Безутешные - Кадзуо Исигуро

– Очень рад познакомиться с вами, сэр. Уверяю, для меня это настоящее событие. Меня отправили на это задание только сегодня утром. Вставая, я готовился в очередной раз делать снимки на заседании муниципального совета. Когда раздался звонок, я принимал душ. Не хочу ли я отправиться на это задание? – спросили меня. Не хочу ли я?! С младых ногтей этот человек был моим кумиром, сказал я им. Не хочу ли я? Боже, да мне и гонорар не нужен, я сам готов вам приплатить, говорю, скажите только, куда идти. Клянусь, ни разу меня так не трясло перед заданием.

– Честно говоря, мистер Райдер, – вмешался журналист, – фотограф, который был со мной вчера вечером в отеле, стал немного нервничать, когда мы прождали два или три часа. Естественно, я на него разозлился. «Ты, видно, не понимаешь, – крикнул я, – что мистер Райдер откладывает интервью не просто так, а из-за важнейших дел. Раз он был настолько добр, что вообще согласился с нами встретиться, нужно набраться терпения и ждать». Говорю вам, сэр, я просто вышел из себя. А вернувшись, заявил редактору, что мне это не нравится. «Найдите назавтра другого фотографа, – потребовал я. – Я ищу такого, который отдавал бы себе отчет в том, что за величина мистер Райдер, и испытывал к нему соответствующую благодарность». Да, признаюсь, я завелся изрядно. Так или иначе, я получил в пару Педро – и оказалось, он почти такой же большой ваш поклонник, как я сам.

– Больший! – запротестовал Педро. – Получив утром это задание, я едва поверил своим ушам. Мой кумир здесь, в городе, и я буду его фотографировать. Боже, твердил я про себя, когда принимал душ, да я просто из кожи вылезу. Фотографируя такого человека, я просто обязан превзойти самого себя. Я сниму его на фоне строения Заттлера. Вот как я это вижу. Пока я принимал душ, у меня в воображении возникла вся композиция.

– Послушай, Педро! – сурово глядя на него, вмешался журналист. – Я очень сомневаюсь, что мистер Райдер согласится ради твоих фотографий отправиться к строению Заттлера. Конечно, это всего лишь несколько минут езды, но при плотном графике и такая потеря времени недопустима. Нет, Педро, постарайся сделать все, что возможно, здесь, на месте, щелкни нас пару раз за столиком, пока мы будем беседовать. Правда, снимки в уличном кафе – надоевшее клише, не лучший способ выявить уникальную харизму, присущую мистеру Райдеру. Однако придется смириться. Признаю: идея сфотографировать мистера Райдера у строения Заттлера – это озарение свыше. Но как быть со временем? Так что не будем мудрить, удовольствуемся самыми заурядными снимками.

Педро стукнул себя кулаком по ладони и потряс головой:

– Наверное, ты прав. Но что за досада, Боже мой! Раз в жизни мне выпала возможность снять самого мистера Райдера, и как я ею воспользуюсь? Сварганю очередную сценку в кафе. Да, не радуйся дарам судьбы.

Секунды две оба сидели, молча уставившись на меня.

– Ладно! – произнес я наконец. – Это ваше строение… Оно действительно находится в нескольких минутах езды?

Педро резко выпрямился, его лицо зажглось восторгом.

– Так вы согласны? Вы станете позировать перед строением Заттлера? Боже, вот так удача! Я был уверен, что вы отличный парень!

– Подождите…

– В самом деле, мистер Райдер? – Журналист схватил меня за руку. – Ей-богу? Я знаю, ваше время расписано по минутам. Это немыслимое великодушие с вашей стороны! На такси мы обернемся минуты за три, не больше. Если вы согласны подождать, сэр, я тут же выйду и поймаю машину. Педро, почему бы тебе, пока мистер Райдер ждет, не сделать несколько снимков?

Журналист сломя голову ринулся прочь. Через миг я увидел, как со вскинутой рукой он стоит на кромке тротуара, согнувшись в сторону проезжающего транспорта.

– Мистер Райдер, сэр. Прошу вас.

Педро присел на одно колено и нацелил на меня глазок фотокамеры. Я, сидя на стуле, принял расслабленную, но не слишком томную позу и изобразил непринужденную улыбку.

Педро несколько раз щелкнул затвором. Потом он немного отошел и снова присел, на этот раз за пустой столик, потревожив стаю голубей, которые клевали крошки. Я собирался переменить позу, но тут подбежал журналист:

– Мистер Райдер, такси поймать не удалось, но только что к остановке подъехал трамвай. Прошу, поспешим, мы еще успеем впрыгнуть. Педро, живо в трамвай!

– На нем мы доберемся так же быстро, как на такси? – спросил я.

– Да-да. Собственно, при таких забитых улицах трамвай будет даже проворней. В самом деле, мистер Райдер, вам не о чем тревожиться. Строение Заттлера отсюда в двух шагах. Можно сказать, – он приставил ладонь ко лбу козырьком и устремил взор вдаль, – оно отсюда почти что видно. Если бы не та серая башня, мы бы прямо сейчас его увидели. Вот как оно близко. Представьте себе, что какой-то человек нормального роста – вроде вас или меня, не выше – вскарабкался на крышу строения Заттлера, выпрямился и поднял вертикально палку – допустим, обычную швабру, – так вот, сегодня, ясным утром, мы, не напрягая зрения, разглядели бы ее кончик над этой серой башней. Так что мы обернемся мигом. Но, пожалуйста, в трамвай. Надо спешить.

