Реквием по мечте - Хьюберт Селби

Около двенадцати позвонил Тайрон — поинтересоваться, что новенького. Ничего, дружище. Пусто. А мне тут чувачок один позвонил из центра, сказал что у него все нормально, так что я поехал. Здорово! Сколько у тебя уйдет времени? Фиг знает. Зависит от пробок. Может, час. А может, и меньше. Круто. Я пока тут побуду на тот случай, если проклюнется что то из моих. Увидимся, малыш. Гарри повесил трубку со вздохом явного облегчения. В комнате вдруг стало теплее, напряг исчез. Они сидели и болтали, курили, смотрели телевизор с истеричной, нарочитой беззаботностью. Каждый старался держать себя в руках и смотреть на часы исподтишка, однако оба лихорадочно подгоняли идущую по ТВ программу, чувствуя тошноту от нетерпения. Когда зазвонил телефон, Гарри стоило огромных усилий не рвануть к телефону, а, подойдя вразвалочку, с беззаботным видом взять трубку. Мэрион тоже старалась напустить на себя вид полного равнодушия. Она не отрывала глаз от экрана, все время наблюдая за Гарри уголком глаза. Ее пронзил приступ паники, когда она увидела выражение лица Гарри: нет, чувак, пока пусто. Позвони попозже.

Она тихо вздохнула — по крайней мере, это не Тайрон с обломными новостями. Гарри сел на диван: куча народу ищет перец. Мэрион кивнула, желая сказать что-нибудь, но слова не шли, и она промолчала, глядя в телевизор, не понимая, что там происходит на экране, но радуясь, что можно хоть как-то убивать время. Гарри подвинулся на другой конец дивана, чтобы быть ближе к телефону, и, когда тот зазвонил, он просто наклонился и взял трубку. Оба чувствовали, что в комнате повисла напряженная тишина, словно все движение в комнате внезапно застыло. Теперь Мэрион уже не скрываясь смотрела на его лицо, которое осветилось широкой улыбкой: давай, увидимся. Гарри встал. Тай вернулся, по-моему, все нормально. Мэрион встала, стараясь чтобы ее голос звучал спокойно, однако не до конца справившись с распирающим волнением: я, пожалуй, поеду с тобой. Мне нужен свежий воздух. В комнату внезапно вернулась жизнь, и они улыбались друг другу надевая пальто, чувствуя, как что-то тяжелое и неприятное уплывает от них, позволяя им снова улыбаться и говорить. Они не могли поверить в то, что творилось С ними буквально минуту назад, и пытались забыть об этом, поддерживая бессмысленный разговор но дороге к Тайрону, У каждого в голове ясно и отчетливо звучал громкий голос, сообщавший им, что они подсели, причем подсели серьезно, но они пытались не обращать на него внимания, однако голос упорствовал, скорее даже не голос, а чувство, проникающее в каждую клетку, — как незадолго до этого героин, к которому у них сформировалась зависимость, но они старались бороться с этим чувством с помощью другого голоса, говорившего: подумаешь фигня какая, можно в любой момент остановиться, если захотеть. Скоро они поправятся, а пока можно смотреть из такси на мерзнущих, борющихся с холодным ветром людей, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, думая о том, что уже скоро они почувствуют прекрасную теплую волну прихода. Добравшись до Тайрона, они старались держаться бодрячком, улыбались, пытались шутить, снимая пальто, и сознательно избегали упоминаний о героине, однако ощутили волну радости, увидев, что Элис еле разлепляла глаза, а Тайрон ходил такой гордый, но вскоре мерзкое ощущение в глотке убило в них желание слушать лапшу насчет погоды, и они, не выдержав, попросили у него по дозе. Тайрон достал пару пакетиков, и ребята, взяв у него его шприцы, закрылись в ванной, чтобы поправиться. После укола страхи их кошмары предыдущей ночи, внутренняя борьба с ними поездка к Тайрону растворились и забылись, словно никогда не существовали, и все четверо слушали, слушали музыку, трепались и догонялись, пребывая в теплом комфорте товарищества.

На этот раз все было действительно херово. Теперь у них не было ни желания, ни даже мыслей о бизнесе. Не осталось ничего, кроме бесконечных усилий найти достаточно героина для себя. Иногда им удавалось найти только на одну поправку — и снова целый день искать дозу на вечер и на утро.

