Вердикт (= Сбежавшее жюри) - Джон Гришем

Понятное дело, что дурных привычек Коулмены не приобрели. Они не курили и, судя по всему, не пили. Он любил бегать трусцой и играть в теннис, она ежедневно по часу занималась в гимнастическом зале. Именно из-за стерильности их быта и ее профессиональной принадлежности к медицине Фитч боялся ее.

Из медицинской карты, полученной от ее гинеколога, тоже ничего не следовало. Две беременности, обе благополучно завершились удачными родами. Ежегодные осмотры она проходила вовремя. Сделанная два года назад маммография тоже не показала ничего дурного. Рост Рикки равнялся пяти футам пяти дюймам, вес - 116 фунтам.

Фитч имел медицинские выписки на семерых из двенадцати присяжных. Истер по очевидным причинам в их число не попал. Херман Граймз был слеп, и скрывать ему было нечего. Сейвелл жил в здешних местах недавно, и Фитч все еще продолжал поиски. Лонни Шейвер не посещал врачей по меньшей мере лет двадцать. Врач Сильвии Тейлор-Тейтум погиб несколько месяцев назад во время кораблекрушения, а его преемник был новичком и правил игры не знал.

Между тем игра была крутая, и правила ее в основном сочинял сам Фитч. Каждый год Фонд выделял миллион долларов организации, известной под названием ОЮР - Объединение юридических реформ. Это шумно афиширующее себя вашингтонское учреждение изначально было основано страховыми компаниями, медицинскими ассоциациями и группами производителей. В том числе табачными корпорациями. Большая четверка официально вкладывала в Объединение по сто тысяч каждая, а еще миллион от Фонда Фитч передавал ей негласно. Задача ОЮР состояла в лоббировании законов, ограничивающих суммы, выплачиваемые по искам о нанесении ущерба потребителю. А особенно в недопущении вынесения обвинительных приговоров по подобным искам.

Лютер Вандемиер, член совета директоров "Трелко", был официальным членом совета ОЮР и по наводке Фитча нередко оказывал давление на других членов организации. Оставаясь в тени, Фитч добивался того, чего хотел. Через Вандемиера и ОЮР он имел огромное влияние на страховые компании, а те, в свою очередь, добивались от местных врачей сугубо деликатной и конфиденциальной информации о здоровье отдельных пациентов. Поэтому, когда Фитчу потребовалось, чтобы доктор Доу из Билокси вдруг прислал на адрес некоего почтового отделения в Балтиморе выписку из медицинской карты миссис Глэдис Кард, он сообщил Вандемиеру, что тот должен надавить на страховую компанию "Сент-Луис мьючуел", с деятельностью которой были связаны некие профессиональные грехи доктора Доу. "Сент-Луис мьючуел" поставила доктора Доу в известность о том, что его репутация может оказаться подмоченной, если он не сыграет в эту игру, и тот, разумеется, с радостью согласился.

У Фитча было целое собрание медицинских карт, но он не нашел в них пока ничего такого, что могло бы повлиять на вынесение вердикта. Однако в среду во время обеда ему наконец повезло.

Когда Рикки Коулмен была еще Рикки Уэлд, она училась в небольшом католическом колледже в Монтгомери, штат Алабама, где пользовалась большой популярностью. Некоторые наиболее привлекательные девушки этого колледжа встречались с молодыми людьми из Обурна. Проведя углубленные разыскания в Монтгомери, сыщики Фитча заподозрили, что у Рикки был тогда весьма широкий круг приятелей. Фитч снова обратился к ОЮР, не стесняясь использовать тактику выкручивания рук. но двухнедельная кропотливая работа, казалось, завела его в тупик. И тут наконец ему удалось выйти на нужную клинику.

Это была небольшая частная женская больница Монтгомери, одна из всего лишь трех больниц города, где в те времена делали аборты. Оказалось, что еще на первом курсе, через неделю после своего двадцатилетия, Рикки Уэлд сделала аборт.

Теперь у Фитча имелись необходимые документальные свидетельства. Получив их по факсу, он мысленно рассмеялся. Имя отца в карте отсутствовало, но это не важно. С Ри, своим мужем, Рикки встретилась через год после окончания колледжа. В то время, когда она делала аборт, Ри заканчивал образование в Техасе и едва ли вообще знал ее.

Фитч был готов биться об заклад на любую сумму, что аборт являлся темной тайной ее жизни, которую Рикки наверняка скрыла от мужа.

Мотель назывался "Сиеста" и располагался на побережье, в тридцати минутах езды на запад от Билокси.

