Фатальный ход - Сергей Донской

Разведать что-либо про загадочную клинику в горах не удалось. После памятного визита Людмилы девушки ни разу не нарушили ночной покой Бондаря. С одной стороны, он был этим доволен, хотя, с другой стороны, отсутствие контактов делало невозможным сбор информации. По существу, Бондарь попал в цейтнот, и не знал, когда и чем это закончится. Вынужденный простой действовал на нервы. Но одним прекрасным утром удача улыбнулась Бондарю, сделав это, как всегда, совершенно неожиданно.

Это случилось после традиционного завтрака. Валил снег, однако Бондарь решил не пропускать занятий с Реутовым. Если бы не лыжи, то в этой глуши можно было свихнуться от скуки. Бездеятельность отупляла и расхолаживала. Переносить ее было трудно почти так же, как длительную пытку. И 22 декабря Бондарь, избегавший курить по утрам, обнаружил, что достает из пачки уже третью сигарету подряд. Сунув ее обратно, он вышел из комнаты.

Снаряжение и костюмы хранились в специальном помещении, смежном с холлом. Переодеваясь, Бондарь подумал, что однажды он точно так же подготовится к стремительному слалому по склону Фишт, но уже не поднимется обратно.

«Дело за пустячком, – ехидно подсказал внутренний голос. – Сначала нужно выяснить, зачем Морталюк обосновалась на неприступной вершине и для чего ей понадобились девушки».

Вздохнув, Бондарь выбрался на свежий воздух и увидел поджидающего его Реутова. Сегодня инструктор показался ему еще более угрюмым, чем обычно. Обменявшись короткими приветствиями, мужчины с лыжами на плечах отправились к началу склона. Реутов, идущий впереди, несколько раз оглядывался на Бондаря, но рот открыл не раньше, чем они очутились километром ниже, на опушке заснеженного леса.

– Давай напрямик, – буркнул он, съезжая с накатанного снега на пушистую целину.

– Тут не разгонишься, – с сомнением произнес Бондарь.

– Разберемся.

Прокладывая лыжню, Реутов уверенно лавировал среди пней и коряг, двигаясь параллельно просеке. Минут через пятнадцать произошло неожиданное. Оглядевшись по сторонам, Реутов затормозил, сел на снег и, стащив лыжу, с силой шарахнул ею по сосновому стволу. Обломки не выбросил, а сложил рядом. Неторопливо отстегнул крепления второй лыжи. Пояснил:

– Специально на деревянных пошел.

– Зачем? – спокойно спросил Бондарь, успевший расстегнуть куртку.

– Другого способа побеседовать наедине не будет, – так же невозмутимо ответил Реутов, подкладывая под себя целую и сломанную лыжи. – На открытой местности за всеми ведется наблюдение, а тут нас никто не увидит и не услышит. Плюс к этому алиби имеется. Я нечаянно на пень налетел, усек?

– Усек, – подтвердил Бондарь, поправляя свитер.

– Не тянись за стволом, не тянись, – усмехнулся Реутов. – Подлянок не будет, обещаю.

– А что будет?

– Слив информации.

– С чего вдруг? – спросил Бондарь, располагаясь напротив инструктора. Его поза выглядела свободной, но чувства были напряжены до предела.

– Я бывший спецназовец, – сказал Реутов. – Полковник ГРУ. Расшифровывать надо?

– И что делает здесь полковник Главного разведывательного управления Генштаба России? – осведомился Бондарь.

– Бывший полковник. Осенью подал в отставку. Теперь вот подрабатываю частным образом. – Реутов сплюнул в снег. – Думал, ты тоже. Что мы два сапога пара.

– Гм. – Короткое междометие было насыщено сарказмом.

– А потом я тебя вычислил. – Это было произнесено с полнейшим равнодушием. Словно речь шла о погоде в далекой Москве.

– Гм, – повторил Бондарь.

– Я ведь тебя в аэропорту тоже встречал, – невозмутимо продолжал Реутов. – На случай «хвоста». Незаметно вел вашу компанию и видел, как ты симку из мобильника выбросил. Смекнул: этому парню есть что утаивать.

– Гм?

– Вот тебе и «гм»! Ты ведь по-прежнему работаешь на «контору», Женя… Не напрягайся, я своими соображениями с Маргаритой, мать ее, Марковной делиться не стал.

– Чего так? – полюбопытствовал, закуривая, Бондарь.

– Тварь она, – просто ответил Реутов. – Короче, я в твой телефон другой чип вставил. Новехонький, целехонький. Все шито-крыто, Женя, никто ничего не заподозрил. Работай спокойно.

Рефлекторное движение Бондаря было молниеносным, но, коснувшись пальцами рукоятки «вальтера», он устыдился своего поведения. Выпустил сигаретный дым сквозь стиснутые зубы. Убрал руку от пистолета.