На улицах стало особенно неспокойно. Все улицы в районе прочесывали наркоманы в поисках хоть чего-нибудь, невзирая на снег и дождь. Повсюду можно было видеть болезненные лица с текущими носами и людей, трясущихся от холода и ломок. Холод проникал до самого костного мозга, когда на несколько секунд отступал лихорадочный жар. Растянувшиеся на мили заброшенные здания, из-за которых город выглядел как после бомбежки, придававшие лицам их обитателей жалкое и измученное выражение, давали приют множеству наркоманов. Торчки сидели внутри и жгли маленькие костерки, пытаясь согреться и протянуть еще немного, пока не смогут достать очередную дозу и прожить еще день только для того, чтобы начать по новой. Когда кто-то доставал дозу, ему еще нужно было без приключений добраться до дома или какого-нибудь безопасного места, где можно спокойно поправиться без угрозы нарваться на кого-то, кто бы мог отобрать героин или даже убить за него, или убить самому, если не хотелось расстаться с чем-то на тот момент более ценным, чем жизнь, потому что без этого его жизнь снова станет адом, причем намного худшим, чем смерть. Иногда смерть казалась скорее вознаграждением, чем угрозой, потому что мучительная смерть на ломках была самым страшным, что могло случиться. В общем, город становился все более агрессивным с каждым прошедшим днем, каждым шагом, каждым вздохом. Время от времени из окон выпадали тела, и, прежде чем вновь просачивалась сквозь одежду, чьи-нибудь руки уже обшаривали карманы на предмет чего-нибудь, что могло бы помочь прожить еще один день. Таксисты старались избегать определенных районов и имели при себе оружие. Доставки отменились. Некоторые службы не работали. Такие районы словно находились на осадном положении, окруженные врагом, решившим морить жителей голодом, пока те не сдадутся, только в этом случае враг находился внутри кольца блокады. И не только внутри границ городов, районов, заброшенных зданий, обсосанных подъездов, но в каждом сознании, игле, и, главное, — в каждой душе. Враг пожирал их волю, поэтому они не могли сопротивляться, их тела не просто жаждали, но нуждались в отраве, которая ввергла их в это жалкое состояние; сознание было заражено и искалечено врагом, которым о. ни были одержимы, а одержимость и физические мучения растлевали душу до тех пор, пока поступки человека не становились подобны метанию раненого животного, метанию жалкого существа, которым они никогда бы не хотели быть. После участившихся случаев наглых ограблений полиция усилила патрулирование улиц. Мужчин и женщин расстреливали, если они разбивали витрины магазинов и пытались убежать с телевизорами в руках. При падении телевизоры взрывались, тела скользили по льду, оставляя за собой кровавые следы, и замирали без движения, остывая на холодной земле до приезда труповозки. На каждый грамм выброшенного для уличной продажи героина находились сотни рук страждущих и больных, готовых бить, резать, нажимать на курок, лишь бы получить дозу. А если даже удавалось кинуть кого-нибудь и уйти без проблем, это вовсе не значило, что тебе удастся отправить кайф гулять по венам. Не исключено, что тебя ударят по голове трубой в минуту, когда ты варишь раствор в ложке, полностью сконцентрировавшись на процессе и боясь пролить хоть каплю.

Постепенно Гарри и Тайрон слились с клоакой, в которой им приходилось вариться ежедневно. Это была постепенная прогрессия, как у большинства болезней, и всеподавляющая потребность в наркотике заставляла их закрывать глаза па многое, кое-что приукрашивать, а остальное принимать как часть жизни. Но с каждым днем правду становилось все труднее не замечать, хотя зависимость привычно и надежно искажала правду до приемлемых форм. Их болезнь сделала возможной веру в любую ложь, которая была им удобна, лишь бы и дальше можно было этой болезни потворствовать, доходило до того что они убеждали себя, что не больны вовсе. Они взбирались но старым крошащимся лестницам к разрушенные квартиры, где укрывались разрушеннные люди, где штукатурка отваливалась от стен, обнажая огромные дыры в стенах с поломанными перекрытиями, а под ногами шныряли гигантские крысы, они пропитаны отчаянием, так же как обитатели этих мест, постоянно что-нибудь вынюхивая и ощупывая людей, валявшихся в отключке. Теперь Гарри и Тайрон всюду ходили вместе, невзирая на черно-белую схему, потому что быть одному повышало шансы нарваться на ограбление, а то и убийство. Все торчки выглядели и воняли как хорьки, тот острый помоечный запах ни с чем не спутаешь, он проникает сквозь одежду и пропитанный холодом воздух. Поначалу Тайрон и Гарри держались у края этих зон опустошения, наблюдая костры В заброшенных зданиях со стороны, но со временем им пришлось проникать все глубже и глубже в опасную территорию. Поначалу их вылазки были робкими и неглубокими, теперь же они стали более осторожными, но и более уверенными, появилась необходимость оказаться там, где происходило движение, до того, как все закончится и останется ничья земля, усеянная пустыми пакетиками, разбитыми бутылками, бесчувственными телами и одним-двумя трупами. Если у них появлялся малейший шанс поправиться, они автоматически его использовали, в угоду болезни, и хотя какая-то часть все еще пыталась сопротивляться, но она была такой маленькой и находилась так глубоко, что воспринималась как старый сон из прошлой жизни. Теперь их жизнью распоряжалась безумная и жадная потребность, она отдавала приказы, которым они подчинялись.