Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

Это был такой своеобразный шик – появиться в залах слегка пьяным, с отверткой в руках, и дурным голосом орать: «Галерея закрыватцо!». Посетителей сдувало как будто ветром. И уже у редкого правдолюба возникало желание заводить дискуссию по поводу раннего закрытия: «Как же так! Еще только четверть восьмого, а Третьяковка по графику работает до без пятнадцати!».

Надо сказать, что после изъятия ножиков на Главном входе тема якобы несвоевременного закрытия была у правдолюбов уверенно второй по популярности. В этом сугубо техническом моменте правдолюбам тоже мерещилось ущемление их гражданских прав, политических свобод и человеческого достоинства. Упрется вот такой осел и начинает нарочито медлено исследовать со своей толстожопой ослицей залы «первой» зоны. И сколько ты ему не объясняй, что Галерея к 19:45 должна быть закрыта уже ВСЯ, а это шестьдесят четыре зала, шестнадцать кодовых дверей и несколько десятков злых, усталых человек, которых нужно вовремя отпустить по домам – ему это совершенно не интересно. Напротив, именно сейчас, в полвосьмого вечера ему надо срочно рассмотреть портрет девицы Лопухиной.

И ведь по большому счету аргументов у тебя нет никаких – на табличке у входа действительно написано: «Время работы: 10:00–19:45». Прибить бы эту табличку на лоб человеку, который придумал такое.

Обычно вступать в переговоры с правдолюбами – сущее наказание. Эти люди не понимают никаких логически безупречных доводов и игнорируют все апелляции к здравому смыслу. Им элементарно насрать и на доводы твои, и на апелляции, и тебя самого лично.

Но совсем другое дело, когда ты нетвердой походкой медленно подходишь к правдолюбу. С горящими желтым огнем неукротимой ярости глазами. Поигрывая здоровенной отверточкой. И, предварительно обдав его сложным букетом запахов, ласково просишь очистить помещение. О-о-о! Правдолюб тут же подхватывает свою толстожопую и с места включает пятую скорость. Российский правдолюб, честно говоря, жидковат, и если на него поднажать – дает дриста.

К сожалению, всякое явление имеет и обратную сторону. Справиться, будучи под газом, с финскими кодовыми замками было уже гораздо сложнее. Они и так-то были «с приветом», а уж когда на их «привет» накладывался твой… Половина дверей просто отказывалась закрываться. Тогда на них плевали слюной и ставили на сигнализацию «условно».

Заинтересованность личного состава в конечном результате наших общих охранных усилий пропала как факт. Диспетчеров, просивших в случае срабатывания сигнализации проверить те или иные помещения, с чистой совестью посылали настолько далеко, что даже то место «куда Макар телят не гонял» казалось им ближним Подмосковьем. Сотрудникам негласно было разрешено сидеть на постах и даже читать. Спать им просто не успели разрешить – «Курант» разогнали.

Это была Римская империя времен упадка. Дикие германцы еще не приходили, но в патрицианских салонах уже в большой моде всякие шурумбурумы и сомнительные увеселения с клизмами.

Н-да…

Как уже упоминалось, руководящие работники принялись выпивать водочки. Я, разумеется, тоже. Главным образом потому, что к напиткам полагалась закуска. На водку еще денег наскребали по сусекам, а вот с провиантом было совсем плохо.

Обычно покупали банку каких-нибудь бросовых килек, злодейски утопленных в томатном соусе и, если удавалось, выклянчивали в столовой полбуханки черного хлебушка. Иногда Олег Баранкин приносил деревенского сала. Словом, все было очень скромно, очень бюджетно, и без каких-либо излишеств. Но после голодного двенадцатичасового рабочего дня и эти скудные огрызки смотрелись витриной Елисеевского магазина.

Яркие гастрономические картины навязчиво маячили перед глазами. Я так отчетливо представлял себе, как макаю горбушку в килько-томатную жижу, что аж челюсти сводило. О сале я старался вообще не думать, так как можно было в обморок упасть от таких размышлений. Но чтобы получить доступ ко всем этим босяцким лакомствам, необходимо было приличия ради выпить свои пятьдесят грамм. Это же ведь закуска, а не шведский стол!

Однажды я и Валерьян Кротов, собрав с участников драмкружка членские взносы, отправились в заветный лабаз на Ордынке. Так как суммой мы в тот раз располагали особенно небольшой, то и к заданию отнеслись со всей ответственностью. Очень уж не хотелось подвести драмкружковцев, доверивших нам все свои карманные деньги. Хотелось, наоборот, подарить друзьям праздник с фейерверками.

