Второе рождение Жолта Керекеша - Шандор Тот

В ванной Жолт слегка ополоснул лицо и оделся. Зебулон нетерпеливо бил лапой, визжал и рвался скорей на прогулку.

— Тише! — строго прикрикнул на него Жолт. — Говори лишь в том случае, когда я тебя спрашиваю!

— А что он тебе говорит? — спросил из комнаты голос Магды.

— Что я слишком долго копаюсь и ему непонятно, почему мы еще не мчимся как угорелые по склону горы.

Магда выглянула из двери и засмеялась, Зебулон мычал, как теленок, но все, что он хотел сказать, Жолту было совершенно понятно.

Наступил сентябрь, и Жолта вдруг стало тяготить одиночество. Каждое утро он с грустью смотрел в окно, где по улице, крича и размахивая портфелями, шли мальчишки и семенили девчонки в синих фартуках. Только после восьми он, крадучись, выбирался из дому. Безграничная свобода постепенно утрачивала для него свою прелесть, его все реже манили к себе высокие горы, девственные лужайки и лесные тропы.

Больше всего времени Жолт проводил на склоне холма, нависавшем над Куруцлешской дорогой. Он с любопытством наблюдал за Зебулоном. который всегда бывал чем-нибудь занят и никогда не скучал. Жолт пытался понять, что именно заставляет собаку приспосабливаться к одной-единственной, такой беспокойной роли — служить человеку. Зебулона, как и множество других собак, совсем не надо было учить стремглав мчаться на зов хозяина. Одним глазом он постоянно поглядывал назад, и даже охотничий азарт — когда он гнался за куропаткой, кошкой или фазаном — захватывал его лишь до тех пор, пока он не выбегал за круг радиусом метров в двести, незримо очерченный вокруг Жолта. Стоило ему оказаться за этой чертой, и он, словно бы по тревожному звонку, притормаживал и быстро трусил назад, поглядывая на мальчика вопросительно и преданно. Когда Жолт останавливался, Зебулон суживал круг метров до сорока и сразу же находил себе дело: свежевал ветку, зажав ее между передними лапами, будто «трепал перо»; ветка, очевидно, была для него как бы символом дикой утки, куропатки или фазана. Вот так бы он расправился с птицей, если б это было позволено. Зебулон не раз уже ловил куропаток, по отпускал их по первому слову хозяина. Правда, с видом немного разочарованным.

Теперь Жолт все чаще часами лежал на траве, с грустью глядя на яблоки цвета киновари, на продолговатые, светящиеся голубоватым налетом сливы, на пчел, собиравших взяток с цветов люцерны, на скользящего ужа, на ящерицу, уставившуюся в небо, но в глазах его редко вспыхивал огонек жадного любопытства; в коробке барахтались и жужжали всего три тоскующих жука — у него пропала даже охота собирать коллекцию.

Жолт стал заниматься тем, чем никогда прежде не занимался: он размышлял о своем будущем.

Была середина сентября; около полудня Жолт в особенно подавленном настроении взбирался наверх, на территорию производственного кооператива «Хризантема».

Миновав заржавевшую дощечку с надписью «Посторонним вход запрещен», он вошел и сквозь кусты и чахлые ели добрался до запущенного и все же плодоносящего фруктового сада. Минуя сад, он вышел к началу Зуглигетского леса.

— Посторонние, — бормотал Жолт. — Только посторонние сюда и таскаются, особенно по субботам и воскресеньям, а члены кооператива, как видно, редко заглядывают, чтоб опрыскать деревья или скосить траву; деревья уничтожают черви и экскурсанты. А трава вымахала до пояса.

Он стащил с себя свитер и под тусклыми лучами нежаркого солнца, весь красный, распаренный, стал взбираться на Янош-гору. На холме, в океане листвы, переплелись два цвета: зеленый и желтый. Еще вчера во всем было больше сияния: испарения, словно устремившийся к небу прозрачный дрожащий ливень, окутали золотые листья, сделали серовато-коричневыми черные ветки и перемешали запахи земли, травы и прелой прошлогодней листвы.

Зебулон — это было видно по его умной морде — пытался разобраться в волнах запахов и как-то их разделить, но главное его внимание было приковано к Жолту, будто он спрашивал: отдохнем с тобой здесь или помчимся на вершину Ху?няди? Ага, мы останемся здесь. Вот и отлично.

