Сто рассказов о войне - Сергей Алексеев

Побывал Мишка на Юго-Западном фронте, затем — в составе войск, которые громили фашистов под Сталинградом. Потом какое-то время находился с войсками в тылу, во фронтовом резерве. Потом попал в составе 303-й стрелковой дивизии на Воронежский фронт, затем на Центральный, опять на Воронежский. Был в армиях генералов Манагарова, Черняховского, вновь Манагарова. Подрос медвежонок за это время. В плечах раздался. Бас прорезался. Стала боярской шуба.

В боях под Харьковом медведь отличился. На переходах шагал он с обозом в хозяйственной колонне. Так было и в этот раз. Шли тяжелые, кровопролитные бои. Однажды хозяйственная колонна попала под сильный удар фашистов. Окружили фашисты колонну. Силы неравные, туго нашим. Заняли бойцы оборону. Только слаба оборона. Не уйти бы советским воинам.

Да только вдруг слышат фашисты рык! «Что бы такое?» — гадают фашисты. Прислушались, присмотрелись.

— Бер! Бер! Медведь! — закричал кто-то. Верно — поднялся Мишка на задние лапы, зарычал и пошел на фашистов. Замешкались фашисты, метнулись в сторону. А наши в этот момент ударили. Вырвались из окружения.

Мишка шагал в героях.

— Его бы к награде, — смеялись солдаты.

Получил он награду: тарелку душистого меда. Ел и урчал. Вылизал тарелку до глянца, до блеска. Добавили меда. Снова добавили. Ешь, наедайся герой. Топтыгин!

Вскоре Воронежский фронт был переименован в 1-й Украинский. Вместе с войсками фронта Мишка пошел на Днепр. Вышел к могучей реке. Сунул косматую лапу в воду. Вынул, лизнул и опять лизнул.

— Снял пробу, — смеялись солдаты.

— Ну как, Михал Михалыч, хороша из Днепра водица?

Мотнул головой медведь.

Вырос Мишка. Совсем великан. Где же солдатам во время войны возиться с такой громадой. Решили солдаты: в Киев придем — в зоосаде его поселим. На клетке напишем: медведь — заслуженный ветеран и участник великой битвы.

Однако миновала дорога Киев. Прошла их дивизия стороной. Не остался медведь в зверинце. Даже рады теперь солдаты.

С Украины Мишка попал в Белоруссию. Принимал участие в боях под Бобруйском, затем оказался в армии, которая шла к Беловежской пуще.

Беловежская пуща — рай для зверей и птиц. Лучшее место на всей планете. Решили солдаты: вот где оставим Мишку.

— Верно: под сосны его.

— Под ели.

— Вот где ему раздолье.

Освободили наши войска район Беловежской пущи. И вот наступил час разлуки. Стоят бойцы и медведь на лесной поляне.

— Прощай, Топтыгин!

— Гуляй на воле!

— Живи, заводи семейство!

Постоял на поляне Мишка. На задние лапы поднялся. Посмотрел на зеленые гущи. Носом запах лесной втянул.

Пошел он валкой походкой в лес. С лапы на лапу. С лапы на лапу. Смотрят солдаты вслед:

— Будь счастлив, Михал Михалыч!

И вдруг страшный взрыв прогремел на поляне. Побежали солдаты на взрыв — мертв, недвижим Топтыгин.

Наступил медведь на фашистскую мину. Проверили — много их в Беловежской пуще.

Ушла война дальше на запад. Но долго еще взрывались здесь, в Беловежской пуще, на минах и кабаны, и красавцы лоси, и великаны зубры.

Шагает война без жалости. Нет у войны усталости.

Граница, граница — черта священная. Ворота родной земли. Сколько мечтали о ней солдаты. Представляли в снах, в походах. И вот рядом совсем граница. Завершая операцию «Багратион», подходили солдаты к советской границе.

Спорят солдаты, кто первым к границе выйдет. Чей фронт, дивизия, полк, чья рота. Каждый стремится быстрей к границе. И кто-то ведь будет первым.

Представляют солдаты того, кто первым исполнит великий сыновний долг:

— Будет плечистый!

— Будет высокий!

— Молод, как утро, будет!

— Будут медали висеть на груди у героя!

Движутся вперед войска. Все ближе граница, ближе. И вот впереди граница — священный рубеж страны.

Устремились вперед солдаты.

— Ура! — победно гремит над полем.

Считают бойцы последние метры. Вдруг видят — рядом бежит солдат. Всмотрелись бойцы — тот самый. Молод, плечист, высок. На груди две медали огнем сверкают.

— Он, — пронеслось по рядам.

— Он — молодой, тот самый!

Несется солдат вперед, в атаке, в лихом порыве. Вот тридцать осталось метров, вот двадцать, двенадцать, пять.

Шаг.

Еще шаг.

Еще шаг.

