Разрушь меня - Тахира Мафи

— Джульетта, — шепчет он совсем близко. Не знаю, почему я не испаряюсь в ничто, в небытие. — Мы с тобой всегда были против целого мира. Моя вина в том, что я слишком долго не решался что-то сделать.

— Нет, — мотаю головой. — Это не твоя вина.

— Моя. Я влюбился в тебя давным-давно, просто у меня не хватало мужества действовать.

— Потому что я могла тебя убить?

Адам тихо засмеялся.

— Я считал, что недостоин тебя.

На мгновение я становлюсь живым сгустком изумления.

— Что?!

Он касается кончиком носа моего и наклоняется, пряча лицо у меня на шее. Обматывает прядь моих волос вокруг пальцев. Я не могу, не могу, не могу дышать.

— Ты замечательная, — говорит он.

— Но мои руки…

— Никогда не делали ничего, чтобы кому-то навредить.

Я готова запротестовать, но он уточняет:

— Не делали намеренно. — Адам откидывается на спинку кресла. В темноте вижу, как он растирает шею. — Ты никогда не давала сдачи, — говорит он через секунду. — Я всегда недоумевал почему. Никогда не кричала, не сердилась, не говорила обидных слов. — Мы будто снова оказались в третьем, четвертом, пятом, шестом, седьмом, восьмом, девятом классе. — Черт, ты, должно быть, прочла уйму книг. — Я слышу, что, говоря это, он улыбается. Пауза. — Ты никому не докучала, но ежедневно становилась мишенью. Ты же могла дать отпор, проучить любого, если бы захотела!

— Я не хочу никому причинять боль, — говорю я едва слышным шепотом, не в силах прогнать воспоминание о восьмилетнем Адаме, лежащем на земле, избитом, брошенном, плачущем в грязи.

Люди много чего делают ради власти.

— Поэтому ты никогда не станешь той, кем тебя хочет видеть Уорнер.

Уставившись в точку в темноте, мучаю свой мозг сомнениями.

— Почему ты так уверен?

Его губы совсем близко к моим.

— Потому что тебя по-прежнему не тянет властвовать.

Прервав мой короткий вздох, Адам целует меня глубоко, сильно, ничего не боясь. Его руки поддерживают меня под спину и медленно опускают, пока я не оказываюсь почти в горизонтальном положении. Мне нет до этого дела. Голова касается сиденья, надо мной Адам, его руки сжимают мои ягодицы сквозь разодранное платье, и меня жжет желание столь нестерпимое, что я едва дышу. Он как горячая ванна, как тяжелое дыхание, как пять дней лета, спрессованные в пять пальцев, пишущих рассказы на моем теле. Я — тянущаяся к нему растерянная масса нервов, контролируемых единственным электрическим потоком, курсирующим по моему внутреннему контуру. Его запах штурмует мои чувства.

Его глаза.

Руки.

Грудь.

Губы у моего уха, когда он говорит:

— Мы, кстати, приехали. — Он дышит тяжелее, чем когда бежал со мной на руках. Его сердце колотится о мои ребра, голос похож на прерывистый шепот. — Пойдем внутрь, там безопаснее. — Но он не делает попытки встать.

С трудом понимаю, о чем говорит Адам, и киваю — голова мотнулась на шее, но тут же спохватываюсь, что он не видит меня. Я стараюсь вспомнить, как говорить, но все внимание занимают пальцы, бродящие по моим бедрам, и я не могу составить фразу. В абсолютной темноте, в невозможности видеть, что происходит, меня наполняет пьянящее приятное безрассудство.

— Хорошо, — выдавила я наконец.

Адам помогает мне сесть и прижимается лбом к моему лбу.

— Прости, мне трудно остановиться… — Его голос опасно отрывист, слова покалывают кожу.

Мои руки скользнули под его рубашку, и я ощутила, как он напрягся, сглотнув пересохшим горлом. Обвожу скульптурный рельеф его тела: гладкая кожа и сухие мышцы.

— А ты не останавливайся, — шепчу я.

Его сердце начинает биться так быстро, что я не отличаю его толчки от собственного пульса. Воздух между нами раскаляется до пяти тысяч градусов. Его пальцы у впадинки пониже живота терзают крошечный лоскуток ткани, символическое напоминание о приличиях.

— Джульетта…

— Адам?

Я вскидываю голову от удивления, страха, тревоги. Адам замирает. Я оглядываюсь по сторонам и, никого не видя, начинаю паниковать. Адам резко открыл люк и выпрыгнул, и тут же снова послышалось:

— Адам, это ты?

Какой-то мальчик.

— Джеймс!

Приглушенный звук столкновения двух тел. Два голоса слишком счастливы, чтобы тут таилась опасность.

— Не могу поверить, что это правда ты! Я, конечно, подумал, что это ты, потому что мне показалось — я что-то слышал, сперва решил — ничего, а потому подумал — схожу проверю на всякий случай, потому что окажись это ты… — Он замолчал. — А что ты тут делаешь?

— Домой приехал, — усмехается Адам.

— Правда? — тоненько вскрикивает Джеймс. — Насовсем?

— Да, — вздыхает Адам. — Чертовски рад тебя видеть.

— Я по тебе скучал, — вдруг как-то тихо говорит Джеймс.

Глубокий вздох.

— Я тоже, малыш. Я тоже.

— Так, ты что-нибудь ел? Бенни только что принесла мою упаковку с ужином, могу поделиться…

— Джеймс!

Мальчик замолкает.

— Да?

— Я кое с кем хочу тебя познакомить.

Ладони мгновенно вспотели, сердце бьется в горле. Слышу, как подходит Адам, но не понимаю, что он сунул голову в кабину, пока он не включает свет. Слабенькая аварийная лампочка освещает внутренность танка. Привыкнув к свету, вижу футах в пяти маленького мальчика с грязными светлыми волосами, круглолицего, с очень знакомыми голубыми глазами. Сосредоточенно сжав губы, он разглядывает меня.

Адам открывает дверь с моей стороны и помогает мне подняться, с трудом сдерживая улыбку. Меня поражает собственная нервозность. Я не знаю, почему волнуюсь, но, Боже, как я волнуюсь! Мальчик явно важен для Адама. Я не знаю почему, но этот момент кажется важным и мне. Я боюсь все испортить. Я пытаюсь скрыть прорехи на платье, расправить помявшуюся ткань, пригладить волосы. Бесполезно.

Бедный малыш будет в ужасе.

Адам подводит меня к мальчику. Джеймс на несколько дюймов ниже меня, но по его лицу я сразу понимаю, что он юн, чист и не искушен в жесткостях нашего мира. Мальчик радует глаз красотой невинности.

— Джеймс, это Джульетта. — Адам смотрит на меня. — Джульетта, это мой брат Джеймс.

Глава 31

Его брат.

Стараюсь унять нервную дрожь и улыбнуться мальчишке, изучающему жалкие обрывки ткани, едва прикрывающие мое тело. Почему я не знала, что у Адама есть брат? Как это я столько лет не знала?

Джеймс повернулся к Адаму:

— Это и есть Джульетта?

Я стою воплощением нонсенса, позабыв о манерах.

— Ты знаешь, кто я?

Джеймс, как пружинка, снова разворачивается ко мне:

— А то! Адам столько о тебе рассказывал!