Осторожно обойдя участок, намеченный Желтом для привала, Зебулон убедился, что непосредственной опасности нет. Кругом было тихо, безлюдно. Зебулон устроился неподалеку от хозяина, выбрав такое место, откуда просматривалась тропинка. Он знал, что «опасность» обычно угрожает со стороны тропы. Когда Жолт отдыхал, то есть сидел или лежал на земле, то он, с точки зрения Зебулона, бывал беззащитен, и тогда любой человек или зверь, даже занесенный ветром обрывок газеты был в глазах Зебулона полным коварства врагом. Что заставляло пса охранять своего «вожака»? Очевидно, древний, извечный долг, перешедший к нему через множество поколений от далеких-далеких предков.

Жолт сидел, охватив руками колени, и смотрел на щепка. Широкая грудная клетка, черная торпедовидная голова, резко вздернутый короткий нос и белоснежный корпус, испещренный пятнами цвета сажи, и даже в сидячем положении весь натянутый, как струна, — это зрелище было прекрасным. И то, что такой красавец оберегает его, Жолту тоже было приятно.

«Ему ведь нет еще и полутора лет, — думал Жолт. — И я ни разу ему не приказывал меня охранять». В душе Жолта шевельнулось что-то похожее на зависть. Зебулон отчетливо понимает приказы, еще не высказанные, а лишь возникшие в мозгу человека. А его приказы в первую очередь. Он любит их выполнять и не испытывает против них ни малейшего раздражения. Странное существо.

Жолт с досадой думал о главной причине своего угнетенного состояния. В легкой, шутливой форме он спросил недавно Амбруша, что будет, если он вот сейчас пойдет в школу.

— Не знаю, — ответил Амбруш.

— Тогда завтра или же… послезавтра…

— Я не знаю, что будет, вот что я имею в виду.

Жолт сразу же успокоился. Нет так нет. А поспорить бы не мешало. Ведь уже несколько недель, как у него не появлялось расстройства ритма речи — таким изысканным выражением называл его заикание Амбруш. Жолт был уверен, что это не произойдет и в школе. Но если бы вдруг он почувствовал напряжение, которое обычно предшествовало возникновению в горле ватного кома, он бы попросту замолчал… он и прежде так делал, и очень долго никто ничего не замечал. Кроме Магды-два. Да и она обратила на это внимание раза три, не больше. Но Амбруш ходить в школу еще не советовал, он считал, что несколько недель лучше выждать. А пока встречаться с кем-либо из друзей, но только с теми, кого он ни капельки… не боится.

И эту горькую пилюлю Жолт проглотил.

Ничего другого ему не оставалось. Он сам однажды брякнул Амбрушу, что боится этаких молодцов-удальцов вроде Хенрика, которые с такой легкостью относятся к своим дурацким проделкам, которым плевать на колы и двойки, на строгие записи в дневнике, на суды, скандалы, милицию; которые и не вздрогнут от отцовской пощечины, а в другую школу им перейти так же просто, как надеть другие штаны. Неприятны ему и такие высокомерно-ленивые парни, как Чаба, с его доберманом, с его аттестатом зрелости, с небрежной манерой речи и этой Ольгой, которая к нему так и липнет, прямо вешается на шею, а он с усмешечкой держит ее на коротком поводке, словно Сулимана. Еще он жаловался Амбрушу на учителя математики. Да, господин учитель Ха?йнал однажды со всей неопровержимостью доказал, что Жолт Керекеш просто нуль. Он доказал это последовательным уничижением, почему-то оскорбленный, что Жолт от имени класса попросил его отложить на неделю контрольную.

«Кто ты такой, мой мальчик?» — спросил тогда Хайнал.

«Разве вы со мной не знакомы, господин учитель?» — огрызнулся Жолт.

Класс сдержанно засмеялся, но учитель сбить себя с толку не дал.

«С тобой я знаком, — сказал он, — и спрашиваю тебя не об этом. Я хочу знать, чем ты так отличился, что выступаешь от имени класса?»

Жолт сердито молчал.

«Должно быть, класс ослеплен твоим математическим гением».

Ребята хохотали, прямо выли от хохота. Тетради были розданы, контрольная написана, а Жолта до сих пор жег отчаянный стыд: он не мог забыть чувства собственного бессилия, когда над его головой заходили волны мальчишеского беспощадного смеха.

Что же делать теперь? Снова встретиться с ними, с Чабой, Хайналом, Хенриком и другими подобными им? Может быть, Амбруш прав: неудачу тоже можно предвидеть заранее. Но до каких же пор убегать? Бояться и убегать?

— Хватит! — трясущимися губами вслух сказал Жолт. — Дальше так продолжаться не может.

Жолт вскочил и замотал головой, отгоняя тягостные мысли.

Зебулон вдруг угрожающе заворчал, потом часто, сердито залаял. «Его сбило с толку, что я вскочил», — подумал Жолт. Но тут же заметил, что Зебулон не ошибся. По склону холма к ним мчался огромный черно-рыжий пес. Голова у него походила на топор.