Свободен - 2. - Елена Лабрус

ты, между прочим, по своей дурацкой привычке всё замалчивать, ничего мне не рассказал.

— И правильно сделал, — переворачивает он, не глядя ещё один лист. — А то, как и откровения Захара, и мне бы вылезло это боком.

Она в сердцах бросает на стол папку.

— Да, я была не права с Захаром. Не права. Ни тогда. Ни сейчас. Да, я поступила глупо и подло. И тогда, и сейчас. Но я живая, а не каменная. И тоже, как и все, ошибаюсь. И я раскаиваюсь за свои сегодняшние слова. Просто меня никогда не таскали за волосы, и да, я была груба, поступила ужасно, и девочка эта хоть и начала первая, но пострадала из-за меня. Но я просто человек, в конце то концов, — отталкивает она бумаги и резко отворачивается. — Я имею право ошибаться.

Губы её трясутся. И как они ни старается сдержаться, бесполезно. Слёзы текут. Она вытирает их рукой, стараясь не всхлипывать.

И в этом залитом светом кабинете, где за панорамным окном уже зажглись огни ночного города, глядя на её подрагивающие плечи, я как остро это чувствую — насколько она одинока. Хрупкая девочка в злом мужском мире.

Я знаю, что её не подойдёт утешить Артём, хотя сердце его сейчас тоже разрывается. Ей некому прийти и пожаловаться дома. Не с кем поделиться. Нет надёжного мужского плеча, на котором можно просто выплакаться. Никто не пожалеет. Никто не выслушает, не поймёт, не поддержит. Она одна. Совершенно одна.

— Эл, — обнимаю я её, простив всё. Всё, окончательно и бесповоротно. Потому что что бы она ни говорила, ни разу, ни единым словом не солгала. Она ни перед кем и ни в чём не виновата. Передо мной так точно. Только в том, что полюбила. К сожалению, не того парня и так не вовремя.

— Я понятия не имела, что всё так плохо в компании, — обняв меня, выдыхает она. — И про эти липовые анализы, что вам подсунули на свадьбе. Артём, — поворачивается она, — это не я.

— Я знаю, — кивает он, закрывает и откладывает папку. — И, кажется, знаю, почему на «Эллис-Групп» у нас такие же липовые бумаги. Это называется почерк…

— Добрый вечер! — на полуслове обрывает его женский голос, и всех заставляет повернуться к двери.

— Не помню, чтобы я тебя приглашал, мам, — отворачивается Артём обратно к столу.

— Ты никогда меня не приглашаешь. И сам не приезжаешь. Не звонишь и не отвечаешь на мои звонки.

— Майя Аркадьевна, — приветственно кивает Элла.

— Здравствуйте, Эллочка, Ланочка. Как хорошо, что вы все здесь. Всех разом и повидаю перед отъездом, — неловко топчется она у входа.

— Проходите, Майя Аркадьевна, — вытирая заплаканные глаза, кидается к ней Элла. — Присаживайтесь. Чай, кофе, что-нибудь принести? Может…

— Обойдётся, — обрывает её на полуслове Артём.

— Спасибо, мальчик мой, — скидывает она пальто и неизменную шляпу на кожаный диванчик. — Услышать это от сына особенно приятно.

— Нет, особенно приятно было Елизарову узнать через тридцать два года, что его столько лет водили за нос.

— Артём, ты несправедлив, — останавливается она перед ним.

— Ой ли? — откидывает её руку, когда она тянется убрать что-то с его рукава. — Так давай восстановим, если не мою, так хотя бы историческую справедливость. Расскажи нам как выглядел мой настоящий отец тридцать лет назад. Был он гладко выбрит или с бородой? Хорошо ли целовался? Получила ли ты удовольствие?

Пощёчина звучит звонко. Но он только гаденько смеётся.

— Аргументированно, — и садится на стол.

— Я никогда тебя не била… — тяжело дышит она.

— Так поздновато начала, — не сходит с его губ язвительная ухмылка.

— Я не буду оправдываться…

— А зря, — снова перебивает мать Артём. — Это как раз тот самый случай, когда неплохо бы и объяснить свою правоту. Или попросить прощения. Нет, не у меня. У человека, который ни разу в тебе не усомнился. Поверил на слово. Принял. Поддерживал. Растил меня как родного сына. К слову сказать, я и есть его родной сын. Твоя гинеколог была права. А вот бумажки, что тебе предъявили, фальшивые.

— Так ты всё же сын Елизарова? — с облегчением выдыхает она.

— Да, мам. Вот только тебя это никак не оправдывает, — отворачивается Артём.

— Это был его выбор, — обходит она его ноги, чтобы посмотреть в лицо. — Ты думаешь, почему я не вышла за него замуж? Почему ждала, когда ты родишься? Но к несчастью, ты родился маленькой копией меня.

— Просто у него не было выбора. А если бы был, как знать, кем бы я вырос.

— Значит, вы с Ланой не сводные? — поворачивается она ко мне, так и стоящей всё это время там, где и стояла, когда она пришла.

— Нет, мы с этой не родственники. А ты лучше расскажи, кому ты разболтала эту историю, что её так умело использовали. И с чего вдруг, после того как ты столько лет молчала, она вылезла в такой подходящий момент.

— Она рассказала мне, — делает шаг вперёд Элла.

Глава 39

— Вот как? — удивлённо приподнимает брови Артём. — И когда же это было?

— После Хайнаня. В новогодние праздники. Майя Аркадьевна приехала к нам с мамой в гости и поделилась, что ты встретил девушку с такой же фамилией, — отвечает по-прежнему Элла. — И это удивительно, потому что фамилия у вас довольно редкая, но однажды в её жизни тоже был однофамилец. Как раз до того, как у неё появился ты.

— Но я ничего не говорила про то, чем закончила эта встреча, Эллочка, — оборачивается Майя Аркадьевна. — Увы, такие вещи мы хороним в памяти раз и навсегда, словно их никогда и не было.

— Нет, сейчас не говорили, — качает головой Элла, но взгляд её останавливается, да и вся она замирает, словно только что это вспомнила или что-то поняла. — Но однажды. Сколько же тогда мне было лет? Двадцать два? Двадцать три? Были каникулы. Лето. Артём как раз вернулся с Китая. И вы вместе с ним. И я уже не помню, как вы у нас оказались. И почему приехали поздно вечером одна, но в тот день между родителями что-то произошло.

— Ляля сама мне позвонила. Алевтина, твоя мать, — отступает Майя Аркадьевна к диванчику и падает в него как подкошенная, видимо, тоже вспомнив это.

— Я думала они просто поссорились. Отец её ударил, — задумчиво провожает её Элла глазами. — Но, наверно, было хуже.

— Всё было действительно намного хуже, — выдыхает Майя Аркадьевна и кладёт руку ладонью на лоб.

— Просто я не хотела в это верить. Думала, что неправильно всё поняла, — кивает Элла. — Но помню, как вы ей тогда сказали: