…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками - Жан Ролен

Согласно второй версии, все происходило в точности так же, кроме одной подробности: когда Тони Мейо выстрелил, динго упал на землю, перекувырнулся, пронзительно заскулил, однако затем вскочил, с виду невредимый, ринулся со всех ног прочь и пропал из виду. Так что в обоих случаях нет трупа, стало быть, и убийства не было. Сам же Тони, когда мы вернулись, просто и лаконично поведал супруге, что стрелял в динго, но не попал.

31

Опыты, которые проводили Дмитрий Беляев и Людмила Трут, отбирая среди черно-бурых лисиц менее диких и на исходе восемнадцати лет выведя путем подобной селекции животных, до странности схожих с собаками (они отзываются на свою кличку, переворачиваются на спину, чтобы их приласкали, забираются на колени Беляеву и Трут и даже тявкают), — эти опыты, по мнению профессора Андрея Гончарова, равным образом можно трактовать и как подтверждение, и как опровержение теории Коппинджера о превращении волка в собаку в зависимости от того, делаешь ли главный акцент на результатах этих экспериментов или на способе их осуществления. Сам Гончаров является известным специалистом по псовым в общем и в частности по волкам. Однако самый оригинальный раздел его трудов — тот, что посвящен бродячим собакам Москвы и ее окрестностей, поведение которых он изучает уже больше двадцати пяти лет. Начало его изысканиям в этой области совпало с подготовкой Москвы к Олимпийским играм 1980 года, когда в который раз дело не обошлось без попытки истребить бродячих собак. (С точки зрения последних выбор города, где их численность велика, в качестве очередной олимпийской столицы по меньшей мере в половине случаев может рассматриваться как катастрофа, ставящая под удар само их существование.) Пять лет спустя организация в советской столице Международного не то студенческого, не то просто молодежного фестиваля обернулась новыми собачьими гекатомбами.

Андрей Гончаров отмечает, что вследствие этих мер численность популяции крыс взрывообразно выросла, что побуждает признать за бродячими собаками роль отчасти положительную в деле сохранения здоровья населения, а также еще отчетливее выявляет странность приведенного выше утверждения Алана М. Бека относительно гармоничного совместного обитания крыс и собак, якобы замеченного им в бедняцких кварталах Балтимора. Присутствие бродячих собак также способно ограничивать проникновение лисиц и прочих диких хищников в городскую среду. С другой стороны, Гончаров доказывает, что бесконтрольное размножение бродячих собак при том, что численность волков резко упала, может обернуться конкуренцией между ними, а то и подменой второго из названных биологических видов первым, что в большом масштабе уже происходит в Румынии; относительно России Гончаров приводит в пример Хоперский заповедник, расположенный на одном из притоков Дона, где уничтожение волков практиковалось вплоть до середины восьмидесятых, когда были введены в действие защитные меры. Они несколько запоздали: коль скоро волки исчезли, территорию заповедника заполонили феральные собаки.

Ныне, по мнению Андрея Гончарова, численность бродячих собак на территории Москвы — около 30 000 (Михаил Булгаков в романе «Собачье сердце», опубликованном в 1927 году, говорит о «40 000 московских собак», что могло бы послужить примечательным свидетельством стабильности их численности, если не подозревать автора «Мастера и Маргариты» в том, что он взял эту цифру с потолка). Среди этих нескольких десятков тысяч собак Гончаров в ходе своих изысканий выделил четыре категории. Первая включает тех, что более или менее регулярно исполняют полезные для человека функции вроде охраны автостоянок или еще почему-либо оказываются нужны. Три оставшиеся разновидности отличаются большей или меньшей степенью зависимости от людей; всего теснее с ними общаются те собаки, которые выклянчивают себе пропитание в общественных местах, их Гончаров, следуя в своем анализе за Аланом М. Беком, изучавшим их искусство «культурного камуфляжа», определяет как «тонких психологов» — они, к примеру, умеют отличать в толпе тех, кого легче растрогать, обычно это дети или люди преклонного возраста. Самые трусливые из собак, избегая всякого контакта с человеком, предпочитают промышлять на свалках, а если представится подходящий повод, даже возвращаются к образу жизни диких хищников, подобно тем, что заселили Хоперский заповедник. С другой стороны, Гончаров подчеркивает, что перемены, происходящие в человеческом обществе, не остаются без последствий и в судьбе московских собак: они получили доступ на новые обширные территории, особенно на пустыри, занятые сорной растительностью или промышленным мусором, однако со временем их оттуда потеснило развивающееся градостроительство; они завязывают продолжительные отношения с непрестанно возрастающей популяцией нищих и бездомных, и наконец, они используют довольно значительный излишек пищи, попадающий на свалки вследствие роста уровня жизни — бедные хоть и беднеют, но содержимое продовольственной корзины среднего класса улучшилось с советских времен, да и умножившиеся при новом режиме рестораны и коммерческие фирмы вносят сюда свою лепту.

