Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

– Жаканы! – завидев лося, служитель сунул Императору ружьё, и тот вскинул приклад к плечу, слившись на миг с оружием.

Выстрел!

По окончанию охоты служители раскладывали подстреленную живность крыло к крылу, голова к голове. Оскаленные в предсмертной агонии морды, судорожно раскинувшиеся крылья, и тяжёлый запах крови и страха, стоящий над леском.

– Славная охота, Ваше Величество!

С аппетитом отобедав на яхте, Николай приказал сниматься с якоря, желая искупаться на одном из бесчисленных островков с песчаным пляжем. В окружении минных катеров, «Штандарт» медленно курсировала меж бесчисленных скал, пока царственные пассажиры решали, где им бросить якорь.

Дабы Хозяин Земли Русской не скучал в плавании, его развлекал сперва духовой оркестр, а потом балалаечники и плясуны с нижней палубы, удалившиеся назад по едва уловимому движению брови. Только что над водной гладью звучала музыка, а потом разом – ни музыки, ни музыкантов!

Многочисленная прислуга обеспечивала комфорт, угадывая мысли Самодержца, и преподнося ему то лимонад со льдом, а то и мороженого. Вышколенные лакеи нешуточно гордились местом, не без оснований считая себя выше дворцовых. Не бесчисленные сотни, а штучные личности! Каждого в лицо и по имени Государь знает, подарки по праздникам и к именинам от его имени.

Лестно! И непросто, Император строг. Но и возможности у лакеев немалые, иному офицеру гвардейскому не уступят!

Маленькие Ольга и Татьяна, блестя глазами, выглядывали место для купания, невероятно важные от доверенной им миссии. Аликс с двумя доверенными фрейлинами, не спуская с рук Марию, следили с улыбками за девочками, пока те наконец не пришли к согласию.

Скалистый островок, поросший редкими соснами, разлапившимися на морских ветрах во все стороны, имел как пологий песчаный пляж, так и удобное место для стоянки. Еле заметный кивок капитана…

– Всё для моих маленьких принцесс…

… и восторженный визг в ответ!

Загрохотал якорь, и на берег отправилась шлюпка с вооружёнными матросами, и вскоре сигнальщик с вершины скалы замахал флажками, давая добро на высадку. Получасом позже голый Самодержец плескался в холодных водах бухты, ничуть не смущаясь охраны, равно как и купающихся рядом офицеров свиты.

Аликс с детьми в компании фрейлин долго бродили по берегу, играя в натуралистов и собирая интересные разности. А заскучав, затеяли прогулку на лодке по спокойным водам, где по низким волнам скакали солнечные зайчики.

Вечером, поужинав и уложив детей спать, Император затеял с офицерами игру в бильярд, до которого был большим любителем. Прохаживаясь вокруг стола с неизменной папиросой, он обменивался со свитскими впечатлениями от охоты, пока Аликс с фрейлинами занимались шитьём.

Вспомнилось, что обещался назавтра принять Сипягина с докладом, и настроение Государя упало. Докука! Опять нужно будет читать документы, принимать решения, от которых приходят в досаду то Михень[43], а то и Николай Николаевич Младший[44], и угодить одному из них, это решительным образом не угодить другому. Все эти их свары то друг с другом, то с Михайловичами, то с одним из его министров раздражают безумно!

Опёршись на кий и прикусив папиросу, он задумался, и принял наконец решение…

… не принимать никакого решения. Потом. Пока русский царь отдыхает, дела могут подождать[45]!

* * *

Устроившись в кресле настолько удобно, насколько позволяли это старческие болезни, Иосиф Филиппович с благожелательным интересом созерцал витийствовавшего перед ним сановника от МВД.

– … туре по городам, – возведя очи горе, вдохновенно рассказывал коллежский советник, поводя ароматной сигарой будто дирижёрской палочкой, и окутывая кабинет табачным дымом, будто ладаном, – только чтоб без этих ваших… товарищей, ха-ха-ха!