Педро уже стоял у края тротуара. Я видел, как он, с тяжелой сумкой через плечо, уговаривал водителя нас подождать. Вслед за журналистом я бегом покинул дворик и взобрался на подножку.

Трамвай снова тронулся с места, а мы стали пробираться вглубь по центральному проходу. Вагон был переполнен, и нам не удавалось найти три свободных места рядом друг с другом. Я протиснулся на сиденье в заднем конце вагона, между низеньким пожилым мужчиной и объемистой матроной, которая держала на коленях ребенка лет полутора. Сиденье, как ни странно, оказалось удобным, и вскоре я начал получать удовольствие от поездки. Напротив меня сидели три старика, читавших одну газету – ее держал тот, что сидел в середине. Им, по-видимому, мешала тряска, и временами каждый принимался тянуть газету к себе.

Через несколько минут я заметил, что публика зашевелилась, и обнаружил контролера, направлявшегося в конец вагона. Мне пришло в голову, что мои спутники, должно быть, купили мне билет; сам-то я уж точно не приобретал его при посадке. Еще раз оглянувшись, я увидел, что контролер, миниатюрная женщина, привлекательную фигуру которой не портила даже уродливая униформа, приблизилась к нам почти вплотную. Пассажиры начали извлекать билеты и проездные документы. Подавив в себе испуг, я стал сочинять фразу, которая сочетала бы в себе достоинство и убедительность.

Наконец контролер склонилась над нашей скамьей, и мои соседи стали предъявлять билеты. Пока контролер их компостировала, я заявил твердым голосом:

– У меня нет билета, но это результат особых обстоятельств, которые, если позволите, я вам сейчас изложу.

Контролер посмотрела на меня, затем произнесла:

– Отсутствие билета – это одно. А другое то, что вчера вечером ты, ей-богу, поступил со мной по-свински.

Едва услышав это, я узнал Фиону Робертс – девочку из деревенской начальной школы в Вустершире, с которой был дружен, когда мне было девять лет. Она жила по соседству, на той же узкой улочке, в коттедже, немного похожем на наш, и я часто приходил к ней после полудня поиграть, особенно в трудное время, предшествовавшее нашему отъезду в Манчестер. С тех пор я ни разу не видел Фиону, поэтому был поражен ее обвиняющим тоном.

– А, да, – отозвался я. – Прошлым вечером. Да. Фиона Робертс смотрела на меня в упор. И, быть может, упрек в ее глазах заставил меня вспомнить тот день из детства, когда мы вдвоем сидели под обеденным столом в доме ее родителей. Как обычно, мы соорудили себе «убежище» из наброшенных на стол занавесок и одеял. Было тепло и солнечно, но мы упрямо сидели в нашем домике, где царили удушающая жара и почти полный мрак. Я вел какой-то рассказ, без сомнения длинный и эмоциональный. Она не раз пыталась меня прервать, но я продолжал. Когда я закончил, она сказала:

– Это глупо. Это значит, что ты будешь жить сам по себе. Тебе будет одиноко.

– Ну и что? – возразил я. – Мне нравится быть одному.

– Ну вот, еще одна глупость. Никому не нравится быть одному. Я собираюсь завести большую семью. Пятеро детей, не меньше. И каждый вечер буду готовить им вкусный ужин. – Не дождавшись ответа, она добавила: – Ты просто дурачок. Одиночество никому не нравится.

– Мне нравится. Я люблю быть один.

– Как ты можешь это любить?

– Люблю. Вот и все.

Заявляя это, я был в себе уверен. Потому что уже несколько месяцев продолжались мои «сеансы самоконтроля», одержимость которыми как раз тогда достигла апогея.

Я приступил к «сеансам самоконтроля» спонтанно, без обдуманного намерения. Как-то пасмурным днем я играл один на улице, погруженный в фантазии. Я то влезал в иссохшую канаву между рядом тополей и полем, то вылезал обратно, как вдруг почувствовал испуг и желание, чтобы родители были рядом. Наш коттедж находился недалеко: я видел его задний фасад по ту сторону поля, но испуг быстро перерос в панику, побудившую меня стрелой помчаться по колючим сорнякам к дому. По какой-то причине – возможно оттого, что я сразу связал этот испуг со своей незрелостью, – я заставил себя отложить бегство. Я ни секунды не сомневался, что очень скоро сломя голову устремлюсь на другой конец поля. Речь шла только о том, чтобы усилием воли удержать себя от этого еще на несколько секунд. Странная смесь страха и пьянящего возбуждения, которую я испытывал, когда стоял, ошеломленный, в сухой канаве, не раз возвращалась ко мне в последующие недели. Ибо в ближайшие дни «сеансы самоконтроля» сделались неизменной и важной частью моей жизни. Со временем выработался определенный ритуал – и, ощутив зарождающуюся потребность вернуться домой, я заставлял себя пройти несколько шагов по переулку к большому дубу и там стоял несколько минут, обуздывая свои чувства. Нередко, решив, что продержался достаточно, я готовился уже дать себе волю, однако последним усилием продлевал свое пребывание под деревом еще на несколько секунд. Несомненно, в таких случаях растущий панический страх сопровождался странным трепетом: может быть, именно благодаря ему «сеансы самоконтроля» обрели для меня столь навязчивую притягательность.