Последний победный шаг!

Вышел солдат к границе!

Озарилось улыбкой лицо солдата. Машет рукой другим. И вдруг пуля ударила в грудь солдату. Качнулся, упал солдат. Подбежали к нему бойцы, наклонились.

— Жив!

— Жив!

Лежит на земле солдат. Шепчут что-то солдатские губы. Притихли бойцы. Слышат солдатский шепот:

— Прошу доложить… Прошу доложить… Родине доложить… Вышел к границе… Вышел к границе…

Слышат шепот солдатский бойцы. Вот он сильнее, сильнее, сильнее. И вот уже громом победным летит над полем:

— Доложить!..

— Доложить!..

— Доложить!..

— Родине доложить — вышел солдат к границе!

Граница, граница — черта священная. Ворота родной земли.

Это был необыкновенный марш — марш фашистов по улицам Москвы.

17 июля 1944 года. Идут фашисты. Шагает за рядом ряд.

Идут рядовые.

Идут офицеры.

Идут генералы.

Солнце описало дугу по небу. А они все идут и идут.

Идут генералы. Исполнилось их желание.

Еще в 1941 году дали фашистские генералы клятву вступить в Москву. Сорвалось. Не подтвердилась клятва. Битыми были они под Москвой.

— Ничего, ничего, — успокаивали генералы друг друга. — Мы фаталисты! (Фаталист — это тот, кто упрямо верит в свою судьбу.) Быть нам в Москве. Непременно быть.

Наступило лето 1942 года. Снова успех на стороне фашистов. Подошли к Сталинграду, к берегу Волги.

Торжествуют фашисты:

— Вот он, великий час. Еще нажим — и наш Сталинград. А за ним и Москва непременно наша.

Не получился у них нажим. Зажали, прижали наши фашистов к Волге. Уничтожили наши, пленили фашистов тогда у Волги.

— Ничего, ничего, — успокаивают вновь друг друга фашистские генералы. — Мы фаталисты! Мы фаталисты! Быть нам с победой. Пройдем по Москве в колоннах.

1943 год. Начали фашисты сражение под Курском.

— Вот он, победы час! Вот он, конец России!

И верно, грянул победы час. Только нашей, советской победы. Вновь разбиты в боях фашисты.

Однако упрямы фашистские генералы. Снова твердят свое:

— Мы фаталисты! Мы фаталисты!

И верно. Оказались они фаталистами. Побывали они в Москве.

1944 год. 17 июля. По улицам Москвы под конвоем советских солдат идут и идут фашисты. Много их — 57 с лишним тысяч. Это только те, и только часть тех, кто был пленен советскими войсками во время операции «Багратион».

Позорным шагом идут фашисты.

Идут рядовые.

Идут офицеры.

Идут генералы.

Идут час.

Идут два.

Идут три.

Шагают, идут фаталисты. Торжествует кругом Москва.

Еще не отгремели бои в Белоруссии, а Советская Армия нанесла новый удар по фашистам. Началось наше наступление в западных областях Украины. Особенно упорные бои развернулись на подступах к городу Львову. Освобождались от фашистской неволи последние метры украинской земли. Упирались фашисты. Не хотели расставаться со Львовом.

Недалеко от Львова, в освобожденное местечко Свирж, как-то после боя привезли советских раненых. Семьдесят офицеров и солдат. Поблизости походного госпиталя не было. Вот и поместили временно их в местечке. Оставили на попечение местных жителей.

Рядом с местечком находилось бывшее графское имение. Разместили жители бойцов в этом имении. Гостиные тут. Просторные комнаты. Холлы. Залы. Большие окна.

Благодарны жители советским воинам за избавление от фашистской неволи. Рады, что могут к бойцам проявить внимание.

— Сыночки, милые!

— Орлы!

Уютно солдатам в графском имении. От людского тепла и участия раны не так болят.

— Быстро вы здесь поправитесь.

— Воздух у нас как мед.

И вдруг в районе Свиржа фашисты предприняли сильную атаку. Действовали здесь враги отдельными ударными группами. Одна из таких групп неожиданным налетом и захватила Свирж.

Узнали фашисты, что в бывшем графском имении находится семьдесят русских раненых. Ворвались в имение.

— Хенде хох! — закричали фашисты.

Смотрят: пусто в гостиных, в комнатах, в холлах, в залах.

Осмотрели фашисты подвалы, чуланы, кладовые. На чердак, на крышу лазили.

Пусто в подвалах, в чуланах, в кладовых. На чердаке лишь летучие мыши. Лишь ветер шуршит по крыше.

Собрали фашисты жителей:

— Где русские раненые?!

Разводят руками жители:

— Не знаем!

— Впервые слышим.

Объясняют фашисты:

— Семьдесят русских раненых.

— Не знаем.

— Впервые слышим, — опять повторяют жители.