Костры амбиций - Том Вулф

— Трудно сказать. Я не знаю, что это за штука, но выясню. За одно могу ручаться: чем бы эта фирма на самом деле ни занималась, какая-нибудь злодейская закавыка в ее деятельности наверняка есть, и они в конце концов сведут меня, к чертовой матери, с ума.

Фиск прикусил губу. Он был вполне набожным приверженцем англиканской церкви и редко прибегал к бранным выражениям, он считал их не только грешными, но и вульгарными. В этом вопросе, в частности, он даже и теперь был одного мнения с Преподобным Бэконом.

Они пересекли Семьдесят девятую улицу и вновь очутились в безопасных пределах белого Манхэттена. Фиск ехал и думал: а ведь Бэкон и в этом тоже прав. Они действительно не в детский центр вкладывают средства, они делают попытку купить души людей. Усмирить праведно негодующую душу Гарлема.

Да, надо смотреть правде в лицо!

Но тут он как бы очнулся. Болван ты, Фиск. Если ты не выцарапаешь обратно эти триста пятьдесят тысяч или хотя бы какую-то их часть, значит, тебя, со всей твоей праведностью, оставили в дураках.

7

Карась на крючке

Телефонный звонок взорвал яичную скорлупу сна, и Питер Фэллоу остался только в тонком пленчатом мешке. О-о! Пленчатый мешок — это его голова. Правая ее сторона лежит на подушке, а желток, тяжелый, как ртуть, катается внутри и давит ему на правый висок, и на правый глаз, и на правое ухо. Если он вздумает подняться, чтобы подойти к телефону, ртутный желток, эта ядовитая масса, переместится, перекатится, пленка разорвется, и его мозги вывалятся наружу.

Телефон — в углу у окна, стоит на полу, на коричневом ковре. Паскудный ковер. Синтетика. Американцы делают отвратительные ковры — металон, стрептолон, лохматые, с длинным клочковатым ворсом, противно прикоснуться. Снова взрыв; он смотрит прямо на аппарат, белый, обмотанный белым липким шнуром, в гнезде на коричневом мохнатом стрептолоне. Солнечный свет за опущенными жалюзи — яркий, до рези в глазах. Солнце попадает в комнату только от часа до двух, когда оказывается в просвете между двумя небоскребами, совершая свой путь по южной стороне неба. В остальных помещениях — в ванной, в кухне и в гостиной — его вообще не бывает. В кухне и ванной и окон-то нет. Когда в ванной включаешь электричество — там установлен эдакий цельно-пластмассовый ванно-душевой модуль… модуль!., и когда становишься в ванну, пластмасса слегка прогибается под ступней, — стоит включить свет, как сразу начинает работать вентилятор за решеткой в отдушине на потолке. Он вращается и при этом ужасающе гудит, и все кругом вибрирует. Так что Фэллоу, когда встает утром, предпочитает не зажигать свет в ванной. Обходится одним иссиня-бледным свечением флюоресцентной лампы, просачивающимся из коридора. Случается, так и уходит на работу не побрившись.

Покоя голову на подушке, он смотрит на надрывающийся телефон. Все-таки надо бы поставить телефонный столик рядом с кроватью — если, конечно, имеет право называться кроватью пружинный матрас на этой их американской металлической раме, которая пригоняется по размеру, но только попробуй пригони — все пальцы обдерешь. Аппарат, такой весь заляпанный, липкий, стоит в углу на грязном ковре. Хотя у него здесь не бывает гостей, только женщины иногда, и то поздно вечером, когда он уже высосал бутылку-другую и плевать на все хотел. Только это не правда, если честно сказать. Приводя к себе женщину, он всякий раз заново видит свою жалкую дыру ее глазами, по крайней мере, в первые минуты. Мысль о выпивке и женщине выбила предохранитель у него в мозгу, и по всей нервной системе побежали волны раскаяния. Что-то вчера произошло очень неприятное. В последние дни он часто просыпался в таком же виде, отравленный похмельем, боясь шевельнуться и испытывая необъяснимое чувство стыда и отчаяния. То, что произошло вчера, скрыто от него, как чудовище на дне холодного, темного озера. Память затонула, осталось одно ледяное отчаяние. Отыскать чудовище можно было только усилием ума, промеривая глубину фут за футом. Иногда он понимал, что вид этого неизвестного чудовища будет невыносим, так что лучше не стараться и не вспоминать, отвернуться навсегда, но тут как раз попадалась какая-нибудь мелкая подробность, срабатывал сигнал, и чудовище само всплывало на поверхность и выставляло на вид свою мерзкую харю.