В Москве редки кварталы — если такие еще хоть где-нибудь существуют, — где не найдешь бродячих собак. Не считая Комсомольской площади с ее нищенскими задворками, я видел их резвящимися на поросшем кустарником склоне близ того места, где Яуза впадает в Москву-реку, в подземных переходах у станции метро «Курская», в начале улицы Ильинки у Красной площади — перед зданием (чьи эстетические достоинства, на мой вкус, несколько раздуты), возведенным в двадцатых архитектором Мельниковым для клуба рабочих завода «Каучук», и неподалеку оттуда на улице Тружеников (или на Плющихе?) возле того безликого дома, где какое-то время жил Солженицын.

Территория, на которой Андрей Гончаров всего чаще вел свои наблюдения, находится на юго-западе столицы по обе стороны от Минского шоссе, внутри того острого угла, что образуют речка Сетунь и железная дорога, идущая от Киевского вокзала. На восток от Минского шоссе последние клочки бывшей сельской местности, рощи и фруктовые сады, исчезают по мере того, как наступают новые жилые кварталы. По одну сторону от реки торчат башни в стиле Микки-Мауса, порой несколько напоминающие Средний Восток, реже — сталинский неоклассицизм, все это возвышается над площадками для гольфа вперемешку с теннисными кортами (эти два вида спорта освящены восшествием их приверженцев в высшие эшелоны государственной власти или стремлением туда прорваться). На противоположном берегу пологий склон, поросший лесом, поднимается вверх, достигая группы заброшенных промышленных зданий, окружающих сортировочную станцию. Для каждого из этих биотопов характерен особый контингент собак, имеющий свои отличия и по виду, и по поведению в зависимости от того, живут они на пустырях (эти самые пуганые) или по соседству с площадками для гольфа (а эти самые вежливые). Ниже, в том месте, где реку можно перейти вброд, старая женщина в балахоне и с ухватками крестьянки стоит на берегу в окружении трех больших псов, один из которых принадлежит ей. Она работает вахтершей в новых домах, что поблизости, это дает ей возможность забирать себе столько еды, сколько вздумается, разумеется, для собак, но, вероятно, и для себя тоже. Вот появляются два узбека — или таджика, а может, азербайджанца — или это были еще какие-либо «черные», как русские обобщенно называют любых горцев с Кавказа или жителей Каспийского побережья; эти двое вооружены заостренными палками, с помощью которых они должны очищать газоны: насаживать на свои орудия мертвые листья и засаленную бумагу, следовательно, при таких занятиях они по своему общественному положению ниже вахтерши. Собаки при виде их принимаются лаять и скалить зубы. «Они не любят гастарбайтеров», — замечает профессор Гончаров, а потом рассказывает нам такой анекдот: в лесу на распутье дорог жирный медведь встречает волка и лиса, оба так отощали — кожа да кости. «Мне не везет, — жалуется волк. — Я набрел на овчарню, съел барана, но на другой день пастух, пересчитав свое стадо, понял, что одного не хватает, и спустил своих псов с цепи». — «У меня та же история с курами», — вставил лис. «Зато я, — объявил медведь, — расположился невдалеке от стройплощадки и каждый день съедаю по гастарбайтеру. Никто не доставляет мне никаких хлопот: работодателю даже в голову не приходит их пересчитывать».

К западу от Минского шоссе — здесь скоростная трасса выглядит уже совершенно загородной, на картах этот сектор иногда бывает отмечен названием «Очаково-Матвеевское» — расположена электростанция, чьи градирни, увенчанные клубами пара, видны издалека, а вокруг нее теснятся несколько предприятий. Одно из них занимается разделкой мороженого мяса — для собак оно представляет собой стратегическую цель, другое — розливом пива, третье — молочными продуктами. Их разделяют между собой прямые улицы, обрамленные высокими стенами и по большей части тупиковые: по ту сторону под высоковольтными мачтами, несущими кабели электроцентрали, на несколько километров тянется индустриальный пустырь, пересекаемый железнодорожными рельсами, между которыми местами пробивается густая растительность, эти дебри, может статься, удобны для темных делишек. На железнодорожных колеях, то ли покинутых, то ли нет, вереницей стоят пустые вагоны, однако они, возможно, все еще на ходу — порой эти составы внезапно приходят в движение с глухим стуком и долго не утихающим, передающимся от вагона к вагону, лязгом застоявшегося металла.