Человек находит себя - Андрей Черкасов

«Ну теперь-то она обязательно напортачит», — подумал Костылев, оставляя на столе только что подписанный бланк.

«Что он с ума сошел, что ли? — подумала Таня, глядя на аккуратно выведенные чернилами цифры. — За одну смену зарезать столько шипов на одном станке! И фрезерные тоже… Разве же они справятся? Нет, хватит произвола!»

Таня решила протестовать. Однако попытка разыскать Костылева не привела ни к чему. Что же делать?.. Идти жаловаться? Нет. Не так давно она сама отвергала это.

«Как хочет, — решила, наконец, Таня. — Сделаю столько, сколько смогут пропустить станки, а завтра основательно поругаюсь с ним, пусть он идет жаловаться!» От этой мысли стало легче.

Но в самом начале смены выяснилось еще одно досадное обстоятельство. Шипорезчица Нюра Козырькова, всего неделю назад переведенная Костылевым в Танину смену, совсем не представляла себе, как обрабатывать новые для нее детали.

— Татьяна Григорьевна, да вы поставьте другого кого-нибудь, — взмолилась Нюра, маленькая круглолицая и очень курносая девушка, отличавшаяся большой подвижностью и привычкой капризничать. — Я ведь не рабатывала на них, на мелочи этой! И браку вам напорю, и без пальцов останусь.

— Не напорешь, я тебе помогу, — убеждала ее Таня, — и за пальцы не беспокойся. Давай, я тебе объясню.

Видя, что просьбы не действуют, Нюра попробовала изменить тактику:

— Пф-ф! — пренебрежительно фыркнула она. — На что это мне? Без заработку остаться? Что я, дура, что ли?

— Ты какая-то странная, Нюра, — попробовала усовестить ее Таня. — Кто же, по-твоему, за тебя и на твоем станке задание должен выполнять?

— А по мне хоть кто! Что мне — больше всех надо, что ли?

— Больше всех, наверно, мне надо, — с укоризной проговорила Таня. — Дай-ка гаечные ключи.

Нюра удивленно взглянула на своего мастера. Однако, увидев, что Таня начала настраивать станок, девушка насторожилась.

— Чего это вы, Татьяна Григорьевна?

— Как чего? Ты же видишь. Настраиваю станок. Потом работать буду.

— Сами, что ли?

— Ну да. Ты же отказалась, а свободных людей в смене нет.

— А мне чего делать? — растерянно спросила Нюра.

— Сегодня домой иди, а завтра выйдешь в первую смену. Зачем нам люди, которые в трудную минуту не хотят помогать?

— Мне из вашей смены уйти?.. Да что я, дура, что ли?

— Да, конечно, раз начинаешь капризничать при первом затруднении. А дальше еще труднее будет, тогда что?

— Нет уж! Давайте-ка, я сама! — решительно шагнула к станку Нюра. Глаза ее блестели. Она поймала Танину руку и уверенно отобрала ключи. — За каждого работать вас тоже не хватит, — и добавила виновато: — Только вы мне расскажите, как тут всё.

Через час со станка Нюры уже сошла первая партия деталей. Особенности новой работы девушка прекрасно усвоила, однако Тане было ясно, что шипорез не выполнит за смену и половины того, что нужно. Использовать один из фрезеров? Но они тоже перегружены…

Таня долго наблюдала за работой Козырьковой. Как много времени уходит на укладку деталей в каретке! Конечно, прижим ненадежный, а то можно было бы по нескольку штук сразу укладывать.

Таня подошла к карусельному фрезеру. Здесь дела шли хорошо. Это угадывалось, кроме всего, по довольной улыбке Алексея.

— Посоветуйте, Алексей Иванович, что делать? Завалим ведь наверняка, и так, как ни разу еще не заваливали!

Она рассказала Алексею о том, что мучило ее сегодня.

— Вы понимаете, я прекрасно знаю, что Костылев безо всякой надобности увеличил задание. Это очередная его атака, но выполнить хочется. Хотя бы для того, чтобы люди поверили в собственные силы. Беспокоюсь за шипорез… Да и фрезера тоже…

— Насчет фрезеров беспокойство в сторону! — перебил Алексей. — Чего не доделают, я в третью смену останусь закончить, на своем приспособлю.

— Работать две смены подряд?

— А что особенного? Сменщика нет, станку все равно стоять. А для вас… — Алексей замолчал, потом произнес медленно и раздельно: — Для вас я готов работать и три подряд…

— Почему же для меня? А для дела? — строго спросила Таня.

— Это уж мне знать, почему. А насчет шипореза я тут смекну одно дело. — Алексей помолчал. — В общем, придумаем!

— Это уж мне знать, почему, — в раздумье еще раз повторил Алексей, когда Таня отошла от его станка, и вздрогнул оттого, что совсем рядом раздался возглас:

— Клюнуло!

