В первый раз... - Елена Алексеевна Шолохова

звенело в воздухе. Юра, который сидел напротив и чуть в стороне, мимикой подал ей какой-то знак. Ира замешкалась. И едва различила со стороны Виты тихое: «Не пей».

Так и не притронувшись к завтраку, Ира вышла из столовой. Что делать? Куда идти? Она здесь как в тюрьме. Как вообще всё это вытерпеть?

Её догнала Вита. Опасливо озираясь, она прошептала:

– Они тебе в чай плюнули.

– Кто?

– Виталик с Лидкой.

– А мышь кто подложил?

– Лидка.

– А убрал кто?

Вита не ответила, потупила глаза, а на скулах проступил неровный румянец.

– Зачем? – спросила Ира.

Отнекиваться Вита не стала:

– Они сказали, чтобы скинула, если Антенна придёт.

– И ты… мышь… рукой?

– Нет, газетой, свёрнутой в трубочку.

– А-а, понятно, приготовились, значит.

– Прости, Ир, но я не могу… против всех. Я... бы хотела как ты, но не могу...

– Почему? – удивилась Ира. – Что тут такого?

– Не могу, – пожала плечами бывшая подруга. – И если честно, – Вита снова оглянулась по сторонам, – то мне нельзя с тобой разговаривать.

– А это ещё почему?

– Тебе бойкот объявили.

– Кто? За что?

– Ну, Света, Лидка, Виталик, все. Он, Виталик, слышал, как вы с Денисом разговаривали. Ну про то, что ты срисовала карты для «Зарницы» и отдала их Вадиму, и поэтому они победили, а мы проиграли. А потом, чтобы тебя не наказали, решила сбежать.

– Но это неправда! – воскликнула Ира. – Ничего я ему не отдавала.

Вита снова пожала плечами и упрямо повторила:

– Теперь с тобой нельзя разговаривать…

– Ну и пожалуйста! Не очень-то и хотелось! – крикнула Ира и побежала, куда – неизвестно, лишь бы подальше от этой бестолковой, бессловесной Виты, от всех них. Скрыться бы насовсем, исчезнуть и никогда-никогда никого из них не видеть!

Может, ещё раз попробовать сбежать? Плевать, что она обещала не делать этого. Нет, не совсем плевать, конечно, но всё-таки… её ведь вынуждают… А если Аркаша прав, и там болото? И даже если нет болота, вдруг заблудится? Она ведь и вправду не умела ориентироваться в лесу. А остаться одной в чащобе на ночь – это жуть. Но и тут жуть. Вернее, муки. Ад.

Подавив соблазн испытать судьбу ещё раз, Ира вернулась в корпус. Из палаты доносился сердитый голос Дениса:

– Как это понимать?

Из-за его спины она не видела, что его так разгневало, но потом он отошёл в сторону, и Ира охнула – все её вещи из тумбочки и из сумки были вывалены на пол и разбросаны по проходу, а ситцевый сарафан изодран в лоскуты.

– Я вас спрашиваю: кто это сделал? – последние три слова Денис произнёс по раздельности, как будто трижды выстрелил.

Девочки молчали.

– Хорошо. Значит, сегодня никакого купания, а завтра вместо дискотеки весь отряд ложится спать.

– В восемь? Спать? – переспросила Лидка недоверчиво.

– Именно так. А теперь немедленно всё собрали.

В первый миг никто и не сдвинулся, тогда вожатый обратился к Свете:

– Убери. А по поводу испорченной вещи будем разговаривать с вашими родителями.

Света поджала губы, но повиновалась, при этом бросила взгляд на подружек – Гулю и Лидку, и те принялись помогать. Но как только Денис вышел, снова вытряхнули всё на пол, а Света накинулась на Лидку:

– Зачем было это шмотьё рвать? Завтра – последняя дискотека!

– Да откуда я знала, что он войдёт? Я думала…

– Думала она!

Но девочки препирались недолго, Лидка кивнула в сторону Иры:

– А если крыса доложит, что это я?

– Пусть только попробует! – прошипела Света.

Огрызаться на обидные слова, ругаться за их выходку, а уж подавно доказывать, что она не виновата, у Иры не было ни сил, ни желания. Да и бессмысленно. Теперь, что она ни скажи в оправдание, только хуже будет. Никто ей не поверит, даже слушать не станут. Только скажут: раз оправдывается, значит, виновата.

А сарафан пришлось выбросить. Не его было жаль – себя. Казалось, вовсе не старый ситец порвали, не майки-футболки разметали по полу точно мусор, а Ирины мысли и чувства вытряхнули, осмеяли, изгадили.

Весь день с ней больше никто не разговаривал, если не считать Антонины Иннокентьевны и Дениса, причём вожатый так с ней обращался, что уж лучше бы вообще не замечал, как все остальные.

Не то чтобы Ира скучала по общению – она и раньше предпочитала отмалчиваться и в девчачьих разговорах не участвовать, но когда все ведут себя так, будто тебя нет – это совсем другое. Это тяжело и очень больно.

30

Утро Ира никогда не любила. Ей всегда требовалось немного времени на раскачку. Чтобы отойти от сна. Но в лагере хочешь не хочешь, а вскакивай по сигналу. Здесь вообще всё надо делать бегом. Быстро умываться-одеваться, строиться, шагать на завтрак. Только ближе к обеду темп стихал.

И вот теперь, когда эта выматывающая суматоха слилась с предательством Вадима и бойкотом всего отряда, подъём для Иры стал настоящей пыткой, ведь утро возвещало начало очередного мучительного дня.

Возле умывальников образовалась привычная толчея с шумом, гамом, брызгами. Ира издали заметила Вадима и замедлила шаг – совсем остановиться было бы глупо. Однако когда она подошла, он всё ещё чистил зубы. Она пристроилась с противоположного края. Напротив неё умывались двое мальчишек из шестого отряда, без умолку болтая всякие глупости, пока один из них, а затем и второй не подняли глаза на Иру. Оба враз замолкли.

Она заметила, что и другие, стоило им на неё посмотреть, переставали разговаривать и таращились на нее, будто у нее рог вырос, а потом отходили от нее, как от прокаженной. Ира не понимала, что происходит, но внутри сразу всё сжалось, точно в ожидании удара. Неужто теперь весь лагерь участвует в этой травле?

Ира неосознанно бросила отчаяннный взгляд в ту сторону Вадима. Он тоже будет "травить предательницу"? Он, такой же понурый, как все последние дни, только что умылся и, перекинув полотенце через плечо, собрался идти в корпус в корпус.

Проходя мимо, Вадим тоже взглянул на Иру, и лицо его переменилось. Он даже на миг приостановился и приоткрыл рот. Ира заметила, что смотрит он не в глаза, а выше, на лоб. И во взгляде его за секунду пронеслись и ошеломление, и смущение, и злость.