Барон-дракон - Огнева Евгеньевна

Через мгновение странного врага на поляне уже не было. Рассосался!

Сканировать пространство барон-дракон не стал. Проходили уже. Следа и того не найдет. И сил не найдет. Разве, проколотая задница заблажит, подвигнет, выбраться из колючек, а связываться с незнакомыми магами - дудки.

— Высокий Господин прибыл, - испуганно прошептал над головой глашатай. И еще тише:

— Дорогу, Высокому Господину.

Андраг едва переставлял ноги. Никакой рисовки или хитрости на этот раз не было и в помине. Он всю ночь пешком ковылял по проселку. Дважды пришлось прятаться под крону дубков. Молодые этот вид растительности не любили. Он не просвечивался, мог и по глазам бесстыжего наблюдателя нечаянно хлестнуть.

Старые дубраву переносили легко. Стыдно сказать: отсиживался как простой человек, пережидал ночной полет Высоких Господ и двигался дальше. Под утро тело несли уже не мышцы - одна голимая злость. Но стоило переступить порог родного дома, она отступила, навалилась смертельная тоска. Мир только что, за какую-то неделю развалился, и как жить в новом, еще зыбком, не устоявшемся, полном тайн и опасностей, не понятно.

Челядь не высовывалась. Один Конрад стоял по струнке на крыльце. Андраг молча прошел под своды портала. Конрад тенью - за ним. Там в полутьме визитного зала что-то притаилось. Дракон собрал последнее что у него оставалось - физических сил не было вовсе - ошметки воли, напрягся…

Ни чего себе! Он не верил своим глазам. На столе светился рескрипт. Он так всегда светился. Но как давно это было! Долгих десять лет он не видел этот янтарный свет свободы.

" Сим изъявлением Высшей Воли барону Андрагу разрешается очередной отпуск.

Условия: - отдых предоставляется на срок до трех недель:

— запрещается вывозить, либо ввозить любые инородные для данной местности предметы, тем более артефакты и живые организмы;

— самовольное увеличение срока отпуска идет за счет следующих лет;

— штрафные санкции - произвольны.

Желаем, хорошо отдохнуть!"

Только пробежав глазами весь документ, Высокий Господин, потомок Старой крови рухнул у стола и мгновенно заснул.

Глава 3

Вадим Ангарский КТН и бывший МНС сидел у матушки на даче под рябиной и тупо смотрел на досточки, припасенные отчимом для изготовления скамейки. Мать третий день просила заняться этим самым изготовлением. Вадима жевала совесть.

Две недели на даче у родителей он только спал и ел. Ни на что больше не было сил и главное желания. Хотелось лежать, отключившись от информационного потока, от родных и знакомых; вообще от вселенной.

Мать с отчимом устроились в своем не маленьком домике вполне комфортно. Они тут собирались пересидеть зиму. Обе квартиры, их и его, были сданы на длительные сроки. С тех денег родители и питались. От сына по понятным причинам никто из них ничего не ждал. Некоторое время его даже считали безвести пропавшим. Потом дитя объявилось, чем вызвало бурю восторгов, - но кратковременных, - и массу упреков, которые продолжались по сей день. Сын не торопился радовать. Он даже толком не рассказывал, где обретался так долго. Ах, у Гасана! Мать это лицо кавказской национальности в глаза никогда не видела, а по тому априори воспринимала только в рыночно-анекдотическом ракурсе. Одно примиряло, родители не попрекали отсутствием денег. На такое они просто были не способны.

Вот отсутствие работы, и даже простого желания оную получить, их волновало.

Однако это скорее было отрыжкой советского трудовоспитания и трудопонимания.

Они жили старыми категориями. Бог в помощь. Проводить среди последних близких ему людей разъяснительную работу Вадим не собирался. А собирался пересидеть зиму и умотать с первыми теплыми днями на Юг. И там конечно разруха, как и везде в бывшем великом и ужасном Советском Союзе. Но жить, если отбросить все практически излишние запросы, всетаки можно. Работу какую ни какую найти труда не составит. Главное - не засиживаться в средних широтах. Как только пригреет солнышко…

Досточка выпала из рук. Он уже столько раз повторял себе это, что натер на извилине, ведавшей планами на будущее, мозоль. Не плохо бы тот загиб в мозгах вообще распрямить. Не куда ему ехать.

Если быть точным и откровенным с самим собой, а кажется, наступил момент истины, он в те края вообще никогда не поедет. Если бы там жил только Гасан… Но кроме него на благословенном побережье Вадима дожидалась юная Гасанова племянница, которой пообещали Вадима в мужья. А Вадим не разубедил. Ему так было удобнее. Хорошо, хоть девочку не трогал, хватило мозгов.

Из всех родственников, невесты, только Гасан понимал, что дело с женитьбой - гиблое. Вадим не купится ни на будущие куротно-приморские пряники, ни на молодость невесты. Он вообще ни на что не купится. Однако родня стояла на смерть. Как же так - герой! Помог переходить границу, Гасанчика из плена на себе раненого выволок. Как такого не принять в родню, не осчастливить перспективой безбедной жизни у моря? Не последним было и то, что девочка вульгарно влюбилась в высокого, умного русского дяденьку. Много ли надо слегка образованной околоморской горянке?

Досточка пять оказалась в руках. На всякий случай он и вторую взял. Если мать подойдет, умилится - сын при деле. А сынулю щас стошнит. От всего!

Началось с часовни. Они ее ставили полгода. Он никогда, ни до, ни после не испытывал такого душевного подъема. Все горело в руках. На зов Гасана тогда собрались самые разные люди. Кто-то поморозил сопли и быстро смылся.

Большинство остались. Евгений, Гиви, Саша, Сергей… Альпинисты, сплавщики, егерь Коля Мочалкин, Гасановы родственники. Впервые в жизни Вадиму все люди действительно казались братьями. Не только те, кто рядом с ним ворочал камни. Это было братство со всем миром.

Часовню они закончили к уговоренному сроку. Родственник из далекой арканзасчины приехал и одобрил. До него, по большому счету, ни кому не было дела.

Родственник потусовался и, так и не поняв, что даром тут ни кому не нужен, отбыл.

А у Гасана пошло дело к свадьбе. Вадиму пришлось задержаться. Уезжать в такой важный для друга момент он не хотел. Хотя и настроение как-то усмирилось. И ребята все почти разъехались. Он остался: пережил бурный роман с учительницей, кое как отбился от матримониальных притязаний последней, поучаствовал в анархической чехарде первых военных конфликтов, поработал у моря…

По возвращении в родные пенаты он не сразу включился. А когда включился, затосковал. Подвижки социального грунта оказались таковы, что в образовавшиеся пустоты и трещины провалилось буквально все. Его никто тут не ждал. Друзья пристроились кто кем, а кто и никем. Бывшие сослуживцы и сотоварищи по математической стезе торговали на рынках и мотались по стране с объемистыми клетчатыми сумками. На кафедре зацепились единицы. Кафедру возглавила