Был арендован специальный автобус. Лу Дэлл и Уиллис сидели впереди, рядом с шофером, двенадцать присяжных расселись в разных местах салона. Все устроились по одному. Никто ни с кем не разговаривал. Все устали и пребывали в унынии, уже чувствуя себя изолированными, лишенными свободы, хотя еще и не видели своего временного пристанища. В течение первых двух недель их присяжной службы окончание заседаний в пять часов вечера означало избавление. Они поспешно покидали здание суда и возвращались к реальной жизни, в свои дома, к детям, горячей пище, к делам, иногда даже на свои рабочие места. Теперь окончание заседания будет означать переезд в спецавтобусе в другую камеру, где за ними будут наблюдать и заботиться о том, чтобы даже подозрительная тень извне не упала ни на кого из них.

Только Николас Истер радовался секвестру, хотя под стать остальным напускал на себя унылый вид.

Округ Гаррисон снял для них весь первый этаж одного гостиничного крыла - двадцать комнат, хотя требовалось лишь девятнадцать. Лу Дэлл и Уиллис занимали отдельные комнаты, примыкающие к двери, ведущей в главный корпус здания, где находились регистратура и ресторан. Здоровенный молодой охранник по имени Чак поселился в комнате на другом конце коридора, явно чтобы наблюдать за дверью, ведущей на автостоянку.

Распределял комнаты сам судья Харкин. Вещи, не раскрытые и наверняка никем не досмотренные, доставили еще раньше. Лу Дэлл, преисполнявшаяся все большей важности, раздавала ключи, как конфетки. Кровати - почему-то везде двуспальные - были переворошены и проверены. Телевизоры включены, но хитрым образом: во время изоляции запрещалось смотреть какие бы то ни было программы, особенно новости, поэтому с гостиничного телеузла транслировали лишь художественные фильмы. Ванные комнаты тщательнейшим образом осмотрели, вплоть до отверстий слива и унитазов. Две недели здесь покажутся годом.

Парни Фитча, конечно же, проводили автобус до мотеля, хотя от самого здания суда его эскортировали полицейские на мотоциклах, ехавшие впереди и позади. Два детектива, работавших на Рора, тоже проследили путь присяжных до мотеля. Впрочем, никто и не питал иллюзий, что его местоположение можно будет сохранить в тайне.

Николас и Сейвелл получили комнаты с одной стороны коридора, полковник Херрера - с другой. Мужчин и женщин поселили в разных "отсеках", разделенных холлом, словно во избежание несанкционированных шалостей. Через пять минут пребывания в комнатах стало казаться, что стены сходятся и становится все теснее, а через десять Уиллис стал барабанить в двери и спрашивать, все ли в порядке.

- Просто восхитительно, - ответил Николас, не открывая.

Ни телефонов, ни мини-баров в комнатах не оставили. Из комнаты в глубине холла вынесли кровати и поставили в ней два круглых стола, телефоны, удобные кресла, телевизор с большим экраном и бар, набитый безалкогольными напитками на любой вкус. Кто-то назвал ее "бальной залой", и название привилось. Звонить по телефону можно было, только поставив в известность кого-нибудь из представителей охраны, причем связь была односторонней - им никто позвонить не мог. Все чрезвычайные происшествия следовало улаживать только через регистратуру. В комнате номер 40, находившейся напротив "бальной залы", по другую сторону холла, установили временный обеденный стол.

Никто из присяжных не имел права покидать это крыло мотеля без высочайшего позволения судьи Харкина или местной санкции Лу Дэлл или одного из охранников. Комендантский час не устанавливали лишь потому, что идти здесь было некуда, кроме как в "бальную залу", но она закрывалась в десять.

Ужин подавали с шести до семи, завтрак - с шести до восьми тридцати, приходить всем вместе было не обязательно. Можно было вообще прийти, набрать еду в тарелку и вернуться к себе в комнату. Судью Харкина особенно заботило качество еды, он велел каждое утро докладывать ему, не было ли жалоб.

Во вторник "шведский стол" предлагал либо жареных цыплят, либо отварную спаржу с салатами и массой свежих овощей. Они сами удивились тому, как проголодались к шести часам вечера. Для людей, только и делавших целый день, что сидевших и слушавших, такой волчий аппетит был неожиданным. Николас набрал полную тарелку и, усевшись в конце стола, вовлек всех в общую беседу, настояв на том, чтобы ужинать компанией. Он был возбужден и болтал без умолку, словно изоляция была для Него лишь необычным приключением. Его энтузиазм оказался заразительным.

Только Херман Граймз ел у себя в комнате. Миссис Граймз наполнила две тарелки и поспешно удалилась. Судья Харкин строго-настрого запретил ей, равно как Лу Дэлл, Уиллису и Чаку, есть вместе с присяжными. Поэтому, когда Лу Дэлл вошла в столовую с намерением поужинать, Николас оборвал свой рассказ на полуслове, и в комнате повисла напряженная тишина. Лу Дэлл положила на тарелку куриную грудку, несколько зеленых горошин, взяла булочку и вышла.