Шрам - Марина Дяченко

Прошло несколько минут, прежде чем Солль опять получил возможность понимать то, что рассказывал тем временем декан:

– …Это труд моей жизни, Эгерт, главная книга… Пока она называется просто «История магов»; пожалуй, ни у кого до меня не было уникальной возможности свести воедино все, что мы знаем о великих магах прошлого. Многие из них ушли в легенду, кое-кто жил совсем недавно, кто-то живет и теперь… Я был учеником Орлана – ему посвящена большая глава – и лично знал Ларта Легиара… Вам ничего не говорят эти имена, Солль, но любой маг, даже самый посредственный, исполняется почтением, едва услышав их…

Голова Эгерта понемногу наливалась свинцом. Комната медленно повернулась вокруг Солля, как вокруг оси; неподвижным оставалось только бледное, как прекрасная алебастровая маска, лицо Тории.

– Понимаю, вам трудно, Солль… – декан снова сидел в деревянном кресле с подлокотниками, и, встретившись с ним глазами, Солль мгновенно протрезвел, будто от ледяной ванны. Декан смотрел пристально, нанизывая собеседника на взгляд, как на иголку: – Понимаю… Но путь испытаний не бывает легким, Солль. Никто не знает, чем завершится ваш путь, но я помогу вам, чем сумею… Тория, – мягко обратился он к дочери, – та книга, история заклятий, она здесь или в библиотеке?

Не говоря ни слова, Тория привычным движением выдернула с полки небольшую книжку в кожаном переплете с медными уголками:

– «О заклятиях»? – спросила буднично. – Возьми…

Декан осторожно принял книгу, ладонью смахнул пыль, дунул на страницы, изгоняя последние пылинки:

– Вот, Солль… Я даю вам эту книгу с надеждой, что она поможет вам… глубже понять, осознать, что с вами случилось. Не спешите возвращать – она дается вам на достаточно долгий срок…

– Спасибо, – сказал Эгерт не своим каким-то, деревянным голосом.

«Жил некто, и был он алчен и жесток. Однажды в лютый мороз в дом его постучалась женщина с грудным ребенком; он подумал: зачем нищенка у моего камина? – и не пустил ее. Случилась метель, и, замерзая в сугробе с мертвым ребенком на руках, женщина сказала слово, страшное в человеческих устах. И был тот человек заклят: никогда больше не мог он развести огня. Крохотная искорка или пожарище, костер или трубка с табаком – всякий огонь дымил и угасал, стоило лишь ему приблизиться; сам он стал стыть и гаснуть, как пламя под ливнем, и не мог согреться, не мог согреться, и, умирая, шептал: холодно…»

Солль зябко поежился, вздохнул и перевернул страницу.

«В одном селении случилась язва, и много людей умерло. Прослышав о беде, явился в селение знахарь; был он молод, однако опытен и умел. Пользуя людей травами, шел он от дома к дому, и болезнь могла изъязвить и его – однако, по счастью, не тронула. Исцелились люди; тогда спросили они себя: что за сила дана молодому лекарю? Что за непонятная мощь в его руках и его травах? Почему язва пощадила его? Испугались люди неведомой силы и умертвили знахаря, желая умертвить с ним и силу его. Однако случилось так, что вслед за преступлением их последовала и расплата: спустя малое время поселок опустел, и никто не знал, куда девались люди; мудрые говорят, что закляты они, все закляты, и старики и младенцы, и маяться им в неведомых безднах, покуда не явится человек и не снимет заклятие…»

Книга была стара, и каждая желтая страница хранила повесть о делах смутных и страшных. Солль с трудом сдерживал нервную дрожь – и все равно читал, будто глаза его прикованы были к черным, как жучьи спины, буквам:

«Случилось так, что трое на дороге остановили путника – но он был беден, и трое не получили добычи. Тогда, обуянные злобой, они били его беспощадно… На пороге смерти он сказал им: был я кроток и добр, и не причинил вам зла; за что же вы так поступили со мной? Заклинаю и проклинаю: да не носи вас земля!

И путник умер; и как только закрылись глаза его, подалась земля под ногами разбойников.

Охваченные ужасом, бежали они – но с каждым шагом твердь под ними разверзалась все больше, и хватала за ноги, и вот уже по колено в земле молили они о пощаде – но заклятие было сказано, и губы заклявшего остыли навсегда. А земля не держала разбойников, не желала более их носить, и ушли они по пояс, а потом и по грудь, и кричащие рты навеки заткнула трава, и только черные дыры остались в земле, да и они…»

Солль не дочитал – с невидимой площади донесся тоскливый звук, голос Башни ордена Лаш. Эгерт вздохнул и перевернул страницу.

«Мимо селения шел колдун – дряхлый и злобный старец. Случилось ему запнуться о камень, лежавший на дороге, упал он и поломал свои старческие кости. Возопил колдун и заклял камень; с тех пор люди не селятся вблизи тех мест. Тяжко стонет камень, будто терзаемый мукой, и смельчаки, подбиравшиеся близко, видели черную кровь, по капле истекающую из трещины…»

Эгерт отодвинул книгу. Уже несколько дней перед глазами его вереницей проходили странные и удручающие истории, многие из которых здравомыслящий счел бы сказкой – здравомыслящий, но не человек, носящий на лице косой шрам.

«Был человек, и женился он на прекрасной девушке, и любил ее всей душой – но слишком красива была молодая жена, и во сне явилась ему картина ее измены. Тогда, преисполненный страха и гнева, сказал он слова, обернувшиеся заклятием: пусть всякий другой мужчина, на кого лишь раз падет ее нежный, благосклонный взгляд, изведется и умрет тягостной смертью!

Но молодая жена была верна ему всей душой, и ни разу не взглянула она с нежностью на другого мужчину. И шли годы, и жили супруги в довольстве и счастье, и подрастали их дети. Вот возмужал их старший сын, превратившись из мальчика в юношу, и однажды, озаренный первой любовью, прискакал он домой на рассвете. Мать его, стоявшая у крыльца, взглянула на сына и увидела сияющие глаза его и широкие плечи, увидела гибкую силу и молодую горячность сына своего – и тогда взгляд ее исполнился гордости и любви.

И разразилось старое заклятье, и, не разбирая и не щадя, обрушилось на юношу, сколь не рыдала мать его; тогда, обезумев, выцарапала она свои глаза, погубившие сына одним только взглядом…»

В университетском дворике лоснилась под солнцем трава, укрывающая в бархатной зелени полчища громогласных кузнечиков. Невидимые насекомые блаженствовали, распевая гимны жизни; стоял ленивый послеполуденный час, теплый ветер приносил запахи земли и цветов, а перед Соллем лежала на старом столе безучастная, как свидетель, книга.

«У богатой и знатной госпожи была красавица-дочь; сговорившись со странствующим певцом, она хотела бежать из дому, чтобы выйти за бродягу замуж. Но затея сорвалась; раскрыв намерения влюбленной пары, старая мать разгневалась сверх меры и, будучи сведущей в магии, сотворила заклятье: пусть мужчина, который лишит девственности ее дочь, не знает счастья, не видит света и не помнит своего имени!