Плененная горцем - Джулианна Маклин

— Я хочу войти в тебя, девушка. Я хочу целовать твои груди и твои бедра, твой нежный обнаженный живот. Если ты скажешь мне, что ты тоже этого хочешь, я тебя раздену.

— Нет, — пробормотала она. — Я не хочу.

Но это было неправдой. Она сама себя не понимала, но ей очень хотелось этого.

— Тогда прикажи мне остановиться и сделай это поскорее.

Она приоткрыла рот, чтобы произнести нужные слова, но язык не повиновался.

Его пальцы медленно проползли по ее руке и замерли на плече. Затем он отвел волосы с ее шеи и поцеловал нежную кожу ее горла. Она резко вздохнула, продолжая бороться с желанием, накатывавшим на нее подобно морским волнам.

— Что, если бы я оказался джентльменом? — прошептал он, вызывающе глядя ей в глаза. — Наподобие твоего Ричарда? Что, если бы я был одет в бархатный камзол с кружевными манжетами и сверкающие туфли с пряжками? Что, если бы я был сыном богатого и влиятельного герцога или графа? Тогда ты бы меня не оттолкнула?

— Но ты другой, — тоже шепотом ответила она. — И не называй его моим Ричардом. Пожалуйста, Дункан, остановись немедленно!

Он замер и какое-то время лежал неподвижно, пристально глядя ей в глаза.

Она зажмурилась, приготовившись принять тот факт, что он не захочет останавливаться. Да и с чего ему это делать? Он был в десять раз сильнее ее. Если бы он захотел, то свободно мог бы взять ее силой. Он мог разорвать ее юбки и овладеть ею, и она никак бы ему не помешала.

Но тут он скатился с нее и лег на спину рядом.

Зная, что она только что чудом избежала падения и удивительным образом сумела противостоять своим собственным непостижимым желаниям, Амелия выдохнула и попыталась успокоиться. Ей было страшно даже думать о том, что она была на волосок от изнасилования, что отчаянно его хотела и что это желание до сих пор не исчезло.

Она долго лежала неподвижно, глядя на небо и не решаясь заговорить или пошевелиться. Повернув голову, она посмотрела на его профиль и подумала о том, что пытается понять, почему он остановился, когда она попросила его это сделать.

— Будем надеяться, что сегодня ночью ты не размозжишь мне голову камнем и не вытащишь тайком из моего ботинка нож, чтобы вонзить его мне в бок.

В его голосе слышались гневные нотки, и Амелия не знала, на кого направлено его возмущение — на нее или на него самого.

— Я этого не сделаю, — отозвалась она. — И я хочу еще раз попросить прощения за то, что произошло вчера ночью. Мне действительно очень жаль.

— А мне жаль только того, что ты обручена с моим врагом. Если бы это было не так, я не был бы вынужден использовать тебя подобным образом.

— Использовать меня… Ты имеешь в виду как приманку?

— Да. Ты для меня средство достижения цели, девушка. Не более. Поэтому не обольщайся относительно того, что сегодня ночью я тебя трогал и обнимал. Не принимай это на свой счет. Это была всего лишь похоть. Примитивная животная похоть. И не надейся, что это заставит меня забыть о том, что я собираюсь сделать.

Неужели он об этом в какой-то момент все-таки забыл? Возможно, именно поэтому так зол? Или он решил, что она пытается отвлечь его внимание от стоящей перед ним цели?

— Ты говоришь о своем стремлении убить Ричарда?

— Да.

Она села и прижала кончики пальцев к пульсирующим вискам, мысленно умоляя небеса смилостивиться над ней. Может, прошлой ночью ее тоже ударили камнем по голове? С головой у нее явно не все в порядке. Она тоже забыла о том, кто они и почему здесь оказались. Она так страстно желала Дункана, что совершенно упустила из виду тот факт, что он хочет использовать ее для хладнокровного убийства.

— Ты все еще мне не веришь? — спросил он. — Ты до сих пор считаешь, что я ошибаюсь, а жители Шотландии приукрашивают истории о твоем драгоценном Ричарде? Ты по-прежнему хранишь ему верность?

— Это не так, — возразила Амелия. — Я искренне считаю, что поспешила, приняв его предложение. Я признаю тот факт, что была наивна и не удосужилась узнать его получше. Но если я и вынесла из всей этот истории какой-то урок, то он заключается в следующем: впредь я должна думать собственной головой и обо всем составлять свое собственное мнение. Но из этого также следует, что я не имею морального права судить человека, основываясь лишь на том, что говорят о нем его враги. Я должна, по крайней мере, предоставить ему возможность высказаться по всем выдвинутым против него обвинениям. Когда я снова его увижу, то обязательно предоставлю ему такую возможность.

Дункан встал.

— Стоит мне представить тебя в одной комнате с Ричардом Беннеттом, как меня тянет на рвоту. Я не смогу этого допустить.

— Но, если он и виновен во всех преступлениях, которые ему вменяются, — отрезала она, — это не дает тебе права его убивать. Даже самый закоренелый преступник заслуживает настоящего суда.

Дункан гневно нахмурился и начал мерить шагами вершину холма.

— Если Ричард в чем-то виновен, — продолжала она, — пусть его арестуют и поступят с ним в соответствии с законом. Ты не должен еще больше пятнать душу ради того, чтобы восторжествовала справедливость.

— Но моя душа и так черна от пятен, и мне место только в аду, — зарычал горец, заставив Амелию вздрогнуть.

— Я в это не верю, — продолжала упорствовать она. У каждого есть надежда. Люди способны меняться.

Неужели она и в самом деле считала, что даже такому человеку, как Дункан, есть на что надеяться? Он был Мясником Нагорий. Он убил десятки человек.

Они долго молчали. Наконец Дункан бросил на девушку раздраженный взгляд:

— Временами ты напоминаешь мне мою мать. Она была прекрасной, и еще она была упрямой идеалисткой. Она не одобряла насилие и без устали трудилась над тем, чтобы убедить моего отца, что права она, а он ошибается.

— Ей это хоть иногда удавалось?

Дункан издал горький смешок.

— Нет, все ее усилия были обречены на неудачу. В итоге нам постоянно от него доставалось, и мы часто были покрыты синяками. Мой отец был воином. Дипломатия его не интересовала, а я находился между мамой и его железным кулаком, и деваться мне было некуда.

Амелия отшатнулась. Неужели Дункан защищал мать от жестокости отца?

Не желая дальше провоцировать горца, девушка молчала, выжидая, пока гнев немного уляжется.

— Мой отец тоже был воином, — произнесла она, пытаясь успокоить собеседника. — Но он умел быть добрым. Он верил в мирное решение проблем.

— Амелия, он был солдатом. Он воевал и убивал.

Она содрогнулась, потому что поняла, что никогда не думала об отце с этой точки зрения. Она никогда даже не пыталась себе представить, что он кого-то убивает. И не собиралась делать этого сейчас.