Алексей обернулся. Рядом стоял Вася Трефелов, улыбавшийся младенчески невинной улыбкой.

— Что клюнуло? — сердито спросил Алексей.

Вася по привычке сдвинул кепку на лоб и задрал голову, потому что иначе невозможно было бы смотреть из-под заслонявшего глаза козырька. Вместо ответа он замасленным пальцем поковырял на груди слева свой комбинезон и произнес тоном заговорщика:

— Это самое… которое тут помещается… у Алексея Иваныча Соловьева, ага?

— Ты еще рифму прибавь! — нахмурившись, грозно предложил Алексей.

— Нет, Алёш, тут рифмы не полагается, дело и без нее ясное. Только вот что ты мне скажи: что, если к рыбаку в его омуток еще леску кто-нибудь закинет, а?

— Это смотря кто, — ответил Алексей, сдерживая улыбку.

— Ну, скажем, какой-нибудь выдающийся поэт… Что из этого может получиться?

— А то, что выдающийся поэт отправится головой в омуток учить ершей рифмы подбирать, ясен вопрос?

Алексей хлопнул товарища по плечу так, что тот заметно накренился влево.

— Ясен! Ясен вопрос, товарищ Соловьев! — вдруг торжественно заголосил Вася. — Теперь-то уж вы разоблачены!

Влюблен, влюблен!И жизнь, как сон… —

начал было он фабриковать рифмованный экспромт, но Алексей резко прервал его:

— Слушай, ты, мешок с рифмами! Замолчи-ка хоть на минуту! Тут дело поважнее! Скажи лучше, где клавишный прижим от шипореза, не помнишь?

— Это который Костылев весной со станка сбросил?

— Тот самый.

— В инструменталке под верстаком. А на что тебе?

— Подбери, приведи в порядок и отдай мастеру, только срочно.

Вася стоял неподвижно, не то соображая что-то, не то ожидая, что Алексей скажет еще. Тот нетерпеливо поморщился:

— Ну! Не понимаешь, что ли?

— Понимаю, понимаю! — прищуриваясь и широко улыбаясь, заговорил Вася. — Есть привести в порядок, товарищ гвардии влюбленный! — лихо козырнул он Алексею и вовремя увернулся от пущенного ему вдогонку бруска.

Дверь в цеховую конторку с шумом распахнулась. Таня оторвала взгляд от пачки рабочих листков. В дверях стоял дежурный слесарь Василий Трефелов. Он держал в руках какую-то сложную конструкцию.

— Вот, вам велено передать, — сказал он и, шагнув к столу, положил перед Таней приведенный в порядок клавишный прижим к шипорезу.

Таня обрадовалась.

— Тоже мне слесари… — с напускной строгостью сказала она. — Что же вы до сих пор молчали, что у вас такой клад есть?

Вместо ответа Вася неопределенно пожал плечами. Дескать, клад-то оно, конечно, клад, но вот как бы из-за этого клада кое-кому не икалось завтра при встрече с начальником цеха. Беда, если узнает, что кто-то осмелился воспользоваться этой штукой.

Позже, устанавливая прижим на каретке станка, Вася рассказал о событиях, связанных с его историей:

— У нас тогда так же вот шипорез не справлялся, а сменный мастер возьми да и придумай эту машинку. И делал-то сам; ночами в механичке торчал, нам не доверял. «Мне, говорил, свою мысль своими же руками проверить надо, может, на ходу еще что придумаю». Так и доделал сам. Ночью поставили на станок, так он, шипорез то есть, — хотите верьте, хотите нет — за три часа сменную норму завернул, во как! А утром Костылев пришел, увидел и давай орать, зачем, мол, без его разрешения… Ну и велел сбросить. «Вам тут, говорит, всем руки пообрывает, а я отвечай!» Только дело-то вовсе не в том было. Он до того сам мудрил такую же вот штуку, да только она у него на бумаге так и померла. Мастер тогда на своем хотел настаивать, да дело вовсе не туда потянуло. Костылев придавил. Пришлось заявление писать «по собственному желанию». Так что, вот, можете учесть перспективочки, Татьяна Григорьевна…

Черный Васин зрачок предостерегающе остановился на Танином лице.

— Ну, я заявление писать не буду, Вася, можете не волноваться, — успокоила его Таня. — Дайте-ка мне ключ, я проверю крепление.

Через час после первой пробы шипорез уже работал вовсю, наверстывая упущенное. Таня, время от времени подходившая к станку проверить, как идет дело, заметила, какой радостью светилось лицо Нюры, и ей самой тоже стало радостно. Даже станок, казалось, гудел теперь по-иному, как будто ликовал, что и ему, наконец, позволили показать свою настоящую силу. Когда с соседних станков приходили девушки полюбоваться работой подружки, вид у Нюры становился таким гордым, что можно было подумать, будто она сама изобрела эту замечательную пристройку к станку.