Как все началось, он помнит. Дело было в «Лестере», где он, как и многие другие англичане, завсегдатаи этого ресторана, имел привычку примазываться к компании за столом какого-нибудь американца, который, во всяком случае, заплатит по счету не кочевряжась, — вчера это оказался один толстяк по имени Арон Гутвиллиг, который недавно продал фирму проката авиатренажеров за двенадцать миллионов долларов и любил попировать с друзьями из английского и итальянского землячества. Там был еще один янки, вульгарный, но веселый коротышка, которого звали Бенни Грильо, продюсер документальных фильмов, он был с похмелья и предложил поехать в дискотеку «Рампа», что в помещении бывшей англиканской церкви. Он же вызвался и заплатить в «Рампе» за всех, и Фэллоу с ним поехал. Взяли с собой двух американочек-манекенщиц и Франко ди Нодини, итальянского журналиста, а также Тони Мосса, знакомого еще по Кентскому университету, и Каролину Хефтшенк, она только что прилетела из Лондона и была насмерть запугана рассказами о преступности на улицах Нью-Йорка, в Лондоне ей об этом все уши прожужжали, и она шарахалась от каждой тени, поначалу даже забавно было.

Манекенщицы в «Лестере» заказали себе по сандвичу с ростбифом, куски мяса вытаскивали и, запрокинув голову, прямо так и жевали из рук. Каролина Хефтшенк все время пугалась и оглядывалась, когда вылезли у «Рампы» из такси. Действительно, вход в дискотеку был взят в кольцо молодыми неграми в огромных кроссовках, они распелись на бывшей церковной ограде и глазели на пьяниц и наркоманов. Внутри все было безумно смешно. Фэллоу чувствовал себя особенно остроумным, пьяным и обаятельным. Сколько тут трансвеститов! И безобразных панков! И рыхлолицых американок с ортодонтически безупречными зубами, серебристой помадой на губах и тенями «Влажная ночь» на веках! Так оглушительно играла бесконечная магнитофонная музыка, и так мельтешили на экранах мутные кадры видеофильмов — какие-то озлобленные, тощие юнцы и курящиеся дымовые шашки!.. Все глубже и глубже на дно черного озера…

Долго крутили на такси по Пятидесятым улицам Вест-Сайда, пока отыскали заведение под названием «Кубок» с оцинкованной железной дверью. Внутри — черный резиновый пол в кнопках, какие-то голые до пояса ирландцы, во всяком случае, похожи на ирландцев, поливали всех пивом из банок; и были какие-то голые до пояса девицы. Вот оно. Что-то произошло при людях в какой-то комнате. Если только память не играет с ним шутки, вроде бы так… Почему, почему он это делает?.. Дом в Кентербери… школьная раздевалка в Кросс-Киз… Он ясно помнит, каким он тогда был… Белокурые локоны, словно с картинки из старой детской книжки, локоны, которыми он так гордился… длинный, заостренный нос, вытянутый узкий подбородок, худое тело, ему всегда не хватало веса по его большому росту, которым он тоже гордился… Худое лицо… рябь по воде… чудовище всплывает со дна! Еще миг, и его мерзкая харя…

Нет, это нестерпимо. Снова взорвался телефон. Фэллоу открыл глаза и, щурясь, смотрит на залитую солнцем модерновую мерзость запустения. Но с открытыми глазами еще хуже. С открытыми глазами — что его теперь ждет? Такая безнадежность! Такое ледяное отчаяние! Он скривился, передернулся и снова закрыл глаза. Вот она, харя. И сразу же опять открыл. Что-то он такое сделал в пьяном виде… К отчаянию и раскаянию теперь еще прибавился страх.

Настойчивый звон телефона начал внушать тревогу. Что, если это из «Сити лайт»? После того как Грязный Мыш последний раз отчитал его, он дал себе слово каждый день являться в редакцию к десяти утра, а сейчас уже начало второго. И раз так, лучше совсем не отвечать. Нет, не ответив, он навсегда погрузится на дно, туда, где чудовище. Он выкатывается из постели, ставит ступни на пол — кошмарный желток внутри черепа болтнулся. И сразу свирепо заболела голова. Потянуло рвать, но при головной боли это слишком мучительно, лучше не надо. Пошел к аппарату, сначала несколько шагов на ногах, потом опустился на колени, затем на четвереньки. Дополз, взял трубку и растянулся на ковре, чтобы желток перестал болтаться.

— Алло?

— Питер? — Слава богу, акцент английский.

— Да?

— Питер, что за хриплый голос? Разбудил я тебя, что ли? Говорит Тони.

— Нет, нет! Нет, нет, нет. Это я просто… я был в другой комнате. Я сегодня работаю дома. — Он сам заметил, что как-то воровато басит.

— Ну знаешь, ты очень удачно изображаешь разговор спросонья.

— Значит, ты мне не веришь, да?

Слава богу, что это Тони. Он тоже англичанин и приехал работать в «Сити лайт» одновременно с Питером. Они — два коммандоса в этой дикой стране.