Реутов никак не отреагировал на поведение собеседника. Запрокинул лицо к небу и, ловя ртом снежинки, заговорил. Оказывается, летом он курировал спецоперацию в Севастополе, проводившуюся объединенными усилиями ФСБ и ГРУ.

– Так что, считай, я знаю тебя как облупленного, капитан, – закончил он. – Зря ты на меня волком глядишь. ГРУ своих не выдает, будь спок. – Реутов поднял палец. – Я говорю о тех, кто действительно свой. Не о тех деятелях, что переквалифицировались в киллеры или антикиллеры, зарабатывая деньги на чужой и собственной крови.

– Хотелось бы знать, в кого переквалифицировались вы сами, – произнес Бондарь, контролируя малейшее движение собеседника.

– В начальника охраны нашей общей хозяйки. Шеф секьюрити, значит. – Уточнение сопровождалось очередным плевком.

– Почему вы уволились?

– А вот это не твое дело. – Реутов впервые продемонстрировал, что способен испытывать обычные человеческие эмоции, среди которых есть место раздражению и внутренней боли. – Уволился я, и дело с концом. Доволен?

– Нет, – покачал головой Бондарь. – Мне не нравится, когда со мной играют втемную.

– А мне не нравится, когда от меня подлянки ожидают, – парировал Реутов. – Я же мог тебя сдать, но почему-то не сдал; забыл, что ли?

– Помню. Но вы напрасно беспокоились, товарищ бывший полковник, или как вас там? Господин полковник.

– Поосторожней на поворотах, капитан!

– А мне осторожничать нечего, – заявил Бондарь, выщелкивая окурок в кусты. – Я ничего не скрываю, не таюсь. На дешевку не покупаюсь, на провокации не ведусь. Такие дела, господин бывший полковник. Не по адресу вы обратились.

После этих слов наступила тишина. И в этой тишине сидели друг против друга двое мужчин с одновременно выхваченными пистолетами в руках. Промахнуться не мог ни один, ни другой. И даже застреленный в упор успел бы выпустить ответную пулю перед смертью. Сознавая это, оба не шевелились. Снег беспрепятственно ложился на их окаменевшие плечи.

…Отправленный в отставку, Реутов чувствовал себя не просто как тот боец, потери которого не заметил отряд. Его попросту вышибли из седла, вышибли свои же, и его сердце до сих пор обжигала обида за то, что он – здоровый, полный сил мужик, способный на многое, практически готовый на все, – выброшен на свалку, вычеркнут из всех списков, заживо похоронен прежними боевыми товарищами.

Сознавать свою никчемность было слишком тяжело, чтобы посвятить остаток жизни выращиванию крыжовника и помидоров. Реутов помаялся-помаялся и рассудил, что если уж становиться сугубо штатским человеком, то хотя бы с оружием в руках. Подобную возможность предоставляла работа в службе безопасности какого-нибудь крупного бизнесмена. Отбросив щепетильность и моральные соображения, Реутов нанялся к Маргарите Марковне Морталюк. Особого удовлетворения работа не доставляла, но она приносила деньги и давала возможность хотя бы отчасти заниматься привычным делом. Жена и дочь с зятем были очень довольны новой профессией Реутова. Он тоже старался убедить себя в том, что сделал правильный выбор, убеждал, отбрасывал сомнения, которых с каждым днем накапливалось все больше. Пока их количество не достигло критической массы. Обманывать себя больше не получалось.

Появление на базе сотрудника ФСБ оказалось очень кстати. Несколько дней Реутов присматривался к нему, прикидывая, стоит ли доверяться этому человеку. Интуиция подсказывала: да.

Капитан Бондарь был близок ему по духу. В натурах обоих присутствовало нечто такое, что объединяло этих абсолютно не похожих друг на друга, разных по возрасту мужчин. Заглянуть в глаза Бондарю было все равно что увидеть тайный опознавательный знак. В глубине его зрачков крылась холодная отрешенность самурая, какие бы чувства ни отражались на поверхности.

Подобное выражение глаз Реутов видел нечасто, поскольку мужчин этой редчайшей породы оставалось на земле все меньше и меньше. Имея счастье или несчастье столкнуться с ними, окружающие не догадывались о том, что имеют дело с «рыцарями без страха и упрека», готовыми рисковать не ради денег и славы, а во имя своих собственных представлений о долге и чести. Тайный орден, к которому принадлежали мужчины вроде Реутова с Бондарем, названия не имел. Привилегий у его членов не было. Что же они получали за верность своим идеалам? Ровным счетом ничего, кроме ощущения бесконечного одиночества и готовности умереть в любой момент. Ничего такого, что можно было бы пощупать, положить в бумажник или на полку. Но что-то все-таки было, не выразимое словами.