Однако по дороге ничего путного придумать так и не удалось. Оно и понятно. На тридцать два рубля с копейками особо не загуляешь. Перебрав в уме несколько комбинаций «водка + закусь», мы поняли только то, что омары, острые провансальские сыры, андалузская ветчина со слезой и тающие во рту шведские фрикадельки в бюджет не вписываются никаким макаром. Выбирать предстояло из ассортимента классом пожиже.

– Может пельмешков, Валерик? – осторожно закинул я удочку. – Знаешь, под майонезом они чудо как хороши!

– На бухло не хватит, – хмуро возразил Валерьян., не сбавляя шага.

– Тогда сосисочек царицынских, а? С горчичкой… – не сдавался я.

Валерьян остановился, пожевал губами и сказал, как отрезал:

– Фил! Нас вообще-то за водкой отправили. Какие еще на хрен пелемешки? Денег-то откуда взять? Мне штаны свои продать? На месте будем определяться, что к чему.

Спорить было бесполезно, оглоблю хуем не перешибешь.

– О’кей. Ты – босс, – согласился я с досадой.

Вот стоим мы с ним перед прилавком, аккуратно пересчитываем наличные капиталы, и сообща соображаем, как бы их половчее истратить. Собственно, выбор оказался совсем небогат. Лавировать предстояло между китайской тушенкой с красивым, хотя навряд ли уместным названием «Дружба» и балтийскими кильками в томате, которые так и назывались, без всяких маркетинговых затей: «Кильки в томате». Правда, второй вариант предполагал известный компромисс с совестью: вместо проверенного бренда «Завалинка» пришлось бы брать никому не известное пойло «Мордовская». А там одна бутылка чего стоила… Кривая-косая, еще доперестроечного бледно-зеленого мутноватого стекла. Этикетка почти в точности копировала дизайн «Московской», только напечатана она была на рыхлой оберточной бумаге, а приклеена чуть ли не поперек бутылки. Словом, товарный вид изделие имело неважный. Иллюзии по поводу налитой вовнутрь него жидкости мог питать только человек очень наивный, или иностранец.

Консультации в подкомитете получились бурными. Валерьян как представитель старой школы, отдавал предпочтение синице в руке, то есть «Завалинке» и тушенке. Меня лично гораздо больше волновало именно съестное, и я горячо настаивал на кильках (прошлое знакомство со свининкой не доставило мне ни малейшего удовольствия). Я еще, помню, напирал на то, что нынче четверг, исконный рыбный день. Мол, не стоит гневить Нептуна, отказываясь по святым четвергам от его даров. Валерьян в ответ упрямо бубнил про непревзойденное качество «Завалинки». Еще Валерьян сообщил, что он, оказывается, принес сегодня из дома (можно сказать, от семьи оторвал) репчатого лука. И что если размешать тот лук с тушенкой, то получится очень даже ничего. Мне хотелось его самого убить, расфасовать по банкам и скормить драмкружковцам.

В бесплодных препирательствах прошло несколько минут. Переругиваясь хриплым шепотом, мы что-то доказывали друг другу, дважды в особо напряженные моменты обсуждения выходили на улицу и с радостным гамом возвращались назад, окрыленные свежими идеями… Тут же выяснялось, что на их воплощение денег все равно не хватает.

В конце концов решили рискнуть и взять килек – китайская тушенка как-то совсем не вдохновляла. На ее яркой этикетке была изображена веселая свинья в розовой шляпе, но содержимое банки по вкусу больше напоминало говно пополам с паровозным пушсалом.

Все то время пока мы совещались, продавщица – дородная, крашенная в ярко-рыжий цвет тетка, – с нескрываемым интересом следила за этим интеллектуальным тяни-толкаем. Она не вмешивалась, не лезла с советами и не проявляла никакого нетерпения – происходящее ее действительно забавляло. Думаю, тетку в первую очередь удивляла очевидная дисгармония между респектабельным внешним видом покупателей и планируемыми приобретениями.

Выглядели-то мы действительно весьма прилично и далеко не бомжово. Во всяком случае, к моему шелковому галстуку и актуальному пальтишку Lonsdale гораздо больше подошли бы бутылочка «Пешехода» и крепкий батончик брауншвейгской колбаски. Валерьян в своей консервативной серой тройке тоже походил скорее на бухгалтера или государственного служащего, чем на человека, который всерьез собирается пить «Мордовскую».

Когда я вывалил на кассу горсть мелочи и небрежным тоном озвучил заказ («Кильки в томате и ноль-пять «Мордовской», пожалуйста»), продавщица участливо осведомилась: