Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация - Мария Юрьевна Данилевская

href="ch2-365.xhtml#id395" class="a">[365]. В современном литературоведении признана польза и эстетические достоинства этой «серединной» области словесного творчества, которая соприкасается как с массовой литературой, так и с ее высокими образцами[366]. Просветительская ценность беллетристики признавалась и в середине XIX в. Для Белинского в 1840-х гг. беллетристика, как и критика, связывалась именно с просветительской ролью, публицистическим началом и общественной мыслью, с общим образованием в форме легкого чтения низших и средних слоев общества (см.: Белинский. IX: 399). Изящество формы, заложенное в самом термине (фр. belles letters – изящная словесность), было для него второстепенным в оценке произведения.

Именно эта тенденция просматривается в оценках, которые Белинский давал произведениям Некрасова. Рассмотрим более подробные и комплиментарные отзывы Белинского, относящиеся к середине 1840-х гг.

В центре внимания критика оказывается очерк «Петербургские углы (Из записок одного молодого человека)»[367]. Литературные источники этого произведения, усвоение им гоголевской поэтики, контекст очерка и его трансформация в дальнейших прозаических опытах Некрасова освещены Н. Н. Мостовской в комментарии к очерку (VII: 583–584).

По воспоминаниям А. Я. Панаевой, Некрасов читал «Петербургские углы», опубликованные в 1845 г. в «Физиологии Петербурга» (Панаева: 97). Как представляется, это могла быть «Повесть о бедном Климе», над которой Некрасов начал работать в 1841 г. и интенсивно работал в 1842-м (VIII: 700–701) и которая осталась неопубликованной.

Название «Петербургские углы» обнимает описания в повести разнообразных петербургских казенных мест и жилищ и, в частности, ветхого флигеля, в котором лежал больной Клим (VII: 23–24), и артельной квартиры нищих (VII: 37–39). Хотя прямая связь повести и очерка не называется авторами комментария к «Повести о бедном Климе» Т. П. Головановой и В. И. Коровиным, ее очевидность просматривается в указании близких источников, включая автобиографические рассказы и личные впечатления (VII: 701–703). Н. Н. Мостовская в комментарии к роману «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» указывает, что в нем Некрасов использовал свои более ранние произведения – и «Петербургские углы», и «Повесть о бедном Климе» (VIII: 705, 706, 709 и т. д.) Работая над романом (тоже оставшимся неопубликованным при жизни автора; известная нам рукопись не завершена), Некрасов усилил традиции авантюрного романа[368] (с учетом и переосмыслением произведений Ф. В. Булгарина) и включил в текст ранее опубликованные очерки, отражающие повседневную жизнь современной журналистики и театра и сохраняющие фельетонный стиль (в чем сказалась ориентация на И. И. Панаева).

Отметим, что ни сюжет (а сюжетная занимательность – качество, ценимое в беллетристике), ни даже фельетонная острота некрасовской прозы не запечатлена в сохранившихся оценках Белинского[369]. Что касается «Повести о бедном Климе», то она подходит под определение «сентиментальный натурализм»[370]. Опыт такой манеры письма легко объясняет восхищение, с которым был встречен Некрасовым и Д. В. Григоровичем роман Ф. М. Достоевского «Бедные люди». В художественном отношении «Повесть о бедном Климе» уступает «Бедным людям» – и в сюжете, и в выработанности характеров, и в прорисовке сюжетных коллизий. Некрасов конспективен в диалоге и пространен в описании. Более того, по собственному его признанию, Некрасов испытывал трудности в построении сюжета. Об этом пишет Ю. К. Арнольд[371].

Впоследствии манера «сентиментального натурализма» (или сложившейся манеры Достоевского, которая воспринимается им таким образом) вызывает у Некрасова иронию (что демонстрирует история разрыва Достоевского с кружком Белинского), а фельетонная и особенно очерковая традиция просматривается в неоконченном романе «Тонкий человек, его приключения и наблюдения» и в замысле, которым он в конце жизни делился с А. С. Сувориным[372]. В позднейшей самооценке Некрасов – сам опытный критик – пишет о себе-прозаике как об авторе «Петербургских углов» и лишь с оговоркой – авторе «Тонкого человека…»[373].

Именно мастерство очеркиста и отмечает Белинский в прозе Некрасова, неизменно выделяя из написанного им «Петербургские углы». Проанализируем несколько цитат.

«Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов, под редакциею Н. Некрасова»: «Остальные четыре статьи составляют практическую и, следовательно, главнейшую часть книги. Лучшие из них – “Петербургский дворник” В. И. Луганского и “Петербургские углы” г. Некрасова. <…>

“Петербургские углы” г. Некрасова отличаются необыкновенною наблюдательностью и необыкновенным мастерством изложения. Это живая картина особого мира жизни, который не всем известен, но тем не менее существует, – картина, проникнутая мыслию» (Белинский. IX: 50–51). Далее следует обширная цитата из некрасовского очерка.

Несмотря на высокую оценку – «необыкновенное мастерство изложения», – именно художественная форма оказывается вторичной. Критик акцентирует внимание на наблюдательности, с какой автор очерка выбрал «картину особого мира жизни», познавательную ценность этой картины, «мысль».

В другой статье, также полемизирующей с «Северной пчелой» и содержащей похвалу Некрасову, Белинский говорит не о достоинствах языка, композиции, образов и т. д., а о правомочности выбора такого объекта:

«Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов, под редакциею Н. Некрасова. (С политипажами). Часть II»: «Первая часть “Физиологии Петербурга” имела большой успех. И не удивительно: статьи “Дворник” и “Петербургские углы” могли бы украсить собою всякое издание <…> Одна газета <…> выписала <…> несколько строк из “Петербургских углов” и коротко, без изложения содержания статьи, без доказательств, объявила, что статья плоха, исполнена сальностей, грязи и дурного тона. <…> Но никакой истинный аристократ не презирает в искусстве и литературе изображения людей низших сословий и вообще так называемой низкой природы, – чему доказательством картинные галлереи вельмож, наполненные, между прочим, и картинами фламандской школы. Уж нечего и говорить о том, что люди низших сословий прежде всего – люди же, а не животные, наши братья по природе и о Христе, – и презрение к ним, особенно изъявляемое печатно, очень неуместно» (Белинский. IX: 217).

Контекстом этой полемики выступает спор о Гоголе, который различные издания вели много лет и в ходе которого Белинский оставил множество кратких и развернутых суждений, проанализированных в научной литературе. Прямая преемственность Некрасова по отношению к Гоголю, замеченная его современниками, также подробно освещена в комментариях к его произведениям и специальных работах, посвященных его прозе[374] и поэзии. Общим местом этого спора являются тезисы о правдивом изображении реальной действительности, типизации характеров, художественном праве на изображение «низкой» действительности, с одной стороны, – о неправомочности художника выбирать «низкое» в качестве объекта изображения, если наряду с «низким» не представлен идеал, о специфике искусства, которое требует для изображения отбора из того, что есть в действительности. Понятие «натуральная школа», введенное Ф. В. Булгариным, обязано мысли о «дагеротипном» копировании «натуры», мысли, что авторы превратно и однобоко видят и представляют себе «натуру» как средоточие «низкого», грязного и злого. Искусство, таким образом, в освещении Булгарина, рискует обратиться в «дагеротип»[375], «карикатуру» или