Пропавший легион - Гарри Тёртлдав

Тяжесть тела Хемонда заставила его согнуться от боли, хотя эту ношу он разделял с намдалени. Марк и остальные солдаты были ранены; возможно, это объясняло их усталость. Они не раз останавливались, чтобы передохнуть.

С каждым шагом их ноша становилась все тяжелее. Марк все время думал о том, почему он решил взять на себя эту горькую весть. То, что он говорил намдалени, было правдой, но не всей правдой. Он понимал, как красива Хелвис, и чувствовал себя виноватым в том, что ее красота повлияла на его решение. «Перестань, дурак, — сказал он сам себе. — Ты делаешь только то, что должен делать». Но… она была так прекрасна.

Казармы намдалени казались мирным островком в море волнующегося Видессоса. Чужеземцы и еретики, люди Княжества, не имели ничего общего с горожанами, и мельница слухов не затронула их. Они не знали, какой страх наводил Авшар на видессиан.

Несколько человек занимались борьбой на песке возле казармы. Большая толпа подбадривала их криками и делала ставки. Двое других фехтовали. Из ближайшей кузницы доносился стук молотов о наковальню. Несколько солдат, сидя на корточках, играли в кости. Марк подумал о том, что намдалени, похоже, жили игрой, она была у них в крови.

Кто-то в толпе увидел приближающихся солдат, несущих свой печальный груз. Его возглас заставил всех присутствующих поднять глаза. Один из фехтующих выронил меч; его товарищ, продолжавший бой, тоже увидел процессию и опустил оружие.

Намдалени бросились к носилкам, выкрикивая вопросы на своем жестком диалекте. Марк и раньше с трудом понимал их речь, теперь же, после пережитых потрясений, даже не пытался этого сделать. Вместе с другим солдатом он осторожно опустил тело на землю. Потом трибун снял пояс, ножны, взял меч Хемонда и пошел к казарме. Наемники расступились. Один из них подошел к Марку и, охватив его за руку, стал что-то кричать на своем языке. Эмбриак перевел:

— Он обвиняет тебя в случившемся.

На чистом видессианском языке, чтобы его поняли и соплеменники, и римлянин, Эмбриак подробно рассказал о случившемся. Намдалени кивнул и отпустил Марка.

Казарма намдалени была намного удобнее и уютнее римской. Разумеется, частично это объяснялось тем, что большой контингент намдалени находился в Видессосе в течение многих лет, так что люди Княжества успели вложить в свое жилище много труда и сделали казарму похожей на дом. Так как многие наемники большую часть жизни проводили на службе Видессоса, неудивительно было, что они обзаводились семьями в столице. Некоторые из них женились на видессианках, другие привозили жен или возлюбленных с собой. Казарма отражала и эту сторону их уклада. Только первый ее этаж был таким же, как у римлян, — там жили солдаты. Второй был разделен на комнаты различных размеров.

Помня, что Хелвис помахала ему рукой из окна на втором этаже, Марк поднялся по широкой лестнице, совсем не похожей на ту винтовую лестницу, что вела в башню, где засел Авшар. Неужели она махнула ему рукой только два дня назад? Ему было сейчас тяжелее, чем тогда, когда он гнался за колдуном, меч Хемонда тянул его к земле, как свинцовый. Трибун вспомнил, как Хелвис показывала ему сверкнувшее золотом в лучах солнца украшение. Он примерно представлял себе, где искать ее. Дверь в комнату была открыта, и он услышал чистое контральто, которое было ему так хорошо знакомо.

— Подожди здесь немного, — строго говорила Хелвис. — Я должна узнать, что там случилось и почему такой шум.

Они столкнулись в дверях. Хелвис резко остановилась и засмеялась, удивленная:

— Здравствуй, Марк! — сказала она. — Ты ищешь Хемонда? Я не знаю, где он. Кажется, на учениях… А что случилось? Я не вижу из окна… — Она внезапно остановилась, и голос ее изменился. — Почему ты такой мрачный? Что-нибудь случ… — Голос задрожал. — Нет, — сказала она тихо, — нет.

Краски исчезли с ее лица, когда она наконец узнала меч в ножнах, который он принес. От неожиданности она побледнела, вцепилась в ручку двери, как бы ища опоры, которой не было.

— Кто это, мама?

Легко одетый мальчик трех-четырех лет от роду смотрел на Скавра из-за юбки матери. У него были ее голубые глаза и белокурые волосы Хемонда. Марк даже не подумал о том, что у Хемонда могут быть дети, и почувствовал себя еще хуже.

— Разве ты не идешь на улицу? — спросил малыш.

— Да. Нет. Через минуту, — ответила она. Глаза Хелвис скользнули по липу трибуна, умоляя дать ей любое объяснение тому, что он принес. Он кусал губы, пока боль не заставила его зажмуриться, но не было ничего, что смягчило бы жестокую весть, что бы он ни сказал или ни сделал.

— Так ты не идешь на улицу, мама? — снова спросил мальчик.

— Тихо, Мальрик, — сказала Хелвис. — Ступай в свою комнату.

Он ушел и закрыл за собой дверь.

— Это правда? — спросила она, все еще не веря. Она уже поняла, что произошло, но отказывалась в это верить.

— Да, — ответил он так мягко, как только мог.

Не глядя на трибуна, двигаясь медленно, как бы во сне, Хелвис взяла в руки меч Хемонда. Она погладила старое лезвие, коснулась пальцами рукояти.

Марк знал, что запомнит эту руку на всю жизнь. Довольно крупная для женщины, она была все же мала для того, чтобы обхватить рукоять меча. С опущенной головой вдова отнесла меч в свою комнату и вскоре вернулась.

Когда она наконец взглянула на трибуна, слезы струились по ее лицу.

— Веди меня к нему, — сказала она.

Они пошли вниз по лестнице. Хелвис схватила Марка за руку, словно утопающий за доску, чтобы удержаться на плаву еще несколько минут. Она все еще старалась не думать о случившемся и говорила о мальчике, чтобы только не столкнуться с тем невероятным, что лежало на улице — холодное и неподвижное.

— Почему же меч принес именно ты? — спросила она у трибуна. — Я не хочу оскорбить тебя, но ты не принадлежишь к нашему народу и не следуешь нашим традициям. Почему же ты пришел?

Ответить на этот вопрос было нелегко. Он мог бы отделаться отговоркой или выдать более-менее приемлемую ложь, но оказался совершенно не готов к этому. Фальшивая доброта куда хуже жестокой правды.

— Мне показалось, что это единственно правильное решение, — сказал он. — Я чувствую себя виноватым в его гибели.

Она остановилась так внезапно, как будто он ударил ее. Ее ногти впились в его кожу. Через минуту ее лицо смягчилось. Марк почувствовал, как по его руке потекли капли крови.

— Расскажи мне все, — сказала она, и он начал рассказ, сначала через силу, затем все больше увлекаясь.

— Он умер быстро, моя госпожа, — заключил он не очень уверенно, пытаясь найти хотя бы какое-то утешение. — У него не было времени почувствовать боль… Я… — У Марка перехватило горло. Сознание бесполезности любых соболезнований заставило его замолчать вернее, чем любой кляп.