Рассмеявшись раскатисто и округло, он погрозил шутливо пальцем адвокату, изучавшему его подобно энтомологу. Пока – молча…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– В монастыри… да-с! – оживился сановник, – Непременно на богомолье! После войны, оно сам Бог велел!

Перекрестившись широко с видом одухотворённым и благочестивым, сановник сбился немного, рассказав адвокату о собственном духовном опыте.

– Да-с! – спохватился он, – сам Бог велел! Очень вдохновенно и поучительно выйдет, ну и конечно – лекции. Но только познавательные, а не эти ваши… ха-ха-ха! А там уж за Богом молитва, а за государем служба не пропадёт!

– А, молодой человек!? – повернулся он ко мне, и не дождавшись ответа, сам же и продолжил живо, наседая соблазнами, – Покажете себя достойно… да-с! Достойно! И можно будет хлопотать об окончании полного гимназического курса, а там и университет.

– Будете у нас, – подмигнул он, – примером, так сказать, патриотической молодёжи. Песенки эти ваши… вы ведь можете и романтические, не так ли?

Киваю машинально, и лицо коллежского советника озаряет прямо-таки отеческая улыбка, а голос становится обволакивающим и вязким.

– Изобретения, опять же… к вящей славе России! Есть, есть где развернуть производство, да и Государь милостью своей не оставит. Он великодушен и милосерден!

Сановник смотрит на меня глазами иконописного воина, а Тот-кто-внутри говорит ехидно…

«– Он ничего не забывает и ничему не учится[46]»

… и я машинально киваю, но вот ей-ей, не советнику!

– А эмансипация… – небрежный взмах рукой с зажатой сигарой, – Господь с вами! Зачем? Вы совсем ещё юноша, живите обычной для своих лет жизнью и не спешите взрослеть!

– Иосиф Филиппович, – поворачиваюсь я к адвокату, – он дурак или это должность такая?

И тишина… нарушаемая сухим кашлем старика. Не сразу понимаю, што это смех.

А от советника потянуло нехорошим, но тотчас почти, будто рубильником переключил, этакий добрый дядюшка, расстроенный неуместной выходкой недалёкого племянника.

– Действительно, какая уж там эмансипация, – покачал он головой с самым скорбным видом, коснувшись сигарой полных губ, обрамлённых полуседыми роскошными усами.

Улыбаюсь ему ответно так ядовито, как только могу, и он невольно подбирается.

– Можно, – говорю совсем негромко, – тихо и безболезненно, без громких заявлений.

– А можно… – и улыбочка у меня становится Санькина, медоедовская, – громко и со скандалом. Меня, собственно, любой вариант устроит. Да-да, любезнейший Александр Павлович, любой!

– В случае тихом и безболезненном мы просто уедем из России в Африку, и я смогу наконец заняться своими делами без лишних проволочек. В другом же… ах, Александр Павлович, какая это будет реклама! Чудесная, просто чудесная! Разумеется, планы мои в таком случае несколько подзатянутся, зато какой будет старт!

– Внимание… – перекидываю ноги, – на юного гения…

… и улыбочку ему.

– … всего мира обеспечено. А сколько внимания достанется вам и вашему департаменту, Александр Павлович!

– Вы, я вижу, космополит, – совсем другим тоном произносит коллежский советник, и снова эти иконописные глаза, удивительно необычные на одутловатом лице, – человек без Родины и Веры.

– Действительно – дурак, – внезапно говорит Иосиф Филиппович и цитирует:

– Бездарных несколько семей[47] Путем богатства и поклонов Владеют родиной моей. Стоят превыше всех законов, Стеной стоят вокруг царя, Как мопсы жадные и злые, И простодушно говоря: «Ведь только мы и есть Россия!»

– Государство, – заявляю сухо, вставая со стула и помогая встать Иосифу Филипповичу, – ещё не есть Родина, и ни вы, ни любой из представителей Дома Романовых, не являетесь её олицетворением. Вы…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})