в самом деле ничего не помнит?

– Да. Не думаю, что она врет.

– Паршиво, – Григорьев озабоченно скомкал полотенце. – У меня не праздный интерес. Во-первых, это имеет прямое отношение к Оле. А во-вторых… Не знаю, известно ли тебе об этом, но в поселке уже было нечто подобное: сначала пропали две дурынды – правда, быстро вернулись, а потом случилась трагедия. Олину сестру убили.

– Ты ее знал?

– Нет. Может, и видел ее на улице, но не обращал внимания. Я тогда был довольно зацикленный на своем богатом духовном мире – юный дурак – и полагал, что девочки меня мало интересуют. Я, как выяснилось, вообще ничего вокруг себя не замечал! Представь, сюда несколько лет подряд приезжает один тип, художник, который вырос в Вязниках, но до тех пор, пока он мне об этом не сказал, я его не помнил.

– А потом вспомнил?

– Вспомнил, а как же… Он изменился-то не сильно. Я его видел тогда пару раз, мог бы сам и узнать, без напоминания. Поболтали, обменялись ностальгическими впечатлениями, вспомнили молодость: как я с женой познакомился, как он из поселка старался вырваться… Говорит, картины продает в Москве, и успешно.

У Сергея вертелась на языке саркастическая реплика о том, в чем успешен Олег Чайка, но он решил не сплетничать.

– Ладно, не буду мешать. Если понадобится помощь – звони! Я сегодня-завтра здесь, а потом обратно в Москву. Запиши номер…

Он продиктовал телефон, хлопнул Бабкина по плечу:

– Не унывайте, Холмс! Может, анализы Матильды – это ерунда, придуманная и оплаченная вздорной мамашей. Бывай!

Он размашисто зашагал в сторону озера.

– Хотелось бы надеяться, что ерунда, – пробормотал Сергей, провожая его взглядом.

Сергей вспомнил Ольгу Григорьеву и представил их рядом, Золушку и Принца. Пусть не было мачехи, злых сестер и грязной каморки с вездесущей золой, но была тоскливая беспросветная жизнь, была мечта о сказочном будущем, вырастающем вдали, за лесом, словно недосягаемый для замарашки золотой замок на высокой горе.

«Чем не Золушка?»

Но Сергей знал чем. Эта волевая женщина, сумевшая переломить обстоятельства в свою пользу, была слишком сильной и упорной. Она мужественно выцарапывала счастье у судьбы, дралась за него, защищала свою любовь и ее же оборачивала оружием. Другого у нее не было. Маленький стойкий воин против дракона, обжигавшего ее пламенем из десятка пастей, безжалостно клеймившего огнем: потаскушка, дешевка, грязная деревенская девка, расчетливая лгунья.

Принц, к его чести, оказался непоколебим, но что стало бы с девушкой, окажись на его месте другой, более уступчивый юноша? Осталась бы она в Вязниках, оплакивая искалеченную жизнь, или выбралась бы, бежала, как та, другая, бросившая ребенка и пытавшаяся искупить это под конец жизни?

Сергей ни секунды не сомневался, что не осталась бы. Но и не сбежала бы. Такие, как она, не бегут.

Бабкин, последний раз читавший сказку о Золушке в семь лет, вдруг задумался о ее героине. Он поискал слово, которое, как ему казалось, лучше всего характеризовало ее, и наконец нашел его.

«Кротость».

– Непротивление злу насилием, – вслух сказал он, усмехнувшись.

«Да, пожалуй, так».

Ольга Григорьева была слеплена совсем из другого теста, и слово «непротивление» в ее словаре не встречалось. Если она и была Золушкой, то Золушкой в железных башмачках, упорно продиравшейся сквозь чащу без всякой надежды на фею – в глазах ее отражаются огни замка, взгляд пылает, и не только то, что впереди, заставляет ее идти, но и то, что осталось за спиной: нечищенный котел над чадящим очагом, убогая постель, окна в золе и копоти.

Такая трактовка оказалась Бабкину не по душе. Золушка в доспехах воительницы не вписывалась в знакомый с детства образ, как если бы Сергею предложили представить Красную Шапочку в волчьей шкуре, небрежно наброшенной на плечи. «Вообще-то шапочка у нее была серая, из волка, просто носила она ее мясом наружу», – припомнил он чернушную школьную шуточку, усмехнулся и двинулся к площадке, на ходу разминая руки.

Подойдя к турнику, Бабкин подпрыгнул, ухватился за гладкую железную палку. Выдохнул – и принялся считать про себя, подтягиваясь.

Когда он закончил, то почувствовал себя намного лучше. Надо было еще пару дней назад сюда прийти, подумал Бабкин. Он позанимался еще немного и вдруг остро ощутил